Владимир Митрофанов - Кемер в объятиях ночи
— Будешь? — тут же предложил следователь и ей выпить. Она отказалась. Далее процесс, наконец-то сдвинулся с места. Он посадил ее за свой компьютер, в котором находились шаблоны разных заявлений и бланков и стал, попивая коньячок, давать ей указания как и что печатать. Она сама и напечатала себе дело (до этого его и не было вовсе), а под конец он только расписался во всех необходимых бумагах. Весь процесс занял часов пять. Следователь периодически выходил, выпроваживал ее из кабинета в коридор, но потом вновь возвращал в кабинет за компьютер. Машину так и не нашли, но страховку получили.
Среди приобретших новые автомобили даже было распространено такое мнение, что пока за машину не выплачен кредит, ее обычно не угоняют. Будто бы существует негласное соглашение между банками-кредиторами и бандами угонщиков, а в каждой новой машине компания, которая устанавливает сигнализацию, прячет в укромном месте комплект запасных ключей и кодов сигнализации. И как только кредит выплачен, машин тут же и угоняют. А комплект ключей с сигнализацией одни знакомые нашли в своей машине после аварии: он просто вывалился от удара из какого-то потайного места.
Кстати, с женщинами подобные вещи типа полной потери интереса к жизни случаются гораздо реже, может быть, поэтому они и живут дольше, хотя, с другой стороны, у них более часты панические атаки и истерии. Впрочем, одну такую Григорьев хорошо знал. У нее было, в общем-то, все: квартира, муж, дочь-красавица, которая вышла замуж и родила ребенка. Но и у нее как-то прорвалось: „Мне ничего не интересно, и ничего не нужно“. Действительно, вроде бы все есть. Никуда я не хочу: ни в ресторан, ни в клуб, особо и покупать-то ничего не хочется — все и так есть. К внучке она относилась очень хорошо, но спокойно, без фанатизма. Девочка была уж очень шустрая и бойкая, выдержать общение с ней можно было разве что час, не больше. Таких слишком активных детей иногда даже показывают детскому психиатру — такие они непоседливые. С возрастом это обычно проходит. Если с такими детьми попадешь в один рейс в самолете или в поезде, да то, считай, дело труба. К тому же у маленьких детей часто болят уши, и они начинают орать и орут без передыху весь полет. Для подобных случаев на международных рейсах пассажирам выдают затычки в уши, наглазники от света и еще одноразовые носки. Женщине этой было всего-то сорок четыре. Нет, не зря самым тяжелым возрастом считается именно сорок четыре. Перелом к старости. Солнце, достигнув своего зенита, начинает клониться на закат. Это как в природе начало сентября. Люди впервые осознают конечность жизни и понимают, что юность закончилась навсегда. Как раз именно в это время в довольно значимом количестве появляются первые инфаркты.
А бывало и по-другому: люди хорошо приспосабливались к каждому периоду жизни. Пример — одноклассница, в которую Григорьев был в классе шестом даже влюблен. Звали ее Танечка Жулина. В ранней юности она была вечно в кого-то влюбленная романтичная красавица, настоящая Джульетта („В жизни главное — любовь!“), потом в восемнадцать лет выскочила замуж и тут же включилась в роль образцовой жены, а вскоре — и матери („главное в жизни — семья и дети“). Нынче так же быстро она переключилась и на роль бабушки, словно поезд, переведенный шелчком стрелки на другие пути. Теперь старость ей была уже не страшна. Кроме того, она была очень легкий в общении человек. С ней было всегда приятно общаться. Рыжая, немного полная, всегда веселая. И все ей нравилось, все ей подходило, поэтому все ее и любили. А проблемных людей не любит никто, поэтому-то у американцев на морде и стоит постоянно, как приклеенный, оскал: „Все у меня хорошо! Пошли вы все на хер!“
Иногда изменения при переходе во взрослую жизнь случаются слишком резкие. Сегодня еще дитя, а завтра — вдруг взрослая женщина, тетка. На примере Олечки Агаповой, на которой Григорьев вполне мог даже жениться, это выглядело наиболее показательно и жутковато. В юности она представляла собой что-то одухотворенное вроде Наташи Ростовой. Потом эта девочка-цветочек Олечка стремительно вышла замуж и вскоре родила ребенка. Ольгиного мужа Григорьев видел лишь как-то раз мельком со стороны: они промчались куда-то мимо Григорьева в „Гостином Дворе“ в столпотворении перед самым Новым годом. Муж ее был в очках с очень толстыми стеклами и в допотопной шапке-ушанке и напоминал старшего научного сотрудника задрипанного научно-исследовательского института или шарашки ГУЛАГа. Было заметно, что Ольга после родов здорово располнела. Наверное, раза в два. Прежняя романтичность и хрупкость после рождения ребенка пропали у нее напрочь. Теперь это была целеустремленная и жесткая в поведении самка. Она рассекала толпу как таран. Лицо ее вытянулось, как будто она что-то почуяла. Она была готова была кусаться и биться насмерть за свою семью и ребенка. Именно подобные женщины составляют шумные крикливые толпы при различных социальных конфликтах „кто-нибудь, да сделайте что-нибудь!