Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги
— Посмотрите на эти складки. Это и есть треугольник, — сказал Джонатан. Кажется, он был искренне счастлив за нас. — Вы его делаете! Но можно сделать больше. Можно потянуться правой рукой к правой ноге, опустить руку, повернуть корпус и поднять левую руку к потолку. Но это лишь добавления. А вы уже делаете позу треугольника.
Я снова и снова принялась отводить левое бедро, глядя, как в правом паху появляется складочка. Больше тридцати лет я жила в этом теле и не знала, что оно способно принимать такие формы.
Спустя некоторое время мы попробовали вытягивать правую руку. Это было чудесно — рука как будто вырастала из паховой складочки. Потом мы опустили ладонь вниз.
— Опускайте ее, куда угодно, — подсказал Джонатан. — Куда больше нравится.
Моя приземлилась на колено. Мы плавно развернули корпус. И вытянули левую руку как можно лучше. Моя не выпрямилась до конца, она лишь устремилась к потолку. Но направление было задано.
Джонатан ходил по залу и наблюдал за нами. Рядом со мной он остановился и сказал:
— Попробуйте прижать к полу мизинец левой ноги. — Я сделала, и вдруг почувствовала позу лучше. Я смогла понять, или хотя бы приблизилась к пониманию того, что делаю, а ощущение борьбы с собственным телом исчезло. Меня поразили произошедшие изменения. Представьте, если бы кто-то показал вам, как починить коленчатый вал, слегка подвинув боковое зеркальце? То же ощущение.
В этом классе мне говорили, что делать, и я тут же чувствовала результат. Совсем не похоже на материнство, где правила менялись каждый день, а планка была установлена выше Луны.
Разумеется, всё это не слишком отличалось от того, что происходит на любом занятии по фитнесу — взять хотя бы степ-аэробику, где тренеры с удовольствием приказывают вам, что делать, крича в свои микрофоны. Но я интуитивно понимала, точнее догадывалась, или, если быть совсем честной, искренне надеялась, что йога приведет к другому результату. Я буду делать, что мне говорят, и стану лучше. Йога избавит меня от тревожности, научив правильно дышать и расслабляться. Но она также избавит меня от тревожности, потому что я стану более возвышенным, совершенным человеком на другой ступени эволюции — человеком, которому не нужно будет каждую минуту бояться что-то сделать неправильно.
Джонатан продолжал:
— Представьте, что вас сжали между двух стеклянных стеночек. Не намертво, конечно.
Я попыталась представить себе это. Выглядело по-дурацки.
— Эта плоскость, пространство между двумя воображаемыми стеклянными стенами, называется корональной плоскостью, — объяснил Джонатан. — При выполнении позы пусть ваше тело остается в этой плоскости. Не наклоняйтесь вперед и не выпячивайте зад. Держитесь корональной плоскости.
Эти инструкции показались мне самыми бессмысленными из всех, которые я слышала. Вообще, сама поза треугольника была довольно бессмысленной. Ну зачем воображать себя треугольником? Тут же вспомнилась песенка группы «They Might Be Giants» о треугольном человеке, который ходил и давал всем по башке. Может, на самом деле эта песня была про йогу?
Все эти мысли крутились в моей голове, пока я пыталась загнать себя в треугольную форму. Тем временем Джонатан давал объяснения с такой уверенностью, будто корональная плоскость и необходимость поместить себя в ее пределы были самым важным в нашей жизни. Может, он был и прав. В любом случае, не могла же я повернуть назад сейчас. Поэтому я стояла и держала позу. Этот маленький акт подчинения повлек за собой глубокий и непредсказуемый результат, которому предстояло изменить всю мою жизнь в последующие несколько лет. Йога с ее странной, непознаваемой и даже чудной логикой вошла в мою жизнь. Хорошо это или плохо — но она вошла в мою жизнь. Будь что будет, думала я, вытягивая руку к небу, углубляя паховую складочку и пытаясь уместиться между двух стеклянных стенок.
В конце занятия мы лежали в шавасане. Я чувствовала себя усталой и довольной. Я лежала неподвижно, словно на лугу, и мне даже казалось, что над головой раскачиваются деревца. Потом Джонатан тихо заговорил:
— Спасибо, что разделили со мной этот вечер. В йоге мы говорим «намаете», что означает «я приветствую божественное в тебе». — Он качнул своим пучком на затылке и сказал: — Намаете.
Мы склонили головы в ответ и хором повторили: «Намаете». Я повертела это слово на языке, как вкус незнакомой пряности.
