Щепа и судьба (СИ) - Софронов Вячеслав
«Это где-то между Орлом и Курском старинный городок такой имеется. Не иначе, как туда и везут»…
«Да они что, поближе местечка найти не могли?!» — попробовал возмутиться. А толку что, на ходу не выскочишь, не возвращаться же обратно в Москву.
Кто спать на ходу устроился, кто песни предлагал петь, но только как-то не заладилось. Пару раз останавливались для коротких перекуров, и снова едем. Уже темнеть начало, когда водитель объявил наконец:
«Готовьтесь, в Рыльск въезжаем».
А нам чего готовиться, быстрее бы на землю спрыгнуть, а там уж разберемся что к чему. Вдруг видим: в лучах прожектора толпа огромная стоит. Все молодые и в какой-то форме. Пригляделись, вроде форма летная. Еще интереснее. Почему это в летную часть нас сбагрить решили? Здание, где автобусы затормозили, старинное с куполами. А рядом колокольня, но без маковки. Вместо нее там помост укреплен и парашют висит. Думаю, неужели нас на нем испытывать будут? Как-то не готов…
Но это оказалось летное училище, размещенное в старинном монастыре, и для нас там места заготовлены в бывших кельях монашеских. Ну, выбирать не приходится, хорошо хоть постриг принимать не предложили. Тем более все голодные, на все согласны. А тут какой-то важный чин на ступеньки у крыльца взобрался и стал нам вещать о дружбе страны нашей с Америкой и как дальше они планируют ту дружбу крепить и развивать. Гляжу, наших, русских, полно, но американцев ни одного не видать, значит, побрезговали в этот самый Рыльск ехать. Ну, им виднее…
Повели нас на ужин и стали здравицы поднимать за ихнего прославленного земляка, Шелехова Григория, что двести лет назад на Аляске основал первую русскую колонию. Наконец-то понял, зачем нас в этот самый Рыльск привезли. Оказывается, то самый Шелехов тут в Рыльске когда-то родился в купеческой семье, но мелочной торговлей, как его предки, заниматься не захотел, а рванул сразу в Америку, где в ту пору морского зверя добывали видимо-невидимо. Местный народец неуважение к нему высказал, так он и их кого жизни лишил, а кого разогнал подале, чтоб помехи ему не делали.
На другой день вывели нас всех на площадь, где самодеятельные артисты представление устроили, больше на маскарад похожее. Выезжает из-за угла грузовичок, весь лозунгами украшенный: «Долой царя», «Попов на свалку истории», а в кузове наряженные батюшками актеры чего-то голосят, а сзади другие актеры под чертей размалеваны с хвостом и рогами, дубасят их чем ни попадя. Видать, у них этот аттракцион еще с незапамятных времен сохранился, вот они и решили нас представлением своим удивить.
Кто-то там похлопал уважительно, зря, что ли, актеры старались. Только тут вдруг открываются двери православного собора, что через площадь чуть в стороне стоял, и оттуда крестный ход с хоругвями и песнопением во главе с батюшкой шествует. Машинежка с ряжеными вмиг в проулок умчалась, а крестный ход вокруг храма круг сделал, получается, отогнал нечистую силу и обратно вовнутрь скрылся.
Мы стоим, не знаем как себя вести: то ли «Аллилуйя» петь, то ли иное что. А тут главная дама, что, видать, за все ответственная, позвала нас снова грузиться в автобусы. Мы было решили, что обратно в столицу повезут, но оказалось, едем в поместье князей Барятинских, где в плену долгие годы держали самого Шамиля — главного кавказского вождя, что против России войну устроил. Там, говорят, и конференцию вашу проведем. Ну, мы люди подневольные, послушные, сели, поехали в княжеское имение.
По дороге нам объяснили, что там теперь санаторий для заслуженных чекистов и чтоб мы покой их особо не нарушали, вели себя смирно, а то командует тем санаторием отставной то ли генерал, то ли полковник, тоже из их ведомства. А он человек строгий и ежели какое нарушение заметит, то может по старой памяти и воспитательной работой с виновным тем заняться. А уж как те органы воспитывали в недавнее времена, то всем хорошо известно было.
И точно, встречает нас у самых ворот военный чин, правда, без погон, но с орденскими планками. А взгляд у него такой, что лучше в глаза ему не смотреть, а прошмыгнуть мимо серой мышкой и среди других затеряться. Провели нас в роскошный зал с колоннами и резным балконом. Выступающих немного оказалось, и я тоже коротенько сообщение свое изложил. Оно и понятно, время к обеду и доклады наши, чувствуем, кроме нас самих особо никому не нужны и даже не интересны.
Только закончили, народ на выход, а из зала всего одна дверь и возле нее тот отставной чин, как памятник на братской могиле стоит. Несокрушимо. Просит обратно сесть. Мы понять ничего не можем, чего хотят от нас. Вот влипли так влипли, а деваться некуда. Расселись. Смотрим, на сцену ведущая в расписном сарафане выплыла и вещает в микрофон: «А сейчас для вас силами нашего коллектива будет представлен концерт. Поаплодируем!»
Спрашиваю у соседа, он местный оказался:
«Они что, тут концертную бригаду, что ли, содержат? Ничего себе размах!»
А он мне:
«Да нет, то местные поварихи, шофера, сантехники выступают».
«Вот так, за бесплатно?»
«А ты глянь на того, что у дверей стоит, караулит. Кто откажется — уволит сразу».
«Так это же типичное крепостное право!» — я ему. Но сосед лишь пожал плечами и ничего не ответил…
…На другой день должно было состояться открытие памятника отважному землепроходцу, куда нас всех опять же пригласили. Но сведущие люди шепнули, что памятник тот стоит с незапамятных времен, а сейчас его просто накрыли новой накидкой, вот и все открытие. Мне почему-то сделалось грустно от такого известия и утром, когда раздался грохот оркестра, то решил лучше побродить по старым улочкам городка, который к тому же оказался едва ли не ровесником Киева.
Улочки были совершенно пустые, и лишь из магазина навстречу мне идет пожилая худощавая женщина с озорными глазами, выглядывающими из-под вязаного платочка. В руке у нее плетеная сетка-авоська, из которой торчит батон хлеба и бутылка молока. Меня увидела и остановилась. Спрашивает:
«Сынок, а что там за музыка играет? Праздник, что ли, какой? Так вроде кончились из тех, что я знаю…»
«Так то вашего Шелехова чествуют. Неужто не знаете?»
«Да откуда мне его знать-то. Я как после отсидки из лагеря сюда обратно вернулась, так и живу здесь, ничем особо и не интересуюсь…»
Мне стало интересно, за что такую безобидную на вид старушку и вдруг упекли в лагерь, о чем и спросил ее. Она охотно ответила:
«Так за анекдот. За что же еще?»
«Как так? А кто донес?»
«Кто ж их знает? Подружки, поди. Да разве кто признается. Мы мой день рождения после войны как раз отметить решили, выпили чуть и айда анекдоты шепотком друг дружке рассказывать. Ну, смеялись-то все, а один кто-то взял да и донос на меня состряпал. Забрали меня на другой день, а у них уже дело готово. Дескать, против советской власти разговоры вела. И не отопрешься, коль так они решили. Вот двенадцать лет и припечатали».
«И анекдот тот помните?» — я тогда страшно интересовался анекдотами и знал их не меньше сотни, а тут такое сокровище, сталинский анекдот, да еще от самой рассказчицы. Очень мне захотелось тот анекдