Василий Аксёнов - Весна в Ялани
Но разговор уже не вяжется.
И холодно: костёр угас почти – не греет.
– Идти пора, – говорит Гриша.
– Но, – говорит Коля. – То чё-то это…
– Довезу, – говорит Фёдор.
– Завтра, – говорит Гриша, – приберусь тут. И может, утку подстрелю где… Один хрен, спать не даст похмелье, поднимет рано, – уж самому себе, наверное, бормочет, не кому-то.
Встал Гриша. Догорающий уже костёр затоптал, снегом его закидал. И говорит:
– Не разгорится?
– Нет, конечно, – говорит Фёдор.
– Да ну, – говорит Коля. Ветер как будто сильный налетает – Колю клонит.
Пошли к машине. Диск давно уже закончился – молчит Высоцкий, никто другой его не подменяет.
Сели: Гриша – рядом с водителем, Коля – на заднее сиденье. Прилёг.
Сдав резко назад, чуть развернувшись, Фёдор поехал почему-то прямо. В сосну ударился, уткнувшись бампером в неё.
– Вот, ёлки-палки!
– Не торопись, – говорит ему Гриша. – Успеем.
– В гости к Богу, – говорит Коля.
– Не каркай, – говорит Гриша.
Опять резко стал сдавать Фёдор – об ствол другой сосны, как о верею ворот, свернул левое боковое зеркало.
– Ну, мать честная! Ещё не лучше! – говорит. Ёрзает за рулём – как на гвоздях будто сидит, на раскалённой сковородке ли – не на сиденье мягком и удобном.
– Осторожней, – говорит Гриша.
– Хрен с ней, – говорит Фёдор. – Отремонтирую.
– Зачем ломать-то?
– Я же не нарочно.
Развернулся, подмяв мелкие сосенки. Поехали.
Задремал Коля – как умер.
Тут же вроде его будят – оживляют.
– Выходи, – говорит Гриша. – Приехали.
– Куда? – спрашивает Коля.
– Куда надо, – отвечает ему Гриша. – Только не утони… Куда ты собирался?
Гриша и Фёдор не в машине – возле.
– Плотно, – говорит Гриша. – Колёса крутят вхолостую.
– Безнадёжно, – говорит Фёдор. – Тут бы и танк не проскочил, на днище сел бы.
– Левее надо было, стороной, – говорит Гриша. – Как-то туда же ты проехал.
– Я и хотел левее, но стянуло.
– И не пытался, я же видел.
– Как ты мог видеть, если спал?
– Да я когда успел уснуть-то?
Вышел и Коля из машины. Оглядывается – как на чужбине.
– Мы где? – спрашивает.
– Тут, – отвечает ему Гриша.
– А! – говорит Коля.
И Фёдор громко продолжает что-то говорить, глядя на джип, но среди его тарабарщины разобрать можно лишь несколько понятных русскому слуху слов – им здесь не место.
– Вот ё-моё, – говорит Гриша.
– Я чё-то это… – говорит Коля.
Ельник кругом – мрачный, непроглядный, вершины в небе тёмном скрыты. В грязи джип – по самые двери. Фары выключены, в салоне темно. Сзади его чернеют колеи, спереди – снег блазнит, никем нетронутый.
– Пешком пойдём, – говорит Гриша. – Нестеров Володя завтра вытащит.
– А у него трактор на ходу? – спрашивает Фёдор.
– На ходу, – говорит Коля, проснувшись окончательно.
– Ну, тогда завтра, – говорит Фёдор. – За ночь он, жеребец, не убежит отсюда никуда, застрял по самые…
– Куда он денется, – говорит Гриша.
– Но, – говорит Коля.
Пошли пешком.
Идут. Бредут – снег по щиколотку. Друг за другом – цепью – как гуси. В вожаках – Гриша, замыкающим – Коля. Разговаривают – словом-другим лишь перекидываются – Гриша с Фёдором, Коля молчит.
Не отбеливал бы снег, тут, в густом ельнике, и ничего не разглядел бы. Ладно, что близко.
На тракт выбрались. Ялань на виду – к ней и направились. Огни редкие горят – в окнах. И фонари зажглись – мерцают. Вокруг Ялани ельник древний, рослый – мрачно высится.
Об асфальт ногами дружно постучали – сбили с них грязь и снег – брели пока, так и налипло.
– Пусть только сунутся, попробуют, – говорит Фёдор.
– И тех расколотили, – говорит Гриша, – и любому другому не спустим! – а кулаком грозит при этом почему-то Коле, под самый нос его кулак подставил.
– Но, – говорит Коля.
– Чем пахнет? – спрашивает Гриша.
– Порохом, – отвечает Коля.
– Не порохом, а смертью!.. Страшно?
– Страшно.
– То-то.
В Ялань вступили. Городским краем – шеренгой уже, не нарочно, по нетвёрдости походки, плечом в плечо толкаясь, – прошли.
Стоят теперь на перекрёстке.
– Может, ко мне, ребята, двинем? – спрашивает Гриша. – Есть у меня, и не маленько. Запасся. Выпьем, поговорим. Там хоть тепло. Печку, – говорит, – затоплю. Спать только негде – одна койка. А пол завален барахлом.
