Ли Су - Сказание о новых кисэн
«Человек с множеством ящиков»[**]
1Внутри комнаты переливался солнечный свет. Мисс Мин с трудом открыла глаза, душный и спертый воздух стоял в комнате. Она подумала, что это оттого, что она спала с закрытыми дверями. Когда, почувствовав рядом пустоту, она огляделась вокруг, то увидела, как помятое нижнее одеяло высовывалось из-под наполовину скатанного верхнего. Мужчины не было, он ушел, даже не попрощавшись.
Мужчины с первыми лучами солнца тихо выскальзывали из Буёнгака. Вид мужчины, который выходил утром из кибана, неважно, красивый он или нет, был похож на «пирожок пхульпан» в форме карпа. Они, словно боясь, что кто-нибудь схватит их за шиворот, с перепуганными лицами, торопливо семеня, быстро выходили за внутренние ворота, несмотря на то, что хорошо знали, что в кибане не станут ловить.
Спустя месяц они, громко смеясь, снова смело входили в кибан через внутренние ворота, открывая их ногой. У них уже был не такой неприлично жалкий вид, с каким они, боясь быть замеченными, выскальзывали из кибана. Кисэны знали, что даже «старых» клиентов они обязаны встречать, словно впервые пришедших гостей. Конечно, вид сзади уходящего мужчины, проспавшего всю ночь в кибане, — это совсем не то, что надо помнить. Но если пришлось увидеть, то надо забыть его жалкую спину, дырявый локоть, отвратительные подколенные ямки, дырявые носки… Даже если хочется прикрыть места, которые он не мог увидеть сам, не следует этого делать. Надо только помнить движение его руки, в котором смешались бравада и бахвальство, и быстро забыть о деньгах, данных им.
Когда она раскрыла одеяло, в воздухе запахло потом и показались несколько прядей волос, прилипших к матрацу. К краю одеяла тоже прилипли волнистые волосы. «Когда уходишь, — сказала она, мысленно обращаясь к ушедшему клиенту, — то хотя бы дверь надо оставлять открытой». Открыв настежь дверь, вытащив одеяло, она с силой отряхнула его. Перхоть, падавшая всю ночь с головы и тела, взлетела белыми пылинками. Внезапно, перестав отряхивать одеяло, она бросила его на пол и разлеглась на нем, закрыв глаза, раскинув руки и ноги. Под веками бегали круги. Ускоряя вращение, они постепенно принимали форму эллипса, словно помятые колеса нескольких быстро ехавших велосипедов.
Она слишком далеко зашла…
Она вспомнила родной дом, который стерегли несколько стеблей клещевины и целозии, называемой также петушиный гребешок, помост для чанов, в которых хранили соевую пасту и соус… Она понимала, что уже никогда не вернется в тот дом, похожий на гульвансина, духа в рваной одежде. Вероятно, она больше не увидит двух сестер, которые долгими зимними ночами, проснувшись от шума проходящего мимо поезда, туго, словно тент палатки, натягивали одеяло. Вероятно, она не увидит больше сестру Чжон Сун, чьи глаза стали раскосыми оттого, что вторая сестра каждое утро слишком сильно тянула волосы назад, завязывая ей косичек. Не увидит промозглый белесый туман над железной дорогой, давший ей понять, как мерзнут кости. Вероятно, больше не увидит «парализованных духов», которые поздней осенью сидели по утрам вдоль железной дороги, надев на головы перевернутые соломенные мешки…
Неожиданно хлынули горячие слезы, она вытерла их об одеяло, уткнувшись в него лицом. Впервые в жизни ей стало невыносимо больно. Она поняла смысл выражения: «Счастливая женщина та, которая отдает свое тело только любимому».
Вчера ночью ею был принят пятый мужчина, с тех пор как она вступила на путь кисэн Пак сачжан, который поднял ее волосы, был четвертым. Если следовать традициям кибана, то после поднятия волос надо было принимать гостей. С этого момента каждый клиент, принимаемый ею, становился ее первым мужчиной. Что касалось Буёнгака, то он не был публичным домом, поэтому решение вопроса о том, принимать или не принимать клиента, оставили на усмотрение кисэн. Мисс Мин была кисэн-танцовщицей, а не кисэн-красоткой, развлекавшей клиентов, поэтому ей не надо было постоянно принимать их. Даже если она принимала кого-то, то не всех, а только тех, кого она сама выбирала. Она принимала только когда это было необходимо, как, например, вчера, но можно ли поступать так и в будущем, не знала.
Обычно если она говорила «я кисэн», то все вздрагивали, словно от укуса пчелы. Часто лица у людей, которые смотрели ее, становились похожими на соленый огурец, растоптанный голыми ногами, а были и те, у которых они становилось таким, будто их облили холодной водой, остальные же смотрели на нее неопределенным и неясным взглядом. После этого они обычно переспрашивали: «Вы действительно кисэн?» У того, кто повторял этот вопрос, голос немного дрожал, затем следовало тягостное молчание, наполненное растерянностью, восхищением, презрением, жалостью. В такие минуты, чувствуя, что почва уходит у нее из-под ног, она заносчиво отвечала:
— Да, я кисэн!
