Это могли быть мы - Макгоуэн Клер

– Но вы продолжаете писать о мальчишках, которые не знают жизни. И если я скажу, что то-то и то-то нереалистично, вы ответите, что, нет, так все и было. – На одном из занятий некоторое время назад именно так и случилось. – Вы – хороший писатель, Эндрю. В самом общем понимании. Но сможете ли вы когда-нибудь оторваться от своей обыденной жизни и писать хорошую прозу – не знаю. Для этого требуется большее. Скачок воображения, риск. А я, видите ли, не уверена, что вы готовы к такому скачку.

Он уставился на нее, чувствуя, как его охватывает разочарование.

– А… Значит, все плохо.

– Я этого не говорила. Просто вам нужно найти что-то настоящее, о чем писать. Возможно, не художественную литературу. Что-то, дающее пищу для раздумий.

Эндрю поблагодарил ее – не мог же он об этом забыть? – и вышел на морозный воздух к станции метро, доехал до вокзала у Лондонского моста и сел в поезд как обычно. В поезде он прокручивал в голове ее слова: «Вы никогда не сможете сделать следующий шаг. Не уверена, что вы готовы. Прыгайте». Разве не об этом ему не раз говорила Кейт – что он застрял и слишком боится перемен в жизни? Он прикован к этой работе, к этому миру навсегда.

В поезде пустой экран смотрел на него осуждающим глазом. Эндрю потерпел неудачу как писатель – этого нельзя было отрицать. Уже пять лет прошло, как ушла Кейт, и он потерпел неудачу во всем. Их сын стал малолетним хулиганом, и Эндрю ничего не мог с ним поделать. Он уже пять лет живет с Оливией, но до сих пор так и не смог внести ясность в их отношения – ни прикоснуться к ней, ни попросить уехать. Он так и не развелся с ушедшей женой, хотя прошедшие с тех пор пять лет означали, что для этого ему даже не придется с ней говорить. Они потратили годы на обучение дочери языку жестов, который она, вероятно, так никогда и не сможет понять. Она никогда не повзрослеет, и Эндрю придется менять ей подгузники до самой своей смерти. Он ненавидел свою работу, унылый, заляпанный кофе местный офис, изматывающий монотонный труд. Прошло восемнадцать лет с тех пор, как он начал работу над романом, но тот все еще оставался жалкой поделкой, законченной едва ли наполовину. Эндрю никогда не доведет его до конца.

Был 2012 год. Через несколько недель должна была начаться Олимпиада, и вся страна была полна оптимизма, уверенности в себе, смелости; люди не боялись вывешивать государственные флаги и петь гимн. Но к Эндрю это не относилось. Более того, он вообще не видел пути вперед.

Дома ждала Оливия. Она, разумеется, знала, что сегодня он встречался с Летицией. Она знала все, и иногда Эндрю бросало в пот оттого, что у него совершенно нет от нее секретов. Кейт никогда не отличалась желанием вдаваться в подробности его жизни.

– Ты вернулся! – ее голос был полон еле скрываемой радости, и это злило Эндрю; радоваться было нечему, и так будет всегда. – Мы хотим кое-что тебе показать.

Мы? Ах да. Сандра почему-то была еще здесь, и ее присутствие он почувствовал, стоило ему войти в гостиную. В горле запершило от висящего в воздухе запаха лака для волос, а ее хриплый голос отдавался неприятной вибрацией в ушах.

– А вот и папочка, – ласково сказала Оливия, обращаясь к Кирсти, которая стояла в своих ходунках.

Сандра не обратила на него ни малейшего внимания. Она положила игрушечную лошадку Кирсти на диван и показала обеими руками знак: два пальца одной руки скрещивались с двумя пальцами другой.

– Лошадка, Кирсти. Лошадка. Ты можешь показать? – Сандра спрятала игрушку за спину. – Где она? Где лошадка? Можешь ее попросить?

Взгляд девочки, как обычно расфокусированный, блуждал по комнате. Эндрю напрягся. Он почувствовал, как Оливия легонько коснулась его руки.

– Смотри!

Руки Кирсти показывали тот же самый знак, который показывала Сандра, хотя ее глаза и не смотрели на лошадку. У нее получилось. В самом деле.

– Умница! – Сандра протянула игрушку девочке, и пальцы той неловко, словно она была совсем слепа, ухватили лошадку за хвост.

