Эрик Сигал - История Оливера
До тех пор, пока не открыл одну дверь.
Это был стенной шкаф Дженни, заглядывать в который я до этого дня избегал. Но каким-то образом, по глупости, я открыл его. И увидел ее одежду. Платья Дженни, ее блузки, шарфики. Ее свитера, один, сохранившийся еще со школы, который она наотрез отказалась выкинуть и, хотя он был уже драный, носила его дома. Все это было здесь, а Дженни — не было.
Не могу сказать, о чем я думал, глядя на этот шелк и шерсть, свидетелей прежней жизни. Если бы я прикоснулся к этому старому свитеру, я наверное смог бы ощутить какую-то частицу живой Дженни.
Я закрыл эту дверь и никогда больше ее не открывал. Спустя две недели Филипп Кавиллери спокойно запаковал все ее вещи и унес их из дома. Он пробормотал, что знает каких-то католиков, которые помогают бедным. И перед тем, как уехать в Крэнстон на взятом напрокат пикапе для доставки кондитерских изделий, сказал на прощанье: «Если ты не переедешь, я больше к тебе не приеду».
Странно. Через неделю после того, как он вытащил из дома всё, что пробуждало воспоминания о Дженни, я нашел новую квартиру. Маленькая, похожая на тюрьму (окна квартир на первых этажах в Нью-Йорке забраны железными решетками). Это был высокий полуподвал в аристократическом особняке, где жил богатый продюсер. К его новомодной двери с золотой шарообразной ручкой вела небольшая лестница, так что люди, которые приходили на его оргии, никогда меня не беспокоили. Эта квартира была ближе к конторе, и до Центрального парка всего полквартала. Короче, некоторые признаки явно указывали на мое близкое выздоровление.
И все же я должен сделать серьезное признание.
Хоть я и жил на новом месте, заново отделанном, с новыми плакатами на стенах и совершенно новой кроватью, и друзья все чаще говорили: «Ты хорошо выглядишь, старина», — у меня было что-то, что я сохранил от Дженни, которая когда-то была моей женой.
Дома, в нижнем ящике письменного стола, лежали очки Дженни. Да. Обе пары ее очков. Потому что они напоминали мне о прелестных глазах, которые видели меня насквозь.
В остальных отношениях я — как всякий, кто меня видит, никогда не устает повторять — в отличной форме.
3
— Привет, меня зовут Фил. Я пеку домашнее печенье.
Невероятно! Его развязный тон мог навести на мысль, что изготовление кексов его хобби, а не профессия.
— Привет, Фил, я — Джан. Твой друг — симпатяга.
— Твоя подруга тоже, — ответил Фил так, словно родился для этой дурацкой болтовни.
Эта искрометная пикировка происходила в модном баре для встреч одиноких людей на углу 64-й улицы и Первой авеню, под названием «Чернослив Максвелла». В действительности он называется «Слива Максвелла». Но мой всеобъемлющий цинизм склонен иссушать плоды чужого оптимизма. Проще говоря, я ненавижу этот притон. Терпеть не могу этих самоуверенных, болтливых молодых красоток, пребывающих в состоянии эйфории. Они стараются произвести впечатление то ли миллионерш, то ли литературных критикесс. Или просто по-настоящему одиноких.
— Это Оливер, — сказал Филипп Кавиллери, — костюм от Роберта Холла, прическа от лучшего парикмахера из Крэнстона, кашемировый свитер от Кардена (купил в отделе уцененных товаров).
— Привет, Оливер, — сказала Джан. — Ты хорошо смотришься. Тоже любишь печенье?
Возможно, она была моделью. Того типа, который в журналах называется «статуарным» или «величавым». Мне же она казалась жирафой. И, конечно, с ней была подруга, толстушка Марджори, которая хихикала, когда ее представляли.
— Ты часто приходишь сюда? — спросила эта величавая жирафа.
— Никогда, — отвечал я., — Да, вы все так говорите. Я прихожу только в конце недели. Я живу в пригороде.
— Какое совпадение, — сказал Фил. — Я тоже приехал из пригорода.
— А ты? — спросила меня Джан.
— Он хочет сказать, — вставил мой коллега Фил, — мы хотели бы пригласить вас обеих пообедать.
— Вот это клево, — ответила Джан.
Мы пообедали в каком-то заведении в конце квартала под названием «Грудная клетка Флоры».
— Очень модное местечко — отрекомендовала его Джан.
Могу добавить, и весьма недешевое. После короткой схватки со мной Фил завладел счетом (хотя и не мог скрыть шока от увиденных цифр). Он расплатился кредитной карточкой, и я представил себе, какой кучей печенья ему это обернется.
— Ты очень богатый? — спросила Фила хихикающая Мардж.
— Ну, скажем, я человек со средствами, — ответил этот герцог Крэнстонский, добавив: — Хотя и не такой образованный, как мой зять.
Возникла небольшая пауза: мы попали в весьма щекотливое положение.
— Зять? — спросила Джан. — Вы что, оба, ну…? — И своей костлявой рукой с длинными ногтями она стала чертить в воздухе вопросительные знаки.
Фил не нашелся, что ответить, и я помог ему, утвердительно кивнув головой.
— Ну, это облом! А где же ваши жены?
— Ну, ммм, — промычал Фил. — Они…
Еще одна пауза, пока Фил пытался сохранить равновесие.
— Их нет в городе, — сказал я, чтобы помочь ему справиться с замешательством.
Еще одна пауза, пока Джан переваривала все это.
— Клево, — наконец сказала она.
Фил изучал стенную роспись, а мое терпение было исчерпано.
— Девочки, — сказал я, — мне пора идти.
— Почему? — спросила Джан.
— Я иду на порнофильм… — И я стал пробираться к выходу.
— Вот это уже перебор, — услышал я ее. — Этот говнюк ходит на порнофильмы один?
— Я на них не хожу, — прокричал я через битком набитую комнату, — я в них играю.
Через минуту Фил догнал меня на улице.
— Эй, послушай — сказал он. — Тебе пора начать.
— О’кей, вот мы и начали.
— Так почему ты ушел?
— Я просто чуть не умер от удовольствия, — сказал я. Мы шли молча.
— Послушай, — наконец сказал Филипп. — Это был способ вернуться к нормальному образу жизни.
— Должен быть какой-то другой способ, получше.
— Какой же?
— Ох, не знаю, — шутливо сказал я. — Попробую дать объявление.
На несколько минут он погрузился в молчание. Потом сказал: — Ты это уже сделал.
— Что? — Я недоверчиво посмотрел на него. — Что я уже сделал?
— Ты знаешь тот журнал с рецензиями на новые книги, которые Дженни всегда читала? Я дал туда подходящее для тебя объявление. Не беспокойся, очень сдержанное. Классное, со вкусом.
— Ох, — вздохнул я. — И в чем же его суть?
— Ну, вроде того, что «юрист из Нью-Йорка, заядлый любитель спорта и антропологии…»
— Откуда, черт возьми, ты взял антропологию?
Он пожал плечами:
— Я подумал, это звучит интеллектуально.
