Марлена Штрерувиц - Без нее. Путевые заметки
* * *
Фрау Кренек встала и принялась перекладывать стопки бумаг на рояле у двери на террасу. Маргарита взглянула на часы. Полчаса давно истекли. Маргарита выключила диктофон. Поблагодарила. Не отходя от рояля, фрау Кренек спросила, не выпьет ли она чего-нибудь? Маргарита отказалась. Встала. Она и так злоупотребила временем Эрнста Кренека. Он тоже поднялся. Ему это в удовольствие. И он проводит ее до дверей. У двери он рассказал Маргарите, как после премьеры одной из его опер в Вене Альма отправилась к директору театра и потребовала долю в сборах. Для Анны. Не может быть! Маргарита засмеялась. Может-может, сказал Эрнст Кренек. И деньги она получила. Тогда в Вене Альма Малер была особой, с которой все считались. Фрау Кренек окликнула мужа, не выходя из комнаты. Где он? Маргарита быстро попрощалась. Улыбнулась Кренеку. Он улыбнулся в ответ. Остался в дверях. По дороге она оглянулась. Он все стоял в дверях своего маленького розового бунгало. Поднял руку. Маргарита помахала ему. Вокруг дома понатыканы таблички «armed response». Маргарита дошла до машины, которую поставила в стороне. Когда она проезжала мимо дома, никого уже не было видно. Маргарита ехала обратно к федеральной трассе 111. Доехала по ней до Палм-Спрингс. Широкие улицы. Сочные зеленые газоны. Густые цветущие кусты. Пышные пальмы. Уличные кафе и торговые центры. Она ехала дальше. Начались жилые дома. Развернулась. Возвратилась в торговый квартал. Припарковалась. Опустила монеты в парко-вочный автомат. Решила пройтись. Но она слишком тепло одета. Жарко. Включены все поливалки. Вода журчит в каждой клумбе. Течет ручейками вдоль газонов, отделяющих проезжую часть от тротуаров. Переливается через края вазонов. Она вошла в ближайший универмаг. Прохладный воздух. Тень. Прошлась вдоль витрин. Одежда. Украшения. Обувь. Все известные фирмы. Вышла на другую сторону. Перешла улицу и вошла в следующий универмаг. Снова одежда, обувь и украшения. Снова — все известные фирмы. Вокруг торопятся люди, быстро идут куда-то, толкаются. Все одеты по-летнему. В светлых пестрых бермудах. Она пошла вниз по улице. Подумала, не сесть ли за столик уличного кафе. Но там слишком жарко. Она зашла в третий универмаг и приземлилась в тамошнем ресторане. Заказала чизбургер. Со швейцарским сыром, пожалуйста. И легкую колу. Сидела в прохладе. Посреди пустыни — и прохлада. И как много воды в канале. Откуда она? И эти здоровые сильные люди. Бермуды не скрывали мужских ног. Белых мужчин. Нигде ни одного афроамериканца или мексиканца, даже среди персонала магазинов и кафе. Эти сильные белые мужские ноги. Мускулистые. Загорелые. Поросшие светлыми волосами. Теннис и гольф, вероятно. Палм-Спрингс знаменит своими площадками для гольфа. Его называют оазисом. В ее путеводителе написано, что Палм-Спрингс — оазис для гольфменов. С искусственным орошением. Вырванный у пустыни. Официант положил перед ней гамбургер. «Enjoy»,[173] — произнес он и улыбнулся, словно и впрямь желал ей получить удовольствие. Маргарита взялась за еду. Придавила верх чизбургера, чтобы можно было откусить, обмакнула в кетчуп и откусила. Правильно ли, что во время этих бесед она просто дает людям говорить? Может, надо указывать на противоречия, задавать наводящие вопросы. Брак с Кренеком. Это могло быть, со стороны Анны, попыткой повторить в улучшенном варианте брак матери с Малером. Она не хотела изображать музу? Или просто разлюбила его? Отправилась на поиски большой любви. Не то причиной разлуки явилось сходство с материнской ситуацией. Или стало невыносимо. Или скучно. Как бы то ни было, о причинах расставания она не спросила. А он вспоминал о нем лишь как о факте. Всего на минуту рассердился. Как он мог работать в Швейцарии? Спокойно? А она уехала к матери. В остальном же вспоминал прожитую жизнь с иронией. Разве ж можно было расспрашивать о любовных переживаниях в присутствии нынешней жены? Да и к чему. Ведь именно в них больше всего лжи. Если она вообще есть. Она же не допрос ведет. Наверное, это не для нее. Она хочет понимать людей, а не давить на них. И не хочет, чтобы на нее давили. Она откусила от гамбургера. Булочки у них особенно удались. Ее взгляд упал на женщину с молодым человеком через несколько столиков. Юноше было лет семнадцать. Или меньше. Женщине — около тридцати. Или больше. Могло быть и пятьдесят. Женщина — небольшого роста. Изящная блондинка. В лифчике от бикини, гармонирующих с ним голубых бермудах и белых кроссовках. Симпатичное лицо. Гладкое. Короткий нос. Голубые глаза. Медовый загар на коже. Цветочный мед. Безупречная кожа. Ни прыщика, ни синячка. Ни волоска. Пышная грудь. Теснится в вырезе бикини. Женщина что-то строго выговаривает молодому человеку. Спорит, наклонясь к нему через столик. Он смотрит в свою тарелку с картошкой-фри. Перед женщиной — стакан воды. «Регпег». Рядом с ней Маргарита показалась себе мрачной и тяжеловесной. Мелькнула мысль отказаться от чизбургера. Ради фигуры. И не стоит ли хоть попытаться загореть? Потом опять принялась за еду. Такое телесное совершенство. Просто зависть берет. Сильная. Но в конечном счете — точно такое же достоинство, как латынь с отцом. И греческий. Для отца. Добиваясь его признания. Прося, чтобы впустил в свой мир. Мечтая, что в этом мире она заслужит признание. Станет равной ему. Будет делать вид, что всех презирает, и заслужит позволение остаться, прогоняя других. А вечером — со всеми подряд. Раз не с ним, так с кем попало. Сохранение девственности посредством разбазаривания. А в какой мир ты попадешь с красотой? На площадку для гольфа в Палм-Спрингс? На берега искусственных ручьев? Наверное, надо было исправить нос. Сделать пластическую операцию. И увеличить грудь. И впредь не с каждым первым встречным, ас каждым первым встречным хирургом-косметологом со скальпелем. Улучшать фигуру. А отец бы платил. Или его преемник. Вместо маленького, курносого, фотогеничного носика у нее голова, забитая двумя мертвыми языками и фантазиями. Еще большой вопрос, что лучше. Счастье, что появилась Фридль и все расставила по местам. В конечном счете все хорошее, что у нее есть, связано с этим ребенком. В кафе влетела компания девушек. Они уселись между нею и красивой женщиной с молодым человеком. Маргарита расплатилась. Вернулась через универмаг к машине. Поливалки продолжали работать. Пахло выхлопными газами и мокрой травой.
* * *
Она ехала обратно. Сначала сочные зеленые газоны и клумбы вдоль дороги. Потом жилые дома за живыми изгородями. Ухоженные лужайки до самой улицы.
Дома становились меньше. Разбегались дальше, уже не такие ухоженные. Меньше зелени. А потом — опять пустыня, направо и налево. Почтовые ящики на столбиках вдоль дороги. Оранжевые и красные таблички. На них — адреса. Проселочные песчаные дороги. Ведут к холмам. Теряются в горах. Она ехала. Радио не включала. Не хотелось слушать «Nothing compares 2 u». В Палм-Спрингс светило солнце. Между холмами. Или высокими горами. Не определить. Нет деревьев для сравнения. Солнце за облаками. Она ехала. Встречных машин почти не было. А на ее стороне — вообще ни одной. Почему она все думает про эту историю с ним? Мучается. Позволяет себя мучить. Все же ясно. Он не хочет того, чего хочет она, а того, чего он хочет, ей мало. Всего-то и надо — встать и пойти дальше. Что ж она сидит? Может, оттого что ей постоянно надо заниматься самоедством. Раздувать такие вот истории. Или. Ей все время не по себе, потому что на не может умереть от любви? Пожертвовать жизнью? Любить его больше, чем собственную жизнь? Как Трауде. Со своими попытками суицида. Может, они и должны быть вместе. Трауде в том же возрасте. Они — одно поколение. Они умеют ладить друг с другом. Научились. А она на 14 лет младше. Слишком много. Нет гармонии. Она плохо умеет приспосабливаться и все еще недостаточно уверена в себе. И такие фразы, как, к примеру: «Я жить без тебя не могу» — для нее совершенно невозможны. Он закончит с совсем молоденькой. Двадцатью или тридцатью годами младше. С ней ему придется постоянно суетиться. Ведь 25-летняя жена самостоятельной не будет. Скорее наоборот. Как все дочки чинных супруг. Их часто видишь, такие пары. Как он слушается ее. Весело. Снисходительно. И гуляет с шумной дочуркой или сынишкой. С ребенком, которого с первой женой у него не было — у той уже был свой. Стараться придется, молодая-то жена и уйти может. Встать и уйти. В 25 это вовсе не так бесперспективно, как позднее. И может быть, тогда Трауде снова займется уборкой. И всем будет только лучше. Она ехала. Медленно. Смотрела на цветущие растения. Неудивительно, что Трауде убирает у него. Гладит рубашки. От него получишь только то, что сам сделал. Сам вложил. Абсолютно ложное суждение, что мужчина — субъект, а женщина — объект. Мужчина — просто зеркало. Просто впитывает все, что для него, о нем и из-за него: делают, думают, заботятся. Вечный ребенок. Сосунок. А любящая женщина или притворяется слепой, ничего не видит, продолжает гладить рубашки и избегает обобщений, погружаясь в повседневные дела. За рубашками не видит жизни и осуществляет свое предназначение. Или же она все видит. Разоблачает обман: все, что казалось обоюдным, все, что казалось любовью, было только ее любовью. А он лишь светил отраженным светом. Одни отражения. Не имеющие объема. Не заполняющие пустоту. Весь вопрос в том, не предпочтительнее ли такая судьба, как у Трауде. Он иначе не может. Всего лишь точка поворота. Даже не перекресток. Ничего, кроме разочарования. Развернуться — и начать сначала. Снова. С новым мужчиной. Или со старым, по знакомым правилам. И как жить с этим опытом? Как его вынести? Видеть, что система, которую ты считала смыслом жизни, служит всего лишь удовлетворению желаний. Что делать с бушующими эмоциями? С заповедью «возлюби ближнего»? Если нет знания, эмоции бесцельны. Враждебны. Она включила радио. Треск. Шум. Надо найти другую станцию. Она его выключила. Ехала среди холмов. Или гор. Хочется рассмотреть цветы поближе. Она съехала в карман. Может, это запрещено. Остановилась. Вышла. Скажу, что срочно захотелось в туалет. Поэтому и отошла. Все поймут. Стыдливость — добродетель. Прямо у кармана начиналась тропинка. Следы пребывания людей. Направо и налево. Они тут ели. Пили. Справляли нужду. Она быстро шла. Тропинка сужалась, бежала по каменному морю. Камни всех размеров. Скатились со склонов и выветриваются. Разваливаются на все более мелкие куски. Тропинка полого поднималась. Она быстро шла. Тепло. Сухо. Она сняла пиджак. Обвязала его вокруг талии. Поднималась вверх