Владимир Степаненко - Точка росы
Обзор книги Владимир Степаненко - Точка росы
Владимир Иванович Степаненко
ТОЧКА РОСЫ
Пролог
В торосах Ледовитого океана рождались метели, и свистящие порывы холодного ветра гнали перед собой облака колючего снега по гладкой, обкатанной тундре Ямала. Каждый год в природе все повторялось, но новый, 1939 год выдался особый: старики оленеводы и охотники давно не помнили такой лютой и злой зимы.
Промчавшись в дикой пляске по тундре, ветер наваливался и на тайгу. Кедрачи и ели раскачивались, и с их ветвей облетала кухта, тяжело прихлопывая верхушки сугробов.
Лыжи охотника давно мяли снег. После ночевки под крутым берегом Яръяхи он никак не мог согреться и жалел, что выпил только котелок чаю и зря торопил себя. За ночь выпал свежий снежок-переновка. Черная лайка с белой отметиной на груди — первоосенница — тащила Ядне Ейку к высокой гряде леса. Он давно мог вернуть убежавшую собаку пронзительным свистом, чтобы не своевольничала, но не знал, стоит ли: охота и так не задалась.
Ядне Ейка не раз представлял себе, как толстый и угрюмый Филька — хозяин Уренгойской фактории — отвернется от него и примется глазеть в замерзшее окно, вытаивая кружок, не появится ли более удачливый охотник. Его расположения удостаивались только самые везучие охотники. Ядне Ейка держал крепко в памяти все до одного свои счастливые дни, когда ему приходилось вываливать из поняги ворох шкурок норок, куниц и песцов. Филимон Пантелеевич таращил маленькие глазки-щелки, бледнел лицом, сгибал жирную спину, и тогда низкорослому охотнику казалось, что он на две головы выше толстяка. Ядне Ейка с достоинством плюхался на табуретку и вертел кудлатой головой, всматриваясь в закопченные стены избы. Молча тыкал пальцем в развешанные товары, и приемщик, тяжело пыхтя и отдуваясь, доставал с гвоздей ружья, пестрые, цветные платки, раскатывал штуки сатина и ситца, сдергивал резиновые бродни, медные чайники и самовары.
«Все, однако, покупает сегодня Ядне Ейка! — хвастливо говорил охотник и отхлебывал из стакана спирт маленькими глотками, чтобы дольше продлить удовольствие.
— Филька, однако, теперь пора сыграть с тобой в дураков!» Хлопал с наслаждением затертыми картами.
Ядне Ейка долго скреб пятерней под шапкой черные волосы и наконец решил не возвращать Тяпу. Утром он долго разговаривал с собакой, жаловался на плохую охоту, озабоченно покачивал головой. Три дня назад он доказывал лайке, что надо уходить с Нелакмойяхи. Неизвестно, что там творилось, но белка откочевала с обжитых мест. За зверем подались сохатые, а за ними снялись и глухари.
Две реки разделяли огромные топкие болота. Даже в самые лютые морозы они редко замерзали, и над пропаренными окнами стоял плотный туман. Охотники и оленеводы старались обходить стороной междуречье.
В первый день охоты на Яръяхе Ядне Ейка упромышлял всего шесть белок.
Тяпа настырно тащил в гору, к высокой гряде леса.
Ядне Ейка двигался медленно, не слыша звонкого голоса собаки. Холодный ветер жег ему левую щеку. Охотник знал: если ветер скоро не изменит направления, ждать больших морозов. Снег схватится ледяной коркой. На снежном насте не провалится сохатый, а о зверях лучше и не думать, чтобы не расстраиваться. Самое страшное в другом: Тяпа порежет лапы и перестанет работать.
Ядне Ейка тяжело вздохнул и снова подумал о толстом Фильке. Сидит, наверное, привалившись спиной к теплой печке. Палкой не выгнать его из избы на улицу. Наверное, он и стрелять-то не умеет, а кричать горазд на охотников: «Пушнина — мягкое золото!» Это ему и без Фильки известно: написано на плакате. Разозлился Ядне Ейка вконец на Тяпу, который, по его мнению, отлынивал от работы. Разозлился он и на Фильку. Что-то случилось в тайге! Почему убегали звери? Охотник напрасно морщил лоб — объяснения не находил.
Вдруг в правой стороне раздался громкий лай собаки. Ядне Ейка сразу забыл об усталости и быстро налег на лыжи. Пробежал немного между деревьями и увидел на ветке лиственницы белку.
Тяпа прыгал от ярости, рвал когтями кору.
Охотник торопливо прицелился и выстрелил. Белка упала с дерева, воткнувшись круглой головой в снег. Тяпа подлетел, схватил убитого зверька и принялся трепать.
Ядне Ейка вырвал у собаки белку. Потом дал ей облизать кровь горячим языком, гладя между стоящими ушами.
— Тяпа, старайся, работай, а то пойдет твоя шкура мне на рукавицы!
Лайка внимательно слушала охотника, помахивая закрученным в баранку хвостом, затем легкими прыжками пошла в сторону.
Еще несколько раз Тяпа сандал белок, и охотник сбивал их одну за другой, но настоящей радости не испытывал. Мысли его по-прежнему занимал Филька. Не встретит он его с почетом, не плеснет в закопченную кружку чаю, не угостит спиртом.
В тот момент, когда Ядне Ейка довел себя горестными мыслями до полного расстройства, глухо затявкал Тяпа. Лаял он на этот раз не с пресыщенной ленцой, как лаял на белок, а совершенно по-другому, озлобленно, в большой ярости.
«На кого это он напоролся?» — Ядне Ейка заскользил на лыжах, и жесткий мех камусов терся о твердеющий на морозе снежный наст.
У двух елок охотник оторопело остановился. В снегу выбил стежку соболь. В первый момент Ядне Ейка даже не поверил своим глазам: сердце зашлось от неожиданной удачи. Нагнулся и подхватил рукой снег с четкими ямками следов. Жадно потянул носом. «Мужик пробежал, — подумал он уверенно и растянул в улыбке замерзшие губы. — След розовый — свежий!»
Тяпа вдруг перестал лаять, видно, где-то скололся с замысловатой соболиной петли.
Ядне Ейка крадучись двигался вдоль следа, стараясь не замять его широкими досками лыж. С деревьев сыпалась кухта, снег на охотнике таял и стекал с капюшона за воротник малицы, обжигая горячую спину. Но он не обращал на это внимания.
«Тяпа, не ленись, — мысленно подбадривал охотник собаку. — Посадишь на дерево зверька — быть тебе головным соболятником. Старайся!»
Следы показывали, что соболь шел ходко, словно нахлестанный недавним выстрелом. Не останавливался передохнуть, не подкреплялся рябчиками, не расписывался на снегу, чтобы заявить о своем появлении в чужом угодье всем «мужикам» и «маткам».
Вот зверек пронесся по упавшему стволу ели. Не захотел обегать торчащую ветку и перепрыгнул через нее. На снегу остались четкие следы четырех лап и царапины от когтей. И вдруг след оборвался. По кругам собаки Ядне Ейка понял, как заметался Тяпа. Несколько раз он возвращался к упавшей елке, пока не сообразил, что соболь пошел верхом, перелетая с дерева на дерево.
Ядне Ейка чувствовал, что ветер жег все так же левую щеку и стал еще злее. Снег терял искристую прозрачность и серел. «День начал убегать, — озабоченно решил охотник. — Если Тяпа не посадит скоро „мужика“, за ночь тот уйдет далеко!»
За буреломом Тяпа посадил соболя на высоком кедраче. Еще издали охотник приметил, как лайка высоко прыгала, стучала лапами но стволу дерева, намереваясь сбить зверька на землю.
Соболь, удивительно похожий на маленького медвежонка, лежал на толстой ветке, свесив голову с круглыми ушами, фыркал на собаку, дразнил ее.
Ядне Ейка смахнул рукой выкатившуюся слезу и прицелился. Пуля щелкнула по сучку, сбивая кору и кухту. Соболь подлетел кверху и оказался на соседнем дереве.
— Худая башка, ты унизил прицел! — громко выругался охотник и хлопнул себя с досады ладонью но лбу. — Худая башка. Не будет тебя теперь Филька поить чаем. — В одиночестве он привык разговаривать с самим собой или с Тяпой.
Тяжелый, свистящий звук моторов упал откуда-то сверху, и мелкая снежная пыль сразу выбелила охотника и собаку.
Ядне Ейка запрокинул голову и увидел широкие крылья самолета. Они загородили от него на мгновенье соболя. А когда вскинул ружье, то выстрела не услышал: в последний момент вспомнил, что не успел вставить патрон. Мысли путались у него в голове, как ноги в кустарнике. «Пушнина — мягкое золото», — передразнил он толстого хозяина Уренгойской фактории и показал высунутый язык. — «Не звери гуляют, „мужики“ и „матки“, а один холодный и злой ветер! Не убить мне соболя!»
И еще прошло две зимы. А на второе лето началась война.
Часть первая
ЗЕМЛЯ ГЛУХАРИНЫХ ТОКОВ
Глава первая
Четвертый год войны стал победным. Ночью черное небо над Берлином высветили залпы орудий, ракеты «катюш», выстрелы из минометов, автоматов и винтовок.
Расцвеченные красным кумачом и плакатами эшелоны везли демобилизованных воинов домой. По новой, проложенной недавно дороге до Лабытнанги, к высокому берегу Оби, на Ямал возвращались ненцы, ханты и селькупы. На фронте оленеводы, рыбаки и охотники воевали в пехоте, были артиллеристами, снайперами, минерами. Снайпер Карельского фронта, солдат 109-го гвардейского полка, Ядне Ейка с удивлением приглядывался к знакомой тундре, замечал и перемены, не представляя, что самое главное для него еще впереди.
