Мэри Чэмберлен - Английская портниха
– Спасибо, – поблагодарила Ада.
Времени было около пяти. Аде хотелось есть, и ей надо было устроиться на ночлег. Она забрала швейную машинку из камеры хранения и пошла к автобусной остановке.
– Вам помочь, мисс?
Солдат.
– Спасибо.
– Куда вы направляетесь?
Ада показала на остановку. Любым автобусом до поворота, оттуда пешком, проинструктировал ее продавец. Может, солдату с ней по пути? Компания и помощь ей бы не помешали. Она встала в очередь, солдат опустил машинку на тротуар.
– До скорого, – попрощался он.
Подошел автобус № 12. Далвич, припомнила она.
Шикарное место. Кондуктор пристроил ее машинку в углубление под ступеньками. Сидя у окна, Ада во все глаза, выворачивая шею, смотрела на некогда знакомые улицы, теперь покореженные, унылые. Кое-где разрушенные кварталы. Старинный Бедлам бомбы пощадили. Как и монастырь Пресвятой Девы. Но соседние дома? Исчезли. Вот станция подземки и Дом прессы Южного Лондона. Полдома, другая половина – фарш из кирпичей и известки. Но где все остальное? Церковь Святой обители? Театр Трокадеро?
Вытаскивая машинку из автобуса, Ада наставила себе синяков на голени. Передохнула, огляделась и двинула вниз по Нью-Кент-роуд. Десять шагов. Стоп. Меняем руку. Тяжелая машинка пригибала к земле. Никто не вызвался ей помочь. Ада плелась, поглядывая на номера домов. На левой стороне вместо домов груда гниющего мусора и почерневшие кирпичи, выломанные двери, куски обвалившейся штукатурки давно кем-то подобраны. Угрюмые женщины извлекали из мусора то потрескавшееся блюдце, то фотоальбом или ночной горшок – пригодится, чтобы сварить свеклу. Ада видела подобное в Мюнхене, но не ожидала увидеть здесь. В мусоре копалась беднота, и до войны они были не богаче. Женщины, у которых каждая картофелина на счету, ни одной не позволят закатиться под буфет. Сыновья с разбитыми коленками, вбегающие в дом, громко топоча: мам, дашь поесть? Недоедающие женщины, в сорок лет уже старухи. Ада выросла среди таких. К ним она и вернулась.
Развалины обнесли листами ржавого рифленого железа. На заборе надпись белой краской с потеками: «Размещение объявлений запрещено». Один дом в квартале устоял, разве что боковая стена обвалилась, обнажив комнаты, и казалось, что они выглядывают из-за угла, словно записные кокетки. В одной комнате виднелись отклеившиеся обои, в другой – покосившееся зеркало на стене. Рядом стол, лишившийся ножки, он будто упал на колени, прося милостыню. Кое-где остатки кирпичной ограды, где некий мистер Чэд вывел черной краской: «Что? Сахарку хотца?» Рядом пень от сгоревшего каштана, его мертвые корни вспучили асфальт, разделив тротуар пополам.
Ада покрепче ухватила швейную машинку. Дом Ады Льюис.
Многоэтажное кирпичное здание с высокими закругленными окнами. Койка за разумную цену, покрывающую питание. Сойдет на время, пока Ада не встанет на ноги. Дети и животные не допускаются. Сперва она найдет работу. А потом и нормальное жилье – для Томми. Заплатив за двое суток, Ада осталась лишь с четырьмя шиллингами.
– Что вы умеете делать? – спросила сестра-хозяйка.
– Я портниха, – едва слышно ответила Ада. – Дамская. Модистка.
Сестра-хозяйка скорчила гримасу:
– На это нынче спрос не велик. Все готовое покупают. В магазинах. Поспрашивайте на фабриках в Ист-Энде. В Уайтчэпеле или еще где.
Фабрика. Arbeit macht frei. Фрэнк рассказывал ей о трупах. Как она сможет работать на фабрике после такого? Да и не для того она пережила войну, чтобы горбатиться в потогонной мастерской.
– Когда разберетесь с карточками, – сказала хозяйка, – тогда мы с вас и вычтем. А пока не беспокойтесь.
Чай в шесть часов. Рубец с луком. Картошка с морковью. Вкусно. Ада умяла все подчистую. И – чашка чая. Крепкого, ароматного. Сладкий чай Ада никогда не любила. Очень кстати.
Утром она встала рано и поехала на метро в Грин-парк. Ада и забыла, как в подземке жарко, и пахнет сажей, и нечем дышать, и сколько там народу: в вагонной давке ее едва не расплющили. Протиснувшись к дверям, она вышла на освежающий июльский воздух. Дувр-стрит была буквально в двух шагах. Если миссис Б. ее не возьмет, Ада отправится к Исидору. Портниха она хорошая, да и опыта поднакопила.
Но дом на Дувр-стрит стоял в руинах. На других зданиях ни царапинки, и только в этот угодила бомба. Застывшую на тротуаре Аду толкнул прохожий с трубкой в зубах. Он был в дешевом мешковатом костюме и засаленной фетровой шляпе.
