Эрик Сигал - История Оливера
— Ну, вроде того, что «юрист из Нью-Йорка, заядлый любитель спорта и антропологии…»
— Откуда, черт возьми, ты взял антропологию?
Он пожал плечами:
— Я подумал, это звучит интеллектуально.
— Замечательно. Горю от нетерпения прочитать ответы.
— Вот, — сказал он. И вытащил из кармана три конверта.
— И что в них сказано?
— Не читаю чужих писем, — сказал Филипп Кавиллери, стойкий защитник прав на неприкосновенность частной жизни.
И вот под оранжевым вольфрамовым уличным фонарем, объятый смущением и трепетом, не говоря уже о том, что Филипп стоял рядом и заглядывал через плечо, я прочел первый ответ.
«Какая хуйня!» — подумал я, но ничего не сказал. Филипп притворяясь, будто не читает, с трудом выдохнул: «О, Боже!»
Корреспондентка действительно была знатоком антропологии. В этом послании предлагались такие дикие и странные языческие ритуалы, что Филипп чуть не упал в обморок.
— Это шутка, — промямлил он.
— Да, над тобой, — ответил я.
— Но кому могут нравиться подобные извращения?
— Тем, кто живет в этом дивном новом мире, — сказал я и улыбнулся, пытаясь скрыть собственное изумление. Я швырнул письма в мусорный ящик.
— Слушай, ты меня извини, — сказал Филипп, когда мы прошли два-три квартала, храня целомудренное молчание. — Я же не знал.
Я обнял его за плечи и засмеялся. Он обрадовался и тоже фыркнул…
Теплым нью-йоркским вечером мы направлялись домой только вдвоем. Потому что наших жен… не было в городе.
4
Пробежка помогает.
Прочищает мозги. Снимает напряжение. К тому же бегать в одиночку приемлемо и с общественной точки зрения. Поэтому, даже когда я работаю над каким-то очень важным делом и провожу целый день в суде, даже если я в Вашингтоне или еще где-то, я надеваю тренировочный костюм и отправляюсь бегать.
Когда-то я играл в сквош. Это, однако, требует и некоторых других навыков. Например, красноречия, достаточного, чтобы сказать: «Прекрасный удар» или «Как вы думаете, на сей раз мы победим Йельскую команду». А это все намного превышает мои теперешние возможности. Поэтому я бегаю. В Центральном парке, где я бегаю до изнурения, мне никогда не приходится ни с кем разговаривать.
— Эй, Оливер, сукин ты сын!
Однажды днем мне показалось, будто я слышу свое имя. Просто игра воображения. Никто никогда не окликал меня в парке. Поэтому я побежал дальше.
— Ах ты, проклятый гарвардский сноб! — и хотя в мире полно людей, подходящих под это определение, все же я почувствовал, что зовут действительно меня. Я оглянулся и увидел, что Стивен Симпсон, мой бывший однокашник, с которым мы жили в одной комнате, догоняет меня на велосипеде.
— Эй, что с тобой? — сказал он вместо приветствия.
— Симпсон, черт подери, что дает тебе право утверждать, будто со мной что-то не то?
— Ну, во-первых, я теперь врач с дипломом, во-вторых, считается, что я твой друг. В-третьих, я оставлял тебе сообщения на автоответчике, на которые ты так и не ответил.
— Я думал, у медиков никогда нет времени…
— Послушай, Барретт, я был занят, но нашел время жениться на Гвен. Я звонил и даже послал в твой офис телеграмму с приглашением, но ты не пришел.
— Ох, прости, Стив, но я не получал никакой телеграммы, — соврал я.
— Да? Как же получилось, что спустя две недели ты прислал свадебный подарок?
Черт, этому Симпсону самому надо было стать юристом! Но как я мог объяснить, что единственное, в чем я на самом деле нуждаюсь — это долгое время не общаться ни с кем из представителей рода человеческого.
— Мне правда жаль, Стив, — ответил я в надежде, что он уедет.
— Ты не сожалеешь, ты оплакиваешь самого себя.
— Благодарю. Привет, Гвен.
Он продолжал ехать рядом.
— Эй, послушай, не спрашивай почему, но Гвен очень хочет тебя видеть, — сказал Симпсон.
— Это попахивает мазохизмом. Она показывалась врачу?
— Да, мне. Я сказал, что у нее не все дома. Но так как мы не можем позволить себе сходить в театр, общение с тобой самый дешевый способ посмеяться. Как насчет вечера в пятницу?
— Я занят, Симпсон.
— Конечно. Знаю. В суде всегда бывают вечерние заседания. Все равно, появляйся в восемь.
И он обогнал меня, оглянувшись только раз, чтобы сказать, обращаясь ко мне как человеку с ограниченными умственными способностями:
— Это в восемь часов, вечером в эту пятницу. Адрес найдешь в телефонном справочнике, так что никаких извинений.
— Оставь ты это, Стив. Я не приду!
Он притворился, что не слышал моего категорического отказа. Проклятая самонадеянность — воображать, будто мною можно помыкать.
Как бы то ни было, продавец в магазине «Шерри-Леман» утверждал, что вино Шато-Линч-Баж, пусть всего лишь пятилетней выдержки, очень недооценивается, но принадлежит к лучшим винам Бордо. («Прелестное, приятное, игристое».) Таким образом я купил две бутылки (64-го года). Даже если Симпсоны и заплачут от скуки, для утешения у них будет прекрасное вино.
Они старались показать, что очень рады меня видеть.
— Оливер, ты ни капельки не изменился!
— Ты тоже, Гвен!
Я заметил, что они тоже не поменяли рекламных плакатов на стенах: Энди Уорхол[2] и его самые попсовые постеры. («Когда я была маленькой, я видела столько реклам супа Кэмпбелл, что ни за какие деньги не повешу их на стенку», — заметила моя жена, когда много лет назад мы заходили к Симпсонам.)
Мы уселись на пол. Из угловых динамиков Пол Саймон и Арт Гарфанис вкрадчиво спрашивали, собираемся ли мы на ярмарку в Скарборо. Стив открыл белое Мондави. Пока мы рассуждали на философские темы, например, как тяжело приходится врачам, живущим при больнице, и как редко у них со Стивом выдается спокойный вечер, я сжевал огромное количество крендельков. Разумеется, меня спросили, считаю ли я, что у Гарварда есть шанс разгромить Йель в этом году. Гвен не уточнила, в каком именно виде спорта. Она могла бы с таким же успехом спросить, имеет ли инь шанс одержать победу над ян[3]. Но неважно. Дело в том, что они пытались помочь мне расслабиться, разговориться. Все было совсем не так скверно, как я себе представлял.
Потом вдруг раздался звонок, и я оцепенел.
— Это еще кто? — спросил я.
— Успокойся, — сказал Стив. — Это просто другие гости. В звуке этого звонка я совершенно отчетливо почувствовал заговор.
— Какие другие гости?
— Ну, точнее, — сказала Гвен, — это просто еще один гость.
— Ты хочешь сказать, что это еще одна одиночка, да? — сказал я, чувствуя себя как загнанное в угол животное.
