Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде
Николай покосился на чернявого субъекта, сидевшего обок него. Тот благосклонно кивнул головой.
— Да, инородное, — приободрился Николай. — Сталин, Каганович, не говоря уж о Троцком.
— И Ленин тоже, — подал кто-то голос.
— Ленин вообще, — поморщился Николай, — немецкий агент в пломбированном вагоне. Короче, вся революция была сделана на деньги Парвуса, и мы об этом сегодня знаем. Поэт написал: «Не жаль мне, не жаль мне растоптанной царской короны, но жаль мне, но жаль мне поруганных белых церквей»… Белых церквей! Вот чего лишили нас в последние сто лет, и лишили абсолютно умышленно. Россию отлучили от церкви!
Народ за столами оживился. Кто-то вскочил и хлопнул рюмку.
— Молоток! — сказал чернявый субъект.
— Ша! — постучал вилкой по бокалу Карась.
— О себе говорить нескромно, — продолжил Николай, — но в последние годы я бывал в горячих точках. Душманов душили, с чеченами разбирались…
— Мочили! — встрял чернявый.
— Мочили, конечно, — согласился Николай, — не водку же с ними пить. Но тост у нас, дорогие мои сородичи, был один — за Россию!
Он высоко поднял рюмку.
— «Россия, Русь! Храни себя, храни! Смотри, опять в леса твои и долы со всех сторон нагрянули они, иных времен татары и монголы…» Да здравствует Россия на погибель всем ее врагам — явным и тайным!
С грохотом отодвинув стулья, народ встал.
— Ряжские с тобой! — пробасил господин без галстука.
— И плавские!
— Клинские всегда!..
— Суздаль, между прочим, старше Москвы…
— За Россию! Ур-ра!..
Все выпили, тут же налили по второй, пулей пролетела третья. Садиться не стали, девок прогнали шлепками по заду. Банкет превращался в фуршет, стремительно скатывающийся к пьянке.
— Мы коломенские, — представился Николаю невысокий крепыш с усиками. — Будешь в Коломне — спрашивай Фому.
— Я как глава местной администрации, — протолкался к Николаю чернявый сосед, — всегда рад оказать содействие. Заходите…
Николай едва успевал чокаться, стараясь не упустить из виду Карася. Тот стоял в стороне с двумя братками попроще.
— Анжела ждет в третьем номере, — вывернулась из толчеи Диана. — Будет свободное время — заезжайте просто так. Поговорим…
— Конечно, — приобнял ее за талию Николай, — но с такой женщиной, как вы, говорить грешно. Охотиться надо!
Она улыбнулась.
— Пушкина ты хорошо ввернул, — подошел к Николаю Карась.
— Пушкин наше все, — согласился Николай. — Слушай, Карась, я чего-то не пойму… Вроде, ты здесь за старшего. Как у вас чины раздаются?
— Каждый из них, — пренебрежительно ткнул большим пальцем за спину Карась, — и половины моего не просидел. А по закону командует на сходке авторитет вроде меня. Усёк?
— Так точно! — попытался щелкнуть каблуками Николай — и едва устоял на ногах.
— Карась, — взял его собеседника под руку рыжий тип с тройным подбородком, — народ говорит — в церкву надо ехать. Прямо сейчас.
— До утра не можете потерпеть? — хмыкнул Карась.
— А чего откладывать? — вклинился между ними Фома коломенский. — Гулять так гулять! Поэта с собой возьмем…
— Поехали, — вдруг согласился Карась. — До утра все перепьются. Другого случая может не быть.
«А как же Анжела? — подумал Николай. — Зря, выходит, боялся, что ничего с дочкой не выйдет? А ведь и не вышло бы. Для таких подвигов надо быть, во-первых, молодым, а во-вторых, без мозгов».
4
Братва усаживалась в солидные машины — «мерседесы», «БМВ», «ауди», охранники запрыгивали в «джипы».
— Я бы уже и отдохнул, — сказал Николай, залезая в «сааб» Карася. — Наездился.
— В тюряге отосплюсь, — зевнул Карась.
— Когда назад собираешься? — покосился на него Николай.
— Через недельку отбуду. Там я хозяин…
Он откинулся на спинку сиденья и засопел.
Николай только сейчас ощутил страшную усталость. Всего-то делов — зашел в бар сто грамм выпить. А теперь, случись что, никто костей не найдет. В какую они церковь едут? И зачем ворам церковь? Правда, церковники сейчас всем нужны…
Незаметно для себя он задремал.
Проснулся от толчка. Машина стояла. «Где я?» — тупо уставился он в темное окно.
— Щас попа приведут, — послышался голос Карася.
— Откуда приведут? — не понял Николай.
— Из дому, откуда ж еще. Скинемся, кто сколько может, и по хатам. Тебя кто ждет-то?
