Алексей Колышевский - Жажда. Роман о мести, деньгах и любви
Мы состоим из клеток, которые непрерывно делятся, и постоянство клеточного деления есть залог протекания жизненного процесса. У детей клетки делятся с сумасшедшей скоростью, но чем старше мы становимся, тем медленнее идет этот процесс постоянного самовоспроизведения. ДНК убивают обстоятельства нашей жизни: обычный загар играет для нее роль ковровой бомбардировки, последствия которой долго ликвидируются организмом. Клетки умирают, оставляя все меньше потомства, и однажды перестают делиться совсем. Именно в этот момент запускается механизм смерти, и ничего уже нельзя поделать на этом этапе: человек непременно умрет, потому что не было и нет средства, позволяющего остановить процесс смерти. Поиски философского камня, на основе которого можно приготовить эликсир вечной жизни, люди ведут несколько веков. Многие даже поплатились за это собственными жизнями: кто-то взошел на костер, кому-то отрубили голову, кого-то умертвили иным способом – смерть не желает раскрывать своей главной тайны. Да и человек не всегда желал знать больше. Люди вообще мало изменились со времен костров инквизиции: чего они не знают, того не понимают, чего не понимают, то им не нравится, а что им не нравится, то они преследуют. Главная тайна смерти в том, что и она не вечна, как нет в этом мире ничего вечного, кроме жизни, данной Создателем. Случится ли всемирная катастрофа после того, как в Землю врежется астероид размером с Австралию? Пожалуй, ответ категоричен и сух. Случится. Но и тогда на истерзанной планете останется жизнь. Останется в самом маленьком своем проявлении – в бактериях, останется для нового Возрождения. У жизни всегда больше шансов, вот почему она сильнее смерти. Жизнь появилась раньше, смерть же вползла в мир благодаря непристойному поведению и склочным характерам Авеля и Каина – двух братьев, младший из которых выбрал для своей жертвы Богу дровишки посуше.
Японский батискаф «Кайко» поднял со дна Марианской впадины секрет вечной земной жизни. Бактерии, найденные в морском грунте, имели возраст, исчисляемый миллиардами лет, и процесс деления их клеток никогда не замедлялся. Они словно пришли из космоса вечных воможностей вместе с Богом, они прошли вместе с ним сквозь хаос, они были спрятаны в самом недоступном месте Земли, ожидая своего часа. Их время пришло, когда образцы находок были доставлены в Токийский университет и тамошние генетики принялись за исследования. По достижении первичных результатов эксперимент немедленно засекретили: находка слишком рано себя обнаружила. Человечество не готово к бессмертию, Земля перенаселена, нет места под Солнцем и всем ныне живущим. Посмотрите в сторону Китая! Если же удлинять жизнь человеческую, то как, спрашивается, прокормить всю эту ораву с ее капризами, амбициями и желанием взаимного уничтожения, которое все еще является чуть ли не самым сильным человеческим желанием, многократно превосходящим любовь!
Ученый из России с редким мифологическим именем Агамемнон считался выдающимся генетиком не только в родном Томске, но и в Москве, и вообще в Союзе. Не найдя приложения своим талантам в собственном отечестве, он вскоре после открытия границ уехал из страны, где профессора и доктора наук, академики, вынуждены были торговать на базаре китайским ширпотребом для поддержания существования. Он работал в лабораториях Америки и Европы, где сделал ряд значительных для генетики открытий, он был в составе знаменитой группы, расшифровавшей геном человека. Он чуть было не получил Нобелевскую премию, но его обошли более проворные дельцы от науки, и Агамемнон Порфирьевич, затаив обиду, принял давнишнее предложение и, наконец, перебрался в Японию. Сейчас уже и не вспомнишь, когда и где именно пересеклись пути генетика и финансиста, – кажется, это было на каком-то приеме в Гарварде, куда Мемзер попал совершенно случайно и очень неуютно чувствовал себя среди всех этих яйцеголовых. Да-да, разумеется, он приехал в Бостон повидать брата, и тот затащил его на прием в честь Британского королевского общества, а может, и наоборот – это Британское королевское общество устроило торжество по какому-то поводу. Да это и не главное – главное то, что кто-то представил Мемзера и Агамемнона и меж ними завязалась беседа на родном языке. Вспомнили Москву, нашлись, как водится, общие знакомые. Мемзера (с вполне конкретной целью) всегда интересовала генная инженерия, он был потенциально готов финансировать научные проекты в этой области и предложил Агамемнону возглавить частную лабораторию:
– Здесь Америка, здесь этим можно заниматься. Никто не объявит шарлатаном и не сошлет в Сибирь.