“ и костяк общества „Солдатские матери“. Нередко они очень агрессивны и при случае способны расцарапать лицо, имеют склонность к истерии, рыданиям и заламыванию рук. Несмотря на свою толщину, или как раз именно вследствие ее, они особенно обожают проводить голодовки по самым разным поводам. В то же самое время они представляют, по сути, основу общества, некий цемент, связующий нацию воедино: на них всегда ориентируются правители и перед ними принято лебезить и заискивать, по крайней мере, для виду. „Матери — слава, честь и хвала!“
А вот совершенно другой тип — Майя Виноградова, которой хотя было почти сорок, но выглядела она просто замечательно (и не просто так: каждый день зарядка, фитнес, два раза в неделю — бассейн). И лето показало, что все это было не зря. В первый же день приезда на юг, пока муж Вовчик, отстав с младшей четырехлетней дочкой, надувал малышке круг, к Мане со старшей дочерью Наташей, видать, приняв их за двух сестер, подошли два парня лет двадцати пяти и начали активно клеиться, приглашать вечером в кафе и на дискотеку. С одной стороны Мане было приятно, что молодежь ее все еще замечает, с другой — грустно. Отшить ребят никак не получалось, пристали как пиявки. Правда, когда подошел двухметровый Вовчик, они тут же и слиняли — словно испарились. Маня была несколько разочарована — парнишки ей только-только начали нравиться. Не будь тут Вовчика, вполне могло состояться оригинальное приключение. Мысль об этом так ее возбудила, что ночью, когда дети заснули, она Вовчика тихонько растолкала, подергала за член, зашептала жарко и липко в ухо: „Давай!“
Впрочем, и молодость далеко не всегда предполагает более простой выбор и легкие решения. Одна знакомая Григорьева- машины стояли во дворе рядом, иногда помогал ей по мелочи технически — очень красивая девушка Света имела кучу проблем. Ей было двадцать четыре года и уже лет шесть из них она работала в торговле — считай, четверть жизни. Зарабатывала неплохо, но на этой работе все время, как ни предохранялась, сделала три аборта, а весной подхватила сифилис. А что тут было поделать: ведь работала на рынке, приходилось общаться — хочешь или не хочешь — с хозяином Русланом и его друзьями. Нужно было как-то выживать. Она была действительно очень хорошая красивая девушка, потому-то к ней постоянно и липли. И не всегда можно было отказать, ведь она была пока еще одинокая и постоянного мужчины у нее не появилось. Ее личная жизнь была как-то уж слишком активна: шесть мужчин спали с ней регулярно, хотя попеременно — в разные дни, а иногда и даже часы, некоторые могли и в обеденный перерыв прийти за этим самым делом. Она с семнадцати лет жила чрезвычайно бурной половой жизнью, ей часто звонили поклонники, она с ними встречалась, сходилась, расходилась, какое-то время даже жила с какими-то типами, перенесла некоторые половые инфекции, типа триппера и трихомоноза, но сифилис у нее был впервые. Ее постоянно преследовали и стрессы, связанные с разными моментами этой самой пресловутой „личной жизни“, когда мужики и дрались за нее в кровь, и пытались овладеть ею где-нибудь в туалете или в подсобке или даже однажды на крыше. Был эпизод, что потребили и во время месячных — все белье завазюкали. Она все еще ждала своего принца, но он никак не появлялся. Алые паруса все еще скрывались где-то за горизонтом, поэтому вместо принца пока приходилось любить кого-то другого.
Выйти замуж в такой ситуации, понятное дело, тоже было чрезвычайно сложно, поэтому идея у нее была такая: еще немного поработать, подкопить денег, а потом попытаться выйти замуж за иностранца и уехать из страны.
Перед глазами стоял ближайший пример: школьная подруга ее вышла замуж за шведа, там у него и поселилась, и жизнью была вполне довольна. Познакомились они с мужем совершенно случайно (впрочем, она в тот момент была настроена на знакомство, как розетка настроена на вилку) на пароме Турку-Стокгольм, когда она ехала по путевке по странам Скандинавии. Он даже подождал четыре года, пока она не окончила институт, а потом они поженились. Поразительно, что она его всегда ждала и даже нарисовала еще до их встречи, и только потом повстречала и сразу же узнала. Это была настоящая любовь, судьба. Как только паром отчалил, проблемы этой страны, оставшейся позади, перестали для нее существовать. Такова женская натура: родина для нее там, где ее дом, муж и ребенок. Поэтому никто никогда и не слышал упреков к женщине в недостатке у нее патриотизма или же о женщине-перебежчице.
