Владимир Степаненко - Точка росы
О море в Гагре!
О пальмы в Гагре!
Но, видно, придется по-дурацки замерзнуть в тундре. Не увидит он больше пальм в Гагре, не перебросится словом с Надюхой. Врезал бы он ей! Это она подбила его напроситься в аварийную бригаду! Юлил он перед Викторенко, умолял взять с собой. А к чему? Выпросил смерть! А Надька, зануда, греется сейчас в теплом балке на перине. Будь все проклято: снег, мороз. Жалея самого себя, Егор злился на Надьку, на Викторенко, на всех парней и коротконогого ненца Сэвтю. И все-таки в очередной раз сел в снег и постучал по трубе. Загораживая его от ветра, растянули оленью шкуру Викторенко с Пядышевым. Сварщик хмыкнул со злой усмешкой. Сидит работяга, а два придурка с высшим образованием стоят перед ним, как телеграфные столбы. Институт не научил их ни житейской мудрости, ни сообразительности. Лично он, Егор Касаткин, не сунулся бы в пургу. И за собой никого не потащил бы. Какое ему дело до рыбацкого поселка. Жили ненцы без газа и проживут еще!
— Егор, ты заснул, что ли? — хриплым голосом спросил Викторенко. Он с трудом раздирал обмороженные губы.
— Дай малость оклематься, инженер.
Хохотнул про себя Егор Касаткин. Пусть инженеры постоят, а он чуть отдышится в затишке. Ловко он устроился. Все его образование шесть классов и ПТУ. Из ПТУ за прогулы хотели вытурить, но директор боролся за стопроцентную успеваемость и оставил в училище. Шесть месяцев — и специалист. Гуляй, Егор Касаткин! Удивляй мир своими талантами!
Ветер стал еще злее и сек ледяной крупой. Доставалось стоящим Викторенко и Пядышеву. Мелкая дробь скребла по смерзшейся шкуре тысячами напильников. Шр-шр-шр!
— Хватит дурить! — Николай Монетов ударил рукавицей по шкуре. — Я свою плеть давно сварил. А ты спать собрался?
Егор Касаткин сбросил шкуру.
— Ах ты, сеголеток!
Монетов не ответил и пристроился около трубы. Негнущимися пальцами ломал спички. Несколько раз высекал огонь, но его тут же сбивало. Наконец изловчился, и из узкого носа пистолета выбросило пламя. Он сдвинул плотнее концы трубы и провел горелкой. Надо было отвернуться от плавящего стального прутка, но сварщик жадно всматривался в шов. Слезы дробью застывали на щеках. Под огнем вытаивала земля с жухлой травой и хрупким ягелем.
— Всей работы на минуту, — Николай постучал потушенной горелкой по трубе.
Викторенко поднял оленью шкуру и потащил ее за собой, упрямо размахивая свободной рукой.
Сэвтя подогнал оленей к вытаенной прогалине. Животные, уходя в сторону от трубы, копытили ногами просевший снег.
Ненец смотрел на пучки прошлогодней травы. Хотел бы он сейчас встречать весну — с ней в тундру приходит тепло. С моря полетят утки и гуси, а в реки и озера пойдет рыба зимовальных ям. Подумав об удачных заметах сети, рыбак почувствовал голод.
Сэвте не удавалось оторвать оленей от ягеля. И он пропустил одну, потом другую упряжку. Когда двинулись его олени, забил в нос большую понюшку нюхательного табака и оглушительно чихнул. Ему показалось, что глаза стали острее. Впереди Иван… Рядом ковыляет сварщик.
Сэвтя, закрыв глаза от бьющего снега, двигался вслепую, прислушивался к вою ветра, который несколько раз менял направление. Когда ветер обжег правую щеку, он удивленно открыл глаза. Раньше ветер дул в левую щеку. Ничего не мог рассмотреть. Торопливо зарядил новую порцию нюхательного табака. Чихнул. Никого из мужиков не увидел.
Сэвтя резко повернул оленей влево. Шел, подгоняемый вихрями снега, пока нарты не наскочили полозьями на трубу.
— Стой! — услышал отчаянный крик. — Давай в поселок.
— Однако, нельзя. Трубу тащу!
— Трубу пожалел! А человека не жалко?! — Егор оторвал ясовея от вожжей и прыгнул в нарты. Ногой сбил с нарт трубы.
Олени сразу почувствовали, что сброшен тяжелый, груз. Без грозного окрика понеслись по крепкому насту. Ветер гнал их вперед с облаками взвихренного, снега. Егор с трудом держался на прыгающих нартах, молил бога, чтобы не вылететь. Хвалил себя за сообразительность. Его Надька не останется вдовой. Он сам еще поваляется на мягкой перине. А может, в самом деле махнуть с ней в Гагру? Погреть пузо на горячей гальке?
Олени притащили нарты в поселок. Егор спрыгнул в снег, не чуя ног. Мокрые валенки задубели.