по склону. Тропка делалась все круче. Цветущие кустики — бело-оранжевые островки среди всевозможных оттенков серого. Камни и земля. Хочется посидеть. Потом. Сначала забраться наверх. Она вспотела. Оглянулась. Маленькая машина. Крошечная. Глубоко внизу. Перед ней — склон. До верха еще так далеко, словно она и шагу не прошла. Она пошла дальше, обливаясь потом. На жаре пот сразу высыхал. Натянулась кожа на лице, руки обветрились. Вдруг — домик. Так далеко от дороги. Из дерева того же черно-серого цвета, что камни и земля. Его видно, только если подойти совсем близко. Она пошла дальше. Тропка почти исчезла. Едва заметна меж камней. Машина внизу превратилась в точку. Дорога — две темно-серые ленточки. Гладкие и блестящие, ровно, как по линейке, рассекающие каменистую пустыню. Никого. Она пошла дальше. Быстро. Почти побежала. Хотелось на вершину. Посмотреть, что за ней. Она присела на большой камень. Новые туфли стали тереть ноги. А она-то думала, с ними не будет никаких проблем. Она сидела. Смотрела в долину. Сверху. Все однообразное. С другой стороны вид наверняка такой же, как с этой. Может, лишь ломаная линия вершин иная. Кругом — серый мир. Небо — серо-белое. Склоны — темнее. Камни — светлыми пятнами. Цветы видны лишь вблизи. А темно-зеленые лишайники с красными краями на камнях можно различить, только когда ты совсем рядом. И белые чешуйчатые лишайники — тоже. Она сидела. Смотрела по сторонам. Перед собой. На бесцветный мир. Потянуло в сон. Лечь и уснуть. Но лечь негде — кругом камни и камешки. Она сидела. Никто не знает, где она. Никому и в голову не придет, что она сидит в пустыне. Она поднялась еще на несколько шагов и присела на камень побольше. Сидела. По дороге в ее сторону двигалась машина. Красная. Медленно. Остановилась позади ее машины. Она попыталась разглядеть, вышел ли кто-нибудь. Не разобрать. Снова смотрела по сторонам. Не думала ни о чем особенном. Не хотела думать. Не хотела, чтобы кто-нибудь оказался рядом. Даже Фридль. Могла бы просидеть так до завтра. Ее никто не ждет. Как в годы учебы. Но спокойнее. Без спешки. Красная машина все стояла. Она все сидела. Смотрела вниз. Увидела, как кто-то, почти неразличимый, направился от машин в ее сторону. Она встала. Попыталась разглядеть, кто это. На минуту захотелось броситься наверх. За гребень. Спрятаться. Выждать, пока не уйдут. Но нужно спускаться к машине. В машине осталась сумка. Она просто спрятала ее под сиденье. А в этой сумке — все, что у нее есть. Она пошла назад. Сбегала по извивам тропинки меж скал и камней. Человека видно все отчетливее. Мужчина. В чем-то темном. Остановился. Не шел навстречу. Она шла. Смотрела, как он увеличивается. Становится четким. Он стоял. Поставил ногу на камень. Оперся рукой о колено, наклонившись вперед. Смотрел на нее. Она приближалась. На нем — черная кожаная куртка. Черные джинсы. Коричневые ковбойские сапоги. Все потрепанное. Темные волосы. Нагнул голову. Смотрит на нее исподлобья. Курит. Держит сигарету большим и указательным пальцами. Держит сигарету у рта, как флейту, и затягивается. Она глядела на него. Не могла отвести глаза. Пожалела, что сняла пиджак. Почувствовала непривычный бюстгальтер. Грудь. Такое ощущение, словно она толкает ее перед собой. Мужчина не двигался. Смотрел, как она приближается. Курил. Ни одной машины. Только звук ее шагов. Только ее дыхание. Она заставила себя не замедлять шаг. Не останавливаться. Мужчина стоял на тропинке. Она сделала шаг в сторону, чтобы обойти его. Мужчина выпрямился. «You in trouble?»[174] — спросил он. Мягко. Нежно. Утвердительно. Посмотрел на нее. Узкое лицо. Очень темные глаза. Загорелый. Секунду они стояли лицом к лицу. Она пошла дальше. Успела заметить, как он отшвырнул сигарету. Потом ответила: «No».[175] «No». Уже отойдя метров на десять. Пошла быстрее. Не оборачиваясь. Никакого обмена взглядами, сказала она себе. За спиной тихо. Она побежала. Не останавливалась, пока не добралась до машины. Кинулась к ней. Еще не добежав, щелкнула пультом.
