Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
– Сейчас, – начал министр, опершись о край трибуны, – как в мире в целом, так и в мире финансовом как никогда отсутствует стабильность. Однако, как все вы знаете, а если кто-то еще не знает, то я скажу, что наша страна в этой непростой обстановке представляет собой надежный оплот уверенности в завтрашнем дне и демонстрирует устойчивое движение и постоянное развитие...
Что самое забавное – никто из слушающих министра не прервал, ногами не затопал, не свистнул залихватски с помощью двух пальцев. Народные избранники, которым жилось и впрямь припеваючи и которые стали таковыми исключительно с той целью, чтобы им жилось еще лучше, вполне серьезно отнеслись к словам оратора. Разумеется, были среди них те, для кого подобное вступление было по меньшей мере дешевой и неправдоподобной агиткой, и они в этом зале составляли подавляющее большинство, но существовали в этом обществе собственные правила. Суть их сводилась к предельно банальному «без команды голоса не подавать». Поэтому все вежливо внимали министерским ересям и делали вид, что всему верят.
– ...На сегодняшний день нам удалось, – министр принялся перечислять достижения последних лет, в его речи замелькали цифры, данные различных балансов и тому подобная околесица. Паша был хорошо подготовлен, речь свою он тщательно перед этим отрепетировал и редко подглядывал в бумажку с текстом.
– Однако ввиду мировой ситуации представляется разумным не пускать в ход резервы, накопленные за последние годы. Их использование на внутреннем рынке не даст быстрого эффекта, а ситуация в условиях глобальной экономики меняется весьма непредсказуемо, и будет лучше, если мы повременим с реализацией различных проектов, сохранив наши фонды нераспечатанными. Это поможет нам в дальнейшем успешно противостоять различным негативным явлениям, которые уже сейчас некоторые наиболее радикально настроенные экономисты называют глобальным экономическим кризисом. Напомню, что нашей стране никакой кризис не грозит, – сказал в заключение министр, выслушал положенные в таких случаях овации, откланялся и покинул трибуну.
Такова была официальная часть, по завершении которой депутаты-парламентарии, не сговариваясь, сделали для себя единственный основной вывод: скоро, и не просто скоро, а уже вот-вот эту самую нашу страну накроет этот самый глобальный вирус, и если сейчас не предпринять весьма тихих шагов по спасению собственного состояния, то подобная безответственность приведет к чудовищным потерям, а терять парламентарии были категорически не согласны.
Депутат Г., например, являясь по совместительству также полярником и владельцем двух сотен магазинов по всей стране, незамедлительно начал поиск покупателя и довольно быстро его отыскал, продав тому свои магазины по максимальной цене. Забегая вперед, хочется отметить, что после наступления глобальной инфекции депутат Г. выкупил все свои магазины обратно по цене значительно ниже той, что была ему прежде уплачена, и остался при больших барышах.
Депутат П. перевел все свои средства за границу и разместил в золоте и наличной валюте, для хранения которой арендовал самое большое в Женеве денежное хранилище. Когда-то в этом хранилище держала свои ценности национал-социалистическая партия и лично рейхсфюрер Гиммлер.
Супруга сенатора Л., г-жа Б., купила в Лондоне замок, уплатив за него сумму, равную стоимости сорока детских садиков или двадцати средних школ. При этом г-жа Б. не утратила своей приверженности традициям, и каждый год первого сентября телевидение показывает ее, наносящую визит в какое-нибудь детское заведение и с умилением звонящую в символический колокольчик.
Депутат Ж., все имущество партии которого было записано на него самого, от некоторого количества этого имущества спешно и тихо избавился, обратил все что мог в наличную валюту, а так как был человеком несколько параноидального склада, то все ценности упрятал в бетонный бункер под собственым загородным домом и чувствовал себя в совершенном спокойствии лишь тогда, когда перед сном навещал этот бункер и любовался своими сокровищами, подобно скупому рыцарю.
И множество подобных примеров можно было бы привести, но разве обличительство доставляет хоть сколько-нибудь сильное чувство, кроме досады на самого себя: «Ах, чтоб их всех! Вот ведь повезло мерзавцам! Когда б и мне так...» В этом природа человека, не нужно его за это осуждать. В конце концов, почему бы не дать человеку право сослаться после какого-нибудь неблаговидного поступка на собственную слабость? Как ссылалась на собственную слабость г-жа С., супруга депутата Б., в постели которой перебывало множество коллег по законотворчеству ее мужа. В приватных беседах со своими подружками г-жа С. жаловалась, что ничего с собой поделать не может, что она лишь слабая женщина и судить ее строго ни к чему. Пороки людские растут вместе с людьми, но следом за ними никогда не уходят, пороки остаются по наследству.
И далее все стало развиваться, как в дурном сне. Те шестьдесят миллиардов, которые должны были удержать на плаву флагманов американской заемной системы, нисколько не помогли. Мемзер и не собирался использовать даже части этих денег по формальному назначению. Немедленно по поступлении русские доллары (забавно звучит, не так ли?) были расщеплены на множество частей и, в свою очередь, растиражированы по всевозможным фондам, которыми управляли напрямую или опосредованно банки-члены ФРС. Мемзер выполнил свои обязательства, данные министру, а тот в свою очередь выполнил свои, данные им бригадиру, обязательства. А может, и не бригадиром звался он, и собаки никакой у него не было, и лужайки, на которой эта собака якобы резвилась, тоже не было, кто его знает? Уж лучше в таких делах использовать эзопов язык, чтобы напрямую, так сказать, в лицо, никого не обидеть.
Сбылось, сбылось предсказание бригадира насчет второй Аляски. Пропали российские денежки для России безвозвратно. И сколько еще дорог не будет построено, и скольких еще не удастся накормить, вылечить... Деньги портят людей, вот их истинное предназначение.
Эпоха пильщиков уходила в прошлое. И хотя румяные корреспонденты весело рапортовали об успехах, о невозможности заражения грядущей чумой, хотя московские рестораны все еще были битком набиты пухлыми и подтянутыми мужчинами в добротных костюмах и без галстуков, что должно было подчеркивать их независимый от любых бурь статус, люди, имевшие некоторую способность к анализу, предвидели последние месяцы лихого росийского счастья, счастья, наступившего, по обыкновению, во время крепкой загульной попойки и обернувшегося кошмаром после резкого, внезапного утреннего пробуждения. Русская попойка заканчивалась, но знали об этом немногие. Банки все еще охотно раздавали деньги заемщикам. Те, в свою очередь соблазненные менялами-зазывалами, бездумно эти займы совершали. Огромное количество Плешаковых вдруг решило, что вот так, не прикладывая к тому никаких особых усилий, они непременно заживут лучше. Заживут под диктовку глянцевых идей, модных течений, снобизма, совершенно не задумываясь о том, что все это в долг, долги придется возвращать и очень многим это окажется не под силу – начнется акт коллективной трагедии для всех, кто привык жить в долг, ни черта при этом не делая, для всех, кто привык получать свои деньги, просиживая рабочее время в бесконечных чатах, изучая новинки автопрома и читая форумы, в которых такие же бездельники, живущие взаймы, взахлеб рассуждали о достоинствах курортных отелей, делились впечатлениями о клубной жизни и тому подобное. Придет час расплаты для стада, которое само себя привыкло снисходительно именовать «средним классом», наступит конец эпохи потребления, и на место встанут прежние ценности: смекалка, рассудительность, здравый смысл, все то, о чем позабыли орды и тьмы Плешаковых в своем безумном, ни на чем не основанном пафосе, в своем упрямом желании потреблять, пережевывая и выплевывая, но не глотая, потреблять, чтобы никогда не насытиться, и вновь занимать, чтобы, наигравшись очередной вещицей, забыть о ней и снова залезть в долги.
* * *Мемзер любил остаться в своем небесном кабинете после наступления темноты. Он свысока смотрел на великий, погрязший в разврате и чревоугодии город, он ощущал самодовольные, полные ни на чем не основанной уверенности голоса его обитателей, всей этой армии дутых миллионщиков, враз разбогатевших на пустом месте. Основы под быстрыми капиталами не было. Дном была полынья, где бесследно исчезали нижние слои шального богатства, в то время как хозяин наваливал все новые кучи сверху. Мемзер видел под собой город тысяч Плешаковых, готовых продать свои смешные души, лишь бы все оставалось по прежнему, лишь бы их жвачка не переводилась. Если бы они осознавали свои потребности, их желание превратилось бы в самую громкую мантру, слышимую за пределами этого мира.