– Не-ет, – говорит Фёдор. – Завтра.
– Зря, – говорит Гриша.
– Но, – говорит Коля.
– Пока нам хватит, – говорит Фёдор. – Отметили.
– А мы костёр не затушили? – спрашивает Гриша.
– Вроде затушили, – говорит Фёдор. – Снег кругом же – не опасно.
– Так это я на всякий случай, – говорит Гриша.
– Пожарник, он и на пенсии пожарник, – говорит Фёдор.
– Не пожарник, – говорит Гриша, – а пожарный, – и говорит: – Бывших пожарных не бывает.
– Это верно, – говорит Фёдор.
– Но, – говорит Коля.
– Ну дак, – говорит Гриша.
Пообещав друг другу, что бы ни случилось за ночь в Ялани и во всём мире, утром встретиться, всё же простились.
Пошёл Гриша к себе, запел песню:
Там вдали за рекой засверкали штыки, в небе ясном заря догорала…
Собаки залаяли. Гришины, наверное. И не только. В разных краях отозвались – не дремлют.
– Красноармеец, – говорит Фёдор.
– Но, – говорит Коля.
– А мне куда, Коля, податься? – спрашивает Фёдор. – К тётке Галине-то нельзя?
– Нет, – говорит Коля. – Туда нельзя. Там полный табор.
– Вернуться, в джипе ночевать?..
– Ну, не выдумывай.
– У Гриши тесно.
– Не люди, что ли… Да, там кого – не повернуться.
– Луша, – говорит Фёдор. – Не пустит.
– Одного меня нет, – говорит Коля. – А с тобой – не выгонит.
– Ну, к Луше, что ли?
– К ней. В честь-то уж праздника смирится… Но.
Тучи поредели. Луна показалась. Ялань – как в сказке – осветилась. Ельник от неба резче отделился.
Идут по Линьковскому краю двое. Один мотается из стороны в сторону, петляя по дороге, другой – то вроде ровно зашагает, то вдруг запляшет, запоёт, другой подхватит, но не складно, вразнобой. Сойдутся вместе, остановятся, хлопая друг дружку по спине, вдруг обниматься пылко примутся – не разделить их. Разделяются.
Идут. Долго.
Ворота, слышно, где-то хлопнули.
– У Гриши?
– Скорее всего, что у него.
Всё же не Киев, не Москва – вот уж и к дому приближаются.
Шевелится в окне шторка, озарённая луною, – отодвинулась, задвинулась – не шевелится.
Верный около ворот. К Коле ластится.
– Пёс-барбос, – говорит Фёдор.
– Верный, – говорит Коля.
– Собака, – говорит Фёдор.
– Но, – подтверждает Коля.
Входят в ограду. Ворота, стараясь не шуметь, вдвоём придерживая их, захлопывают, но на засов не закрывают – на случай отступления.
Сажает хозяин кобеля, разговаривая с ним, на цепь. Сидит тот, гремя цепью, возле будки. На людей смотрит.
Поднимаются люди на крыльцо. Стучит один из них робко в дверь.
– Кто там? – тут же доносится из дома.
Коля молчит.
– Это мы! – говорит Фёдор.
Не спрашивают из дому: это кто такие мы, мол? Скрипит одна, избная, дверь, другая скоро открывается – сенная.
Разувшись на крыльце и оставив на нём свою грязную обувь, входят Коля и Фёдор в неосвещённые сени.
Входят и в дом после, не заблудились – дверь избная сообщила.
Забирается Верный в свою будку – устал, набегавшись, – скоро его собачий сон настигнет.
В Ялани тихо – праздник завершился.
И день в июне, который здесь ещё не лето
Девятого мая навалил снег, десятого пролежал, одиннадцатого к вечеру растаял – весна холодная, но всё же не зима. Ветры дули, напирали. При ясной, стылой, солнечной погоде. К июню стихли. Заморочило, с запада тучи нанесло. Зарядили дожди. Сначала, наполнив вешние уже иссякшие ручьи, прошумел ливневый, водянистый, потом потянулись, не прекращаясь ни днём, ни ночью, холодные ситнички. И так неделю. Три дня назад сплошную серую пелену туч разорвало, показалось голубое небо, и кропить землю с него перестало.
Вчера Коля сходил в лес, в согру, к Пещанке, нарвал полный рюкзак молодой черемши. Сегодня Луша – поднялись они рано – стала отправлять Колю в город: продать на базаре черемшу и поискать какую-нибудь работёнку – срубить кому-нибудь баню, поставить сарай, украсить резьбой карниз, наличники или ворота – умелец Коля.
Или уж ну оформиться по безработице.
Дала Луша ему на билет, в одну сторону, денег, два куска баранины для троюродного брата Коли да для своей двоюродной сестры Натальи Мерзляковой, бывшей жены Фёдора Каримовича, наказала, чтобы постригся там, оброс опять, мол, – Коля на утреннем автобусе подался в город.
Приехав, Коля занёс Лушиной сестре гостинец, после направился к брату.
Не получилось бы у Коли с торговлей, не торговцы, и не осмелился бы он пойти на базар, людям в глаза смотреть, съестной товар кому-то предлагать, навязывать – продал свежую черемшу своим соседям его брат.