Она хорошо знала, что если будешь мямлить или тянуть с ответом, то почва не только уйдет из-под ног, но и накроет тебя.
«Если пойти, раздвинув все эти лица, появится ли ровная дорога, ведущая в будущее? — думала про себя мисс Мин. — Если идти по ней, можно ли увидеть ее конец? В жизни кисэн десять лет похожи на один день, а каждый день — на десять лет. Если пойти в далекие-предалекие места, пройдя двенадцать гор, двенадцать равнин, двенадцать рек, можно ли увидеть мечту сестер? Ту самую детскую мечту? Что увидишь, если дойти до конца дороги в будущее? Что там? Может быть, там правда?»
Мнения людей — не самое страшное для кисэн. Для них самое позорное дело — не тогда, когда их ругают самыми оскорбительными словами, и даже не тогда, когда с презрением в глазах указывают пальцами, а тогда, когда гостям были видны их трусики со старой неупругой резинкой. В кибане были не только бурные ночи, когда шел банкет, но и тихие дни. Тишина для кисэн была смертельным ядом, от нее не было спасения. В такие дни у них возникало чувство, как будто их поймали в момент одевания трусиков со старой неупругой резинкой.
Если в каком-то обществе, неважно каком, образуется группа людей, то за этим следует ревность, ненависть, интриги и скрытая от глаз борьба за свое положение, ранг. Кисэны в этом отношении не были исключением, они тоже временами становились то «подругами», то «врагами». В этой борьбе были свои негласные правила. Например, если отнесешься плохо к какой-нибудь старшей кисэн, которую называли хэохва, то можно было навлечь на себя большие неприятности. Когда такая кисэн туго перевязывала пояс веревкой для юбки, то выглядела не хуже мастера боевых искусств. Или если она надевала желтую куртку чжогори, то в этот день другие кисэны не могли надевать такую же одежду. Если кто-нибудь, нарушив это правило, выходил, надев такую же куртку, то хэохва тут же вылетала с палкой или скалкой для выбивания пыли, чтобы поставить нарушительницу на место.
Все знали одну трагическую историю, связанную с этим правилом. В один из кибанов Сеула пришла новенькая кисэн, которая, не зная это правило, надела такую же куртку, как у хэохва. Тогда та, известная своим страшным характером, выхватила из печи раскаленный докрасна железный прут и ткнула его в лицо новенькой. Говорили, что та кисэн, получившая страшные ожоги и ножевую рану, чтобы заработать средства на жизнь, открыла на холме Джингоге, в трактире под названием «Сонмогчжип», что означает «Дом запястий рук», в котором клиентов обслуживали, стоя за стойкой бара, показывая руки до запястья, и заработала огромные деньги. Вот почему одно время, когда после освобождения от японской оккупации кисэны в отставке, женщины из семьи янбанов, вдовы, находившиеся в трудном положении, засучив рукава, открыли подобные заведения, широко распространился слух, что на холме Джингоге полно «Сонмогчжипов». Это было правдой, но это вовсе не значило, что в кибанах были только ревность, ненависть и тайная борьба. Правила и порядок в кибанах были очень строги. Если, например, кто-то из кисэн перехватывал гостя другой, то ее избивали группой или подвергали публичному унижению. Однако если кто-нибудь из них дрался с чьей-нибудь женой и дела кисэн шли плохо, то другие кисэн, схватив хотя бы ковшик для супа, выбегали ей на помощь.
В наше время, когда правила перестали быть столь строгими, как раньше, мисс Мин, скорее всего, будет неудобно с мисс Чжу. Потому что, строго говоря, по отношению к ней та являлась хэохва — старшей кисэн. И хотя мисс Мин была выбрана кандидатом для представления Буёнгака после ухода мадам О в отставку, не было видно, чтобы она и другие кисэны восприняли эту новость с удовольствием. Конечно, она получила признание среди гостей, но для того, чтобы завоевать признание у хэохва и коллег, ей придется выглядеть настолько неотразимой, чтобы они ни в чем не могли упрекнуть ее, как бы ни старались.
2На боках вязаного корейского носка босона, простеганного через каждый сантиметр, были изящно вышиты три розы. Внутренние части их лепестков, плотно вышитые желтыми нитками, тоже смотрелись аккуратно и красиво. Если притронуться пальцами рук к пестикам, вышитым круглыми узелками, то возникало чувство свежести, словно к ним прилипла роса. На озорном носике босона висела красная остроконечная конусообразная шляпа-капюшон. Когда кисэн, надев босон на ногу, подталкивая подол юбки носком, входила в комнату, сначала показывалось не лицо, не руки, а эта шляпа. Каждый раз, когда кисэны отрывали ноги от пола, шляпы, висящие на кончиках носков, приподнимались, словно приветствовали гостей; и по их губам растекалась улыбка.