– Но это ничего не значит. Она не понимает, что такое лошадь, а просто повторяет жест.

Правда, нужно было признать, что прежде он не считал Кирсти способной и на это.

Сандра все еще не обращала на него внимания. Она взяла со стола книгу с картинками.

– Что это, Кирсти? Что это?

Кирсти снова показала пальцами тот же жест. Он был еле заметный, но все равно разительно отличался от ее обычных жестов, словно обрывок связной речи, пробивающийся сквозь шум помех на радио. Сандра показала книгу Эндрю и Оливии – на странице была изображена белая лошадь с развевающейся гривой и почти человеческой улыбкой на морде.

– У нее получается! – с дрожью в голосе воскликнула Оливия. – Она понимает, Эндрю!

Эндрю пришел в движение, что-то в нем перегорело. Обычное безмолвие Оливии давало ему свободу делать широкие жесты, выскакивать из комнаты – должно быть, так себя чувствовала рядом с ним Кейт. Он надел дождевик и положил руку на дверь, но не смог ее открыть. Постояв немного в коридоре, он вернулся и повесил куртку на перила лестницы.

– Простите.

Сандра стояла у кухонного острова и пила кофе из его любимой кружки. Эндрю понимал, что даже после посудомоечной машины на краях останется розовый блеск для губ. Оливия переложила Кирсти на игровой коврик.

– Все норм. Иногда случается шок.

– Как вам удалось? Как?

Сердце колотилось в груди, и Эндрю сам не знал, заплачет он сейчас, засмеется или его стошнит. Как такое возможно?

Она пожала плечами.

– Иногда нужно просто в них верить. Говорить себе, что в этой голове наверняка что-то происходит. Мы думаем – раз человек не говорит, то он и не понимает, но сдается мне, что иногда они понимают.

– А… А она сможет… выучить другие знаки?

– Не вижу препятствий.

Это было странное ощущение. Словно Кирсти все это время притворялась, пряталась под столом, а теперь вылезла – десятилетняя девочка, которая все понимает. Он попытался вспомнить, что они говорили в ее присутствии за прошедшие годы, и ему пришлось опереться о стол.

– Все еще поверить не могу.

– Ну, пока рано. Кажется, надо что-то делать с глазами. Видите, она не может сосредоточить взгляд? Проблема со зрительным нервом или еще с чем-то.

И снова в голове Эндрю что-то щелкнуло. Когда человек даже не смотрит на тебя, начинаешь считать, что он где-то в другом месте, не обращает на тебя внимания. Но что, если дело всего лишь в неспособности управлять глазами? Как с машиной, у которой лопнул ремень вентилятора? Боже! Господи, бедный, бедный ребенок!

– Я готов на все, – произнес он неожиданно для самого себя. – Что я могу сделать?

– Научиться этому. Это нетрудно. Нужно пройти курсы.

Эндрю устыдился. Он всегда свысока смотрел на Сандру, окутанную облаками табачного дыма и неловко ковыляющую на высоких каблуках, но она сумела то, на что они с Кейт оказались неспособны – разглядела попытки контакта со стороны Кирсти. Мысль была так ужасна, что Эндрю показалось, что она сокрушит его, как цунами. Но нет. На этот раз он не станет искать убежища в чувстве вины. Он все исправит. Он сделает все ради дочери.

Хлопнула входная дверь – это неведомо откуда вернулся Адам, дрожа от холода в тонкой футболке. Какой же он худой и печальный!

– Что происходит?

– Твоя сестра заговорила, – небрежно бросила Сандра. – Вернее, научилась показывать жесты.

Адам недоверчиво посмотрел на отца.

– Я думал, она не может.

– Я тоже. Но… – к горлу что-то подступило: не то смешок, не то всхлип. – У нее получилось. Она может. Все может меняться, Ади. В самом деле может…

Надежда – вот что это было за чувство. Она обжигала, словно комета, на которую едва можно было смотреть.

– Иди сюда, – он протянул сыну руку.

Адам посмотрел на отцовскую ладонь настороженно и опасливо, словно олененок.

– Иди сюда, давай попьем чаю. У нас и печенье есть.

Колебание. Момент, когда Адам мог снова сбежать, выскочить за дверь или уйти в свою комнату, захлопнув за собой дверь. Но вместо этого он сделал шаг вперед.