Радика Джа - Исповедь гейши
Утром я просыпалась от боли в набухшей груди и пулей неслась в туалет, чтобы облегчить мочевой пузырь, пока не проснулся ребенок. Рю открывал глаза и сонно смотрел, как я кормлю сына. Вместе с молоком ротик мальчика высасывал и боль прошедшей ночи, а под взглядом его отца со мной начинали происходить удивительные вещи. Грудь становилась меньше и легче, я улыбалась мужу и чувствовала, что обретаю гармонию с окружающим миром.
Но все это длилось недолго.
Две гостьи
Хотя наш новый дом находился в Токио, в Сэтагая все было по-другому. В Окубо было шумно и многолюдно, а здесь стояла тишина, лишь изредка нарушаемая звуком проезжающей машины или велосипеда. Дома стояли плотно, но не соприкасались, а окна даже в жару были задернуты шторами. Люди, жившие за этими шторами, редко показывались на улице. Даже мусор они выносили тайком.
Но это вовсе не означало, что за нами не наблюдали. Из-за занавесок за каждым нашим шагом следили невидимые глаза. Соседи, навострив уши, отмечали каждый наш поход в туалет, считая, сколько раз за ночь мы спускаем воду. И вскоре они знали обо мне почти все, в то время как я оставалась в полном неведении.
После шумных улиц Токио я никак не могла привыкнуть к тишине своего нового дома. Ночью лежала без сна, вспоминая сирены машин «Скорой помощи» и непрекращающийся гул проводов, — мне не хватало сияния городских огней. Иногда подходила к окну, но не видела за ним ничего, кроме ночных фонарей. В Окубо мы ночью всегда плотно задергивали шторы, чтобы хоть как-то избавиться от света. В новом жилище безраздельно царили темнота и безмолвие.
Все десять месяцев, что прошли после нашего приезда, я не выходила из дому. Ни разу. Мой муж, которого перевели в отделение Икебукуро, куда ему приходилось час с четвертью ехать на поезде, уходил в половине седьмого утра и возвращался в десять вечера. Я заказывала молоко и продукты по телефону, а Рю каждый вечер приносил какие-нибудь куриные или рыбные полуфабрикаты. Тишина затягивала время пеленой, словно мягкий пушистый снег. Я сидела дома, как гигантский глубоководный моллюск, лишенный света, звуков и общения с себе подобными. Когда я кормила ребенка, меня посещали греховные мысли. Я воображала себя распростертой на матрасе в оранжевом шелковом кимоно. Во рту у меня кляп, а руки связаны атласными лентами. В дом заходят незнакомые мужчины, поднимаются в спальню, смотрят на меня и фотографируют. Я представляю себе, как буду выглядеть на этих фотографиях, и возбуждаюсь от мысли, что меня видят столько чужих мужчин. Эти причудливые видения не оставляли меня все время, пока насыщался мой сын. Потом я мастурбировала и сразу же засыпала.
Через полгода после рождения ребенка я обнаружила нечто интересное. Оказывается, я здорово похудела. Конечно, до модельной стройности было далеко, но все же я больше не была толстой. Живот перестал выдаваться вперед, и на его месте появились три складки, колыхавшиеся при ходьбе. Но под одеждой они были незаметны, и я не слишком огорчалась из-за них. Зато те части, что были на виду, стали значительно лучше — бедра и ноги приятно постройнели. Все платья стали мне велики. Первым это заметил Рю.
— Ты похудела после родов, — одобрительно заметил он. — Фигурка теперь что надо. Поезжай в Токио и купи себе что-нибудь новенькое. Пора привести себя в порядок.
Сейчас я сразу узнаю мамочек, родивших первого ребенка. У них какой-то поблекший вид, в то время как новенькие коляски «макларена» сверкают металлом. Но я-то знаю, что со временем они пооботрутся, а мамочки станут ярче и наряднее.
Не помню, что я надела, когда мы с Акирой-сан первый раз вышли на люди. Запомнила я только свою первую покупку, потому что эта вещь и сейчас со мной. Когда-нибудь я сдам ее в комиссионный магазин, потому что она и сейчас выглядит как новенькая. Это классическая коричневая сумка от Луи Виттона, в которой так удобно носить все, что нужно для малыша: памперсы, погремушки, кремы и бутылочки.
В тот день, когда я шла от метро к Харадзюку, толкая перед собой подержанную коляску с Акирой, мне бросилось в глаза, что на ручках колясок у всех молодых мам висят эти самые коричневые сумки, пестрящие инициалами LV. И почему я не замечала их раньше? Ответ очень прост. Тогда я не была мамочкой. Сейчас у меня с глаз словно убрали шоры, и я увидела совсем другой Токио — город молодых мам. И каких модных! Стуча немыслимо высокими каблуками, они везли своих младенцев в новеньких «макларенах», водрузив на свои изящные носики дизайнерские солнечные очки. У всех сильно накрашены ресницы, тени как минимум трех оттенков, на губах сверкающая помада, а личики сияют дорогой перламутровой пудрой от «Шисейдо». Длинные волосы уложены феном и ниспадают блестящими волнами. Стройные девичьи ножки чуть прикрыты соблазнительными шортиками или совсем коротенькими юбочками. Под шифоновыми полупрозрачными блузками с ручным кружевом угадываются твердые, налитые молоком грудки. На шейках никакой бижутерии, только золото или жемчуг, как и должно быть у приличных замужних женщин.
Когда я вышла из дома, стянув джинсы ремнем мужа, я была стройна и полна надежд. Но, увидев этих женщин, я вновь почувствовала себя уродкой. Мои волосы уже год не видели парикмахерской, все на мне висело, а о маникюре я и думать забыла.
Я пару раз прошлась по улице, выбирая магазин. В таком виде не во всякий магазин зайдешь, но кредитка мужа придавала мне смелости. Сунув руку в карман, я так вцепилась в нее, что рельефное имя мужа впечаталось мне в ладонь. В третий раз проходя мимо фирменного магазина Луи Виттона, я наконец решилась войти. Не помню точно, но, кажется, кожаная сумка с инициалами LV стоила около 200 000 иен. Тогда я впервые воспользовалась кредиткой мужа. Я еще не знала, как с ней обращаться, и боялась показать свою неопытность. Но продавщица оказалась очень милой. Она взяла у меня карточку и протянула чек.
— Распишитесь вот здесь, — сказала она, показывая, где надо поставить закорючку. Все оказалось очень просто. Потом она вручила мне покупку и чек. Я гордо удалилась из магазина, повесив сумку на ручку своей подержанной коляски. Когда я выходила, продавщицы хором произнесли «Аригато годзаимасита» — большое спасибо, и я почувствовала себя королевой. Когда подходила к станции метро, солнце уже садилось. Моя тень стала, как у девушки из комиксов — фигуристой и соблазнительной. Теперь я была своей в толпе этих роскошных мамаш с их длинными волосами и высоченными каблуками. Я ласково улыбнулась своему сынишке. Мужчины поглядывали на меня, и это вселяло уверенность.
Но чувство это скоро прошло. Когда мы вернулись домой, меня снова поглотила серая рутина. К тому же вдруг ужасно завоняло, стало понятно, что Акира-сан обкакался. Судьба словно наказывала меня за эгоизм — я опять была по локоть в дерьме. Едва отмыв ребенка, почувствовала привычную тяжесть в груди. Завернув Акиру в полотенце, села на стул и приложила его ротик к набухшей груди. Не успел он ухватить сосок, как потекло молоко, намочив мне рубашку и закапав пол.
В тот счастливый день моя грудь напоминала вулкан. Даже Акира-сан не мог с ней справиться. Из кухни была видна коляска, стоявшая в коридоре. Увидев коричневое пятно на сиденье, я нахмурилась. Коляску тоже надо было вымыть. Но потом мой взгляд упал на сумку, все еще висевшую на ручке «макларена». И тут я отчетливо представила, как иду по Омотэсандо, свободная и независимая молодая мамочка, мужчины бросают на меня уважительные взгляды, в которых сквозит вожделение. Я воображала себя одетой в струящуюся блузку и короткие шортики, на высоких-превысоких каблуках. Словно детектив, просматривающий запись с магазинной камеры и вдруг увидевший лицо преступника, за которым он давно охотился, я остановила запись и взяла крупным планом изящные босоножки. Молоко у меня в груди иссякло, и я устало закрыла глаза. Акира-сан заснул, предварительно напрудив в полотенце, в которое я его завернула. Запах молока в сочетании с мочой внезапно вызвал у меня отвращение, и, положив сына в кроватку, я побежала в ванную, чтобы принять душ.
Я не дала ребенку срыгнуть, и, когда стояла под душем, Акира поднял крик. Ну и пусть себе орет. Не одной же мне мучиться. Однако вопли его становились все громче и рассерженней; вспомнив о соседях, я быстренько обмотала вокруг себя полотенце и выскочила из ванной.
На следующий день ко мне явились гостьи. Первая пришла в половине десятого утра, когда я прилегла вздремнуть. Акира мирно играл на кровати рядом, и в доме стояла тишина. Звонок в дверь напугал нас обоих. У него был противный резкий звук, потому что, как и все остальное в доме, он был дешевым и примитивным. Сначала мне показалось, что это сирена, возвещающая о землетрясении. Но потом звук повторился, и я поняла, что звонят в дверь. Я впервые услышала наш звонок. Муж всегда отпирал дверь своим ключом.