2. Гарудасана[3]
Мы были поколением женщин с потухшими глазами, женщин, стремившихся всё делать «правильно». Нас, молодых мам из северного Сиэтла, интересовало лишь одно: как бы не совершить ни одной ошибки. Кормление грудью было всего лишь первым пунктом в длинном и трудновыполнимом списке дел, где также значились: приготовление пищи из экологически чистых продуктов, приобретение дорогих деревянных игрушек, создание домашнего пространства, способствующего развитию малыша, и посещение лекций для родителей. Также следовало спать с ребенком в одной кровати, проследить, чтобы в доме не было токсичных веществ, использовать только тканевые подгузники, носить ребенка в слинге, ни в коем случае не покупать детское питание из баночек, а готовить всё самой, одевать малыша только в вещи из экологически чистой ткани и вступить в детскую группу, чтобы ребенок мог общаться со сверстниками. При этом ни в коем случае не увольняться с работы, но непременно мучиться угрызениями совести, что не можешь быть полноценной неработающей матерью. Наслаждаться активной сексуальной жизнью. Но только с супругом. И разумеется, не забывать сортировать мусор.
Мы с Брюсом старались как могли быть хорошими родителями. По правде говоря, мы только и делали, что старались как могли. Таковы уж были правила: написала тысячу слов в день, приготовила ужин из экопродуктов, позвонила родителям — лучшая, лучшая, лучшая во всем всегда. Мы всё пытались делать правильно, как и все наши друзья. Никаких пластиковых игрушек, ведь они выделяют ядовитые вещества — звучит бредово, но тем не менее наводит ужас. Мать и ребенок должны были пить только экологически чистое молоко. Все мы слышали о том, что в обычные молочные продукты теперь добавляют гормоны, отчего месячные начинаются уже у девятилетних. Покупка мяса тоже стала проблемой. Теперь нельзя было так просто забежать в лавку на углу и выбрать любой кусок. Нет, приходилось тащиться в экологический супермаркет и брать мясо от коровки, всю жизнь пасшейся на лугу, отчего в семейном бюджете появлялись огромные дыры.
Моей жизнью управляло стремление во всем быть правильной. Мне был тридцать один год. Все мои знакомые молодые мамы, по крайней мере того же возраста и из тех же краев, жили по тому же кодексу. Он был вариацией давно известного невроза под названием «перфекционизм», за тем исключением, что мы не были зациклены на внешности. Нам было всё равно, как мы выглядим. Мы стремились к моральной чистоте во всех аспектах жизни. Ее символизировала чистота, которую нам хотелось видеть в мире: мы жаждали очистить океан от ртути и почву от мышьяка; ратовали даже за прочистку труб на угольных заводах. Мы отказывались от промышленных моющих средств и переходили на уксус. Как чумы избегали консервантов в продуктах и покупали автоматы для изготовления органической газировки. Мы стремились быть чистыми изнутри, чтобы стать достойными своих детей. Мы видели, что они чисты. И не хотели быть теми, кто нарушит эту безупречность.
Но в основе нашей «правильности» лежал страх. Что, если мы прекратим соблюдать правила? Мы не хотели знать ответ на этот вопрос. Поэтому соблюдали правила даже во сне.
Хотя, возможно, меня единственную обуревал этот страх. Возможно, я одна, измельчая сваренную на пару морковку в мельничке для приготовления детского питания, чувствовала, что, вращая маленькую ручку, предотвращаю тем самым наступление страшной катастрофы. Я чувствовала, что стоило сойти на шаг с дорожки совершенства, и беда не заставила бы себя ждать; нет, я могла всё, и я всё делала идеально. Недавно став матерью, я поражалась тому ужасу, который сопровождал меня почти ежеминутно. Изредка я чувствовала удовольствие, но лишь оттого, что ужас отступал. Как будто став матерью, я превратилась в Камю.
Разумеется, на словах я высмеивала бредовые правила для молодых родителей, но вместе с тем следовала им неукоснительно. Йога же, по моей задумке, должна была помочь мне стать новым человеком. Если бы я хотя бы внешне начала выглядеть умиротворенной, с экзистенциальным страхом было бы покончено — а худшего страха я не испытывала с подростковых лет, когда носила длинное пальто.
Той осенью все мои дни и ночи проходили в мечтах о йоге. Как тринадцатилетняя девочка, получившая в подарок нового пони, я занималась дома, делая наклоны вперед одновременно с домашними делами. Учила Брюса выполнять собаку мордой вниз. Расхваливала Джонатана на все лады и постоянно цитировала его. Мечтала поехать в Индию и поучиться у его гуру. Перед сном я повторяла в уме точную последовательность асан, которую мы в тот день выполняли. Обычно первые двадцать минут занятия я помнила довольно точно, потом всё сливалось в трудноразличимый йога-компот, и я засыпала. Дни становились прохладнее, холодный ветер шелестел в деревьях; листва окрасилась в оранжевый и красный, а потом быстро стала коричневой, а я всё время думала о йоге — йога и Люси стали моими двумя полярными звездами. Брюса как будто и не было. Тогда я еще не понимала опасности такого расклада.
