Армандо Салинас - За годом год
Церковь освещалась лишь узкими снопами света, проникавшими в стрельчатые окна, пробитые в кирпичной стене. Алтари были погружены в полумрак, за исключением главного, с Пресвятой Девой, вокруг головы которой светилась корона из маленьких лампочек.
На скамьях в левом приделе дожидалась группка людей. У мужчин под мышкой торчали бутербродницы, у женщин — хозяйственные сумки.
Священник вышел из ризницы во всем облачении, держа в руках чашу с вином и плат. За священником семенил служка с молитвенником. Священник положил плат на алтарь.
— Это вы брачующиеся? Подойдите сюда. — И тут же обратился к другой группе: — А вы, кажется, по самой бедной категории? Ну так вставайте тут, слева.
От группы отделились юноша и девушка с двумя шаферами. Жених и один из шаферов пришли в плащах. Невеста и посаженая мать были в пальто.
Началось святое таинство. Приглашенные дона Хосе выстроились за исповедальней. Приглашенные бедняков — с другого края алтаря.
Сеньора Аида, стоя на коленях, вспоминала свою первую свадьбу с покойным мужем. В тот день стояла страшная жара. Хлеб лежал у гумна, молотьбу еще не начинали. Вот это был праздник! После свадебной церемонии молодежь отплясывала агаррадо в большом гумне, а пожилые — сеговийскую хоту. Рекой лилось себрерское вино. Закусывали ветчиной последнего закола. А вечером, по древнему обычаю, молодоженам надели воловье ярмо, и они отправились пить воду из фонтана у церкви. Они с Хулианом тащили тяжелую соху, проводя, как положено, глубокую борозду. Все парни остались довольны.
Голос священника, сильный и звонкий, нарушил ее воспоминания. Падре читал послание апостола Павла коринфянам.
После церемонии с той же медлительностью, с какой он появился в церкви, падре вернулся в ризницу. Любопытствующие монашки из хора то и дело высовывали головы.
Иногда по вечерам Хоакин вместе с Энрике ходили в гости к Аугусто. Элена, жена Аугусто, с симпатией относилась к Хоакину.
— Нравится мне этот Хоакин, серьезный парень, — говорила она.
— Понемногу приобщается к нашему делу, — отвечал Аугусто.
Трое мужчин, усевшись за обеденным столом, обсуждали сообщения газет и радио. Элена, сидя у подоконника, кормила ребятишек и прислушивалась к беседе мужчин.
— Я совсем что-то духом упал, — сокрушался Аугусто.
— Да, много наших гибнет. Зато другие пополняют ряды, вот Хоакин, например.
— У нас сейчас работает новый фрезеровщик. Гонсалес, кажется, его фамилия. Я слышал его несколько раз, наш человек, — сказал Хоакин.
— Вы там поосторожней. Потом поздно будет плакать, — вступила в разговор Элена.
— Гонсалес говорит очень просто и вместе с тем ясно и понятно, — продолжал рассказывать Хоакин.
— Надо быть в курсе всех дел.
— Мне он напоминает Селестино, того, которого посадили за пропаганду.
— У него, кажется, было двое детишек?
— Четверо.
— Как только подумаю о таком, сразу дрожь пробирает, — заметила Элена, оборачиваясь к кухне. Там слышалась возня ребятишек.
— Необходимо собрать деньги для его жены. Нас на заводе много, и та малость, которую может уделить каждый в конце недели, выльется в ощутимую помощь. Я считаю, что это тоже одна из форм нашей борьбы.
Аугусто откинулся на стуле, в руке у него дымилась сигарета. С кухни донесся шум льющейся воды.
— Это не ребята, а настоящие чертенята, — сказала Элена. — Не иначе как с водой балуются.
И она поднялась, чтобы пойти отругать проказников.
— Ну, на кого вы похожи, промокли до нитки. Нельзя ни на минуту оставить вас одних. А ведь вы уже большие. Стоит мне отвернуться, вы уж тут как гут, обязательно набедокурите, — выговаривала мать.
Энрике повернулся к Аугусто.
— Падать духом не стоит. Когда у человека впереди ясная цель, он неуклонно должен стремиться к ней.
— Да, но дело идет так медленно.
— Надо трезво смотреть на вещи, и нам особенно. Рабочему классу предстоит преодолеть еще много трудностей, много невзгод. И не только в Испании, но и во всем мире.
На кухне уже не лилась вода из крана, раздавалось лишь тихое позвякивание, это Элена ворошила кочергой в печке.
— Сейчас принесу солодового кофе, погодите немного.
— Мы должны следовать путем, который наметили, — продолжал Энрике. — Если каждый из нас выполнит свою часть работы, будет вполне достаточно. Ты читал, Хоакин, то, что я оставил тебе?
— Да, но попадаются вещи, которых я не понимаю.
— Не уверен, смогу ли я тебе все объяснить. А что тебе непонятно?
— Насчет снижения реальной заработной платы рабочих. В книжке говорится, что это зависит от мизерных заработков крестьян-поденщиков.
— Ты же знаешь, что крестьяне получают дерьмовую плату, что есть провинции, где они работают всего три-четыре месяца в году. Ну так вот, вся эта масса людей оказывает давление на жизненный уровень других трудящихся. Выглядит это как противоречие, но чем больше безработных, тем меньше получают за свой труд те, кто имеет работу. Ну, как бы тебе это объяснить… ну, вроде того, если бы ты работал за своим токарным станком, а рядом стояли бы еще два человека, готовые в любую минуту подменить тебя за ту же, а то и за более низкую плату. В таком случае хозяин ни за что не повысит тебе заработка. Он заявит, что двое безработных выручат его, как только ты посмеешь протестовать. И это действительно так. Рабочему приходится соглашаться с требованиями хозяина.
— Что же тогда делать?
— Такое положение может устранить только отсутствие безработных. Необходимо, чтобы все были обеспечены работой и чтобы она была правильно распределена. Вот почему надо бороться за повышение заработной платы, и не только для рабочих, но и для крестьян.
— Чтобы знать такое, не надо и книжки читать, — заметила Элена, расставляя на столе чашки и наливая солодовый кофе. — Настоящая бурда, — пробормотала она.
— Как я тебе говорил… — продолжал Энрике.
— Ну что за мужчины, черт бы вас побрал! Только и болтают о своей политике. Да поговорите вы о чем-нибудь другом, — садясь за стол, проворчала Элена.
Мужчины замолчали. С улицы донесся грохот повозки, перезвон колоколов церкви на Аточе.
— Уже восемь, я пошел, — сказал Хоакин.
— Обожди немного, сейчас спустится Роса, и мы проводим тебя до метро, — сказал Энрике.
Дети Аугусто возились в столовой. Элена и трое Друзей потягивали солодовый кофе.
— Ты когда вернешь мне книгу? — спросил Энрике у Хоакина.
— Через несколько дней принесу.
— Дело в том, что много людей дожидается.
— Вы все носитесь с этими книжками. Вот увидите, в один прекрасный день вас поймают.
— Мы действуем осторожно, жена, — успокоил ее Аугусто.
— Да, три дня поосторожничаете, а потом все забываете. То же самое, что с моим отцом. «В последний раз, жена», — уверял он мать. И два-три месяца вел себя спокойно, а потом начинал все сначала.
— Ее отец был настоящим человеком, хотя и был простым рабочим-активистом, — пояснил Аугусто.
— Мой отец так никогда и не исполнил своего обещания матери. Все его заверения, что не будет ни во что соваться, оставались только словами. Ох, и заставил же он нас пострадать!
Тут постучали в дверь. Энрике пошел открывать. Это пришла Роса.
— Добрый вечер, — поздоровалась она со всеми.
— Сильно устала? — спросил Энрике у своей невесты.
— От этого шитья у меня в глазах зайчики скачут. Пойдем пройдемся, подышим воздухом, я хоть глаза закрою, пускай отдохнут. — Роса завела разговор с Эленой и детишками.
— Как поживаешь, Эмилии? Что ты сегодня делал?
— Сегодня меня учитель вызывал к доске, — отвечал мальчик.
— А он напутал при сложении, и ему поставили кол, — наябедничал брат Эмилина.
— Не будь ябедой, это скверно, — сказала мать.
— Будешь ябедничать, я тебя отстегаю, — пригрозил сыну Аугусто.
— Роса страшно любит детишек, — сказал Энрике. — По-моему, ее хлебом не корми, а дай только покачать на руках малыша.
— Ну, тогда тебе надо быть очень осторожным, когда вы поженитесь, — рассмеялся Аугусто. — Женщины, которые любят ребятишек, тут же беременеют.
— Беречься должна будет Роса, а не он. Вы, мужчины, только и думаете о своем, а отдуваться приходится нам, женщинам, — возразила Элена мужу.
— Моя невеста тоже очень любит детей, — сказал Хоакин. — Ну, я пойду, — добавил он, вставая со стула и беря свою бутербродницу.
— Мы проводим тебя до метро, — сказала Роса.
Они вышли на улицу. По Аточе прохожие сновали, как муравьи. Дойдя до площади Антона Мартина, они остановились у входа в метро.
— Ты пойдешь к Пепите? — спросила Роса у Хоакина.
— Сегодня нет. Уже поздновато ехать в Эстречо.
— Ну, тогда до завтра.
— До завтра, — попрощался Хоакин.