— Никто, — сказал Николай — и тут же пожалел об этом. — В Москве ждут…
— А меня на зоне. Тебя бы вот посадили — ты как бы шел?
— Ногами.
— Это правильно! — хлопнул его по спине Карась. — Но ты бы шел в наручниках, в крайнем случае руки за спину. Да еще ногой под зад получил бы, чтоб шел ровнее. А меня ведут — охрана три метра сзади, ближе не могут.
— В наручниках?
— А ежели молодой по неопытности до меня дотронется, — будто бы не расслышал Карась, — то лучше ему отсюда канать. На самолете. И все одно достанем.
— Номер хороший дают?
— Камеру? Как обычно — душ, телевизор с холодильником, летом кондиционер. Соседа по желанию.
— Понял, — от откровенности Карася Николаю стало не по себе. — Ты что, в соседи к себе приглашаешь?
— Ты на рожон не лезь, — серьезно сказал Карась. — Гуляй, стишки пиши, баб щупай. А от наших держись подальше. Западло народ.
Он открыл дверь и вышел. Николай подался за ним. Во внутреннем кармане пиджака булькнула бутылка «виски», которую сунула в окно машины Диана. Знал бы адресок — заглянул на досуге. Это тебе не Анжела-раздвинь ноги…
Небо на востоке посветлело, и Николай наконец разглядел церковь, облюбованную братвой. В полумраке от нее веяло холодом. Ни огонька вокруг, ни живой души, одни бандиты, не торопящиеся вылезать из машин.
«Вот так во всей России сейчас, — подумал Николай. — Кто живой, тот спит. Бдят только власти с бандитами. Да еще приблуда рядом шатается. Нальют ему стакан — он и рад».
Николай достал бутылку и глотнул из горлышка.
— Тост говорить надо? — спросил он Карася.
— Не надо, — отмахнулся тот. — Вон попа ведут. Пошли.
Из сумрака выплыли несколько фигур. По сравнению с быками поп выглядел тщедушным. Но рядом с этими и Николай не Илья-Муромец.
Подошли остальные подельники — клинские, ряжские, суздальские. Вон и коломенский Фома с рыжим. А вот чернявого администратора не было. Правильно, что ему светиться на людях? Настоящие дела делаются в тайне.
Братву в машинах развезло, кто зевал, кто матерился, но тихо.
— Ша! — сказал Карась. — Много говорить не будем. Вот эта церква теперь наша. Отец… как звать-то?
— Александр.
— Во, отец Александр теперь отмолит, замолит, помянет, ежели что… А называется церква…
— Георгия Победоносца, Георгиевская, — с готовностью подсказал священник.
— Короче, искали, чтоб была Георгия, и нашли. Поможем, братва, чем можем на восстановление храма, но чтоб алтарь был… Ну, ты знаешь. Давай поднос.
— У меня нету, — растерялся батюшка.
— Из кабака взяли, — оглянулся Карась. — Кому сказал — поднос!»
«Неужто последнюю сотню отдать придется?» — пощупал в кармане бумажник Николай.
Браток с подносом встал рядом со священником. Первым шлепнул на поднос пачку долларов Карась. Защелкали замки «кейсов», кто-то вполголоса стал звать подручных. Деньги у всех, видимо, были подготовлены заранее, купюры никто не отсчитывал, бросали на поднос пачки, но так, чтоб было видно другим. Опять же, существовала некая очередность. Стоящий рядом с Николаем рыжий не двигался с места, пока к подносу не прошествовал коломенский Фома, — тогда и он рванул следом.
— Спаси Бог, — бормотал отец Александр, — да святится имя Твое, Господи, и ныне, и присно, и во веки веков, аминь! Простятся каждому из вас, братья, грехи прежние и нынешние! Спаси Бог!.. Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси и помилуй мя грешного…
«Порядок, основанный на законе и силе, — подумал Николай, глядя на чинную очередь из бандюков. — Но мне-то как быть?»
— Не дергайся, — сказал Карась. — Это наше дело.
Николай облегченно вздохнул, достал из кармана бутылку и пустил по кругу. Братва, не гордясь, пила из горлышка.
— Спаси Бог, — частил священник, — воздастся каждому по доброте его. Во имя Отца и Сына и Святаго Духа…
«Тут не только на церкву, — прикинул Николай, — на дом с машиной хватит. Но ты чужому счастью не завидуй, о своем саде радей».
Настроение после двух глотков «виски» значительно улучшилось, и он вскричал:
— «Если кликнет рать святая — кинь ты Русь, живи в раю, я скажу — не надо рая, дайте родину мою!»
Отец Александр оторопело посмотрел на него, снял рясу и накрыл ею поднос.
— Это наш, — успокоил его Карась. — Поэт.
Братва, заслышав зов боевой трубы, ожила.