Ада схватила его за рукав:
– Простите, вы не знаете, что здесь случилось? Люди не пострадали?
Мужчина пожал плечами и зашагал дальше, Ада еще долго вдыхала терпкий запах табака.
Возможно, миссис Б. переехала. Ада прошлась по улице, вглядываясь в таблички с именами на дверях, затем вернулась к развалинам. Она понятия не имела, где жила миссис Б. Скрестила пальцы, зажмурилась: только бы она была жива. Открыла глаза, почти ожидая увидеть перед собой миссис Б. с накрашенными губами и напудренными щеками, но улица была пустынна. По Бонд-стрит на Оксфорд-стрит. В тамошних больших магазинах этажи с заколоченными окнами и зияющими пробоинами – ни дать ни взять старые израненные солдаты. Универмаг Джона Люиса. Ада вытаращила глаза. Черное пепелище. Средь обломков тощие побеги буддлеи и пучки травы. Это был не тот Лондон, каким его помнила Ада. Не ее родной город, и она чувствовала себя здесь чужой.
Сад на Ганновер-сквер был перекопан. Подвальчик Исидора никуда не делся, но табличка у двери исчезла. Ада спустилась по ступенькам, заглянула в окно. Пусто, если не считать корзины и разбросанных по полу старых газет. Ада побрела по Ганновер-стрит, оттуда на Риджент-стрит. «Дикинс и Джонс» – еще один изувеченный магазин. Шрамы войны повсюду. «Кафе Рояль». Ада постояла под навесом, глядя на вращающиеся двери. Какой же она была дурой! Ее обвел вокруг пальца обыкновенный проходимец, Станислас фон Либен. Если бы не он, у Ады было бы все прекрасно. И на ее долю не выпало бы столько горя и муки. Сволочь. Попадись он ей сейчас… что бы она с ним сделала? Наверное, в чем-то Ада – дочь своей матери. Но только ругань, нет, этого мало. Убила бы его ко всем чертям.
Ада кивнула портье у «Кафе Рояль» и побрела дальше. На Пикадилли-серкус молодые женщины с яркой помадой на губах, в блузках с глубоким вырезом – покуривая, они топтались вокруг статуи Эроса. В Мюнхене Ада видела таких. Иногда их сопровождали матери. Янки, хотеть? С ними расплачивались сигаретами. А здесь чем?
Каково это, подумала Ада, каждый час другой мужчина. На нее теперешнюю никто не взглянет, не с ее плоской грудью и бесформенной фигурой. Никто не пожелает ее, не погладит нежно по щеке, не притянет к себе, и поцелуя, вестника любви, она не дождется. Никто ее теперь не любит, даже ее родные. Невыносимая печаль и чувство одиночества нахлынули на нее, Ада с трудом сдерживала слезы. Продавцу газет просто нравилось обращать на себя внимание, он кого угодно назовет красавицей. Ада сталкивалась с такими людьми. Их слово – пустой звук. Минуло то время, когда она была красивой.
Оставив накрашенных девушек за спиной, Ада свернула на рынок Хеймаркет. Лепнина на зданиях обвалилась, вокруг портиков леса. Многие витрины заколочены, доски обклеены рекламой. Театр «Рояль» цел. «Веер леди Уиндермир». Что за пьеса? Затем налево, на Трафальгарскую площадь. Победа над Германией, прочла Ада. 1945. Несмотря на раннее утро, на площади было полно солдат под руку с девушками. Среди гуляющих и рабочие в поношенных костюмах, и совсем юные девчонки в модных туфлях и узких юбках. Некоторые сидели на бортике фонтана и ели бутерброды, отгоняя голубей, нацелившихся на крошки. Одна женщина наливала себе в чашку чай из термоса. Чашка чая. Напротив Чаринг-Кросс Ада заметила кафе «Лайонз». Там когда-то подавали хороший чай. Она порылась в кармане. Денег хватит.
В окне объявление: «Требуются официантки. Обращайтесь». Ада встрепенулась. Она вполне может стать официанткой, расторопности ей не занимать. Конечно, до тех пор, пока не найдет настоящую работу. Ада толкнула тяжелую дверь. Стены, обитые панелями из дорогой темно-коричневой древесины, лампы, упрятанные под абажуры из толстого стекла. Ада и забыла, как здесь все уютно и пристойно. За деревянными столиками парочки, погруженные в беседу. Супруги, догадалась Ада, он только что вернулся с войны, и они празднуют. Женщин без спутников тоже хватало; закинув ногу на ногу, они неотрывно смотрели в окно. Кто-то курил, положив пачку «Плейерс» рядом с тарелкой, кто-то читал книгу. Счастливые люди, подумала Ада.
Ада направилась к незанятому столику посреди зала, минуя полную женщину средних лет с пожилым спутником.
– Жердь, – долетело до ее ушей. – Чахоточная.
К Аде подошла официантка. Изящная черная форма с накладным воротничком, идеально белый фартук и загнутый кверху белый козырек с черной отделкой.