«Без ног не попляшешь, дурак!» — ругал он себя последними словами. — «Придется таскаться на коляске по поездам и плаксивым голосом выпрашивать: „Подайте копейку покорителю Ямала!“» С трудом доковылял до избы поселкового фельдшера. Вломился в комнату, распахивая дверь.
— Спасай, мужик, ноги! Зашлись! — бормотал Егор в полубредовом состоянии. — Денег не пожалею, озолочу, только спасай. На трех книжках наварены тысчонки. Спасай!
Старый фельдшер с морщинистым лицом, как мятая газета, выплюнул мундштук папиросы.
— Деньги держи при себе. Я деньгами чувал не набиваю. Это тебе деньги в диковинку, припер за ними на Север. А я двадцать лет прожил на берегу губы, денег не копил, и уезжать не хочется. Меня здесь Родильный Дед зовут. А почему? Всю ребятню в поселке принимал. У меня уж и внуки есть. Последний раз считал — вышло сорок пять внуков!
— Сказками ты меня не корми, а спасай! — зло закричал Касаткин.
— Не учи, знаю и без тебя, что делать! — Фельдшер разрезал валенки, стащил с ног. Колол ступни острой иглой от шприца.
— Будешь отрезать?
— Уймись, — раздраженно огрызнулся фельдшер. — Выматывай на улицу и бегай по снегу, пока не позову. Орать будешь от боли, все равно бегай.
— Ты с ума сошел!
— Беги, мужик, если хочешь остаться с ногами. Я шутить не люблю. Бегом!
Проваливаясь в снег, Егор Касаткин ничего не ощущал. Босые ноги не брал холод. Но скоро они начали гореть. Сварщику показалось, что он влез в костер и под нитками угли. Страшная боль сжала сердце, и он заорал дурным голосом:
— Помогите!
— Жми в избу, мужик! — дожевывая хлеб, позвал фельдшер с порога. — Подошло твое время. Ложись! — ткнул в грудь сварщика. Налил спирт в ладонь и принялся растирать ноги. — Голову не отворачивай, а нюхни. Такое добро на тебя перевожу!
Егор Касаткин старался не кричать, кусал губы. Лоб покрылся потом.
— Ноги горят!
— Так и должно быть! — Фельдшер плескал спирт в ладонь и снова растирал ноги.
— Хватит добро переводить! — прохрипел Егор Касаткин и, схватив бутылку, опрокинул в рот. Ему показалось, что рухнул на него белый потолок в мохнатом инее, и он куда-то провалился. А через минуту захрапел. Во сне громко кричал. Грозился убить Надьку, а за одно с ней и хохла, который мешал ему жить!
3Подсвеченные неярким солнцем, неторопливо падали снежинки. Мороз, сдавший с утра, снова набирал силу, покусывал щеки и нос. Время от времени из темного леса с выбеленными вершинами долетал сухой треск стрелявших деревьев.
Телеграмма вызывала двух руководителей Березовского объединения по добыче газа в Медвежье. Лунев досадовал, что из-за своей занятости ни он, ни Тонкачев не собрались побывать на новом месторождении, о котором много слышали.
По известиям, поступавшим в Березово из Тюмени, он знал, что после пуска первого комплекса месторождение в Медвежьем начало выдавать по сто миллионов кубических метров газа в сутки. И это был не предел.
Память невольно вернула его к молодости: тогда открыли Саратовское месторождение, где он начинал работать. Потом были первые шаги на Севере. Эти первые шаги на новой земле разведчики делали робко, как бы с оглядкой. Все тогда было в новинку: лютые морозы, метели и долгие полярные ночи с северными сияниями. Но приходил опыт, и все — от рабочего до инженера — прикипали к холодной земле.
Сейчас смешно вспоминать высказывания маловеров, а таких было много, что буровики зря тратят время и деньги на разведку — нефти и газа не будет. Западная Сибирь открыла первопроходцам свои месторождения. Пришли первые успехи, и первый нефтяной фонтан забил.
В последнее время до Лунева доходили слухи, что его собираются переводить в Тюмень. Может, и пора перебираться на новое место, да все ему в Березове и в «Венеции» дорого.
— Куда летим? — спросил командир вертолета Ми-8. По приобретенной в авиации привычке посмотрел на небо.
Тоскливые глаза летчика яснее ясного говорили о том, что надоело ему летать по одному и тому же маршруту Игрим — Березово — Игрим. Он мечтал о многочасовом полете, чтобы показать свое мастерство. Летчик как бы напоказ держал в руке свернутую гармошкой карту. Стоило ее развернуть, и мчись в любую точку Ямала.
— В Таз? — с прежней настойчивостью спросил летчик. Именно он доставил ремонтную бригаду в поселок рыбаков, которую месяц назад возглавлял Викторенко.
— Медвежье устраивает? — добродушно сказал Лунев. — Министр вызывает на совещание.
Пока Лунев разговаривал с летчиком, Тонкачев, по-прежнему худой, как подросток, обходил неторопливо вертолет. Ему хотелось курить, и он нетерпеливо разминал в кармане сигарету, принюхиваясь к крепкому запаху табака.