– Зачем вам это? – удивился генетик. – Вас занимает что-то конкретное?
– Да, – задумчиво вымолвил Мемзер. – Меня более всего занимает собственная жизнь. Я чувствую в себе такую силу, я так много хочу сделать, успеть, что, боюсь, одной жизни мне на это не хватит. Возможно ли сделать организм бессмертным или хотя бы предоставить ему значительную отсрочку от свидания с этим господином? Вы знаете, я склонен считать, что «Смерть» – слово мужского рода, я в этом согласен с немцами.
– В данный момент нет. Я понимаю, к чему вы клоните, – Агамемнон тряхнул своей рыжей гривой, – но на ваше предложение вынужден ответить отказом. Ученый, оторванный от крупнейших научных центров, от всего того, что там происходит, да к тому же работающий над озвученной вами проблемой, – это уже не ученый. Он может блуждать в трех соснах и не найти выхода. Генетика не предусматривает камерности, слишком бурно идет ее развитие, необходимо быть в гуще событий научного мира, быть инсайдером. Вы же предлагаете мне аутсайдерство, а это дилетантство, паллиатив. А что касается проблемы, которая вас занимает, то для начала ее исследования понадобится Архимедова точка опоры. Пока мы лишь знаем, отчего человек умирает, мы знаем, когда он начинает умирать, но пока совершенно не удается приблизиться к разгадке формулы жизни. Быть может, какой-то случай, который и сыграет роль этой точки опоры? Но для этого, повторяю, нужно быть внутри научного мира, быть инсайдером, чтобы узнать о таком случае одним из первых. Понимаете вы меня?
– Вполне, – улыбнулся Мемзер. – Скажите, а лично вас проблема бессмертия могла бы заинтересовать?
Ученый утвердительно кивнул и поставил на столик бокал, чтобы тот не мешал свободной жестикуляции.
– Основной вопрос генетики – это вопрос продления жизни. Иначе зачем тогда вообще исследовать человека, его наследственность? Ну и пусть бы он рождался и умирал, как придется. Конечно же, меня занимает эта проблема, и более того, я кое-что об этом знаю, но, повторяю, мои знания – ничто без точки опоры. Кто ведает? Может быть, в гималайских гробницах, в жерлах потухших вулканов, на океанском дне и есть та самая разгадка вечной жизни, сохранившейся от начала мира? Когда-нибудь это станет известным.
– В таком случае, – сказал Мемзер, желая вовремя закончить разговор, – вот вам моя карточка. Мое предложение действует постоянно. Как только вы передумаете, найдете свою точку опоры и тому подобное, дайте мне знать. Я буду ждать. Договорились?
В миллениумный год Агамемнон был приглашен в Токийский университет возглавить работы на кафедре прикладных исследований органического материала. Такое предложение в научном мире равняется признанию заслуг ученого на самом высоком уровне. Экспедиция к Марианскому желобу случилась спустя два года, и русский генетик принял в ней живейшее участие. К тому времени он основательно подзабыл и Мемзера, и тот скоротечный их разговор, но, пока он исследовал материал, поднятый с глубины одиннадцати километров, ощущая, как распозается вдоль по позвоночнику предчувствие небывалой удачи, ему вдруг страшно расхотелось делиться своим открытием с остальным миром. Агамемнон был тщеславен, его жизненная философия исключала филантропию, он отнюдь не считал всех людей равными и не был гуманистом. Бактерии содержали уникальный клеточный белок, который не распадался и был настолько активен, что клетки бактерий делились с постоянной, незамедляемой скоростью, обеспечивая им место в вечности. Иными словами, со дна Тихого океана была извлечена праматерь самой жизни, что решительным образом доказывало гипотезу о возникновении жизни именно в океане.
По счастью, карточка нашлась сама собой, она просто выпала из бумажника прямо ученому в руку, что он, как человек суеверный (таково большинство генетиков), истолковал однозначно – звонить, сообщить о себе. Теперь-то он был готов к роли отшельника, у него в руках был рычаг, была точка опоры, и он мог, он обладал силой, которая сможет перевернуть в мире представление о жизни вечной.
Мемзер пригласил его в Вашингтон, выслушал, прочитал по просьбе ученого несколько подготовленных им справок, молча достал чековую книжку, авторучку, выписал чек на крупную сумму, протянул Агамемнону:
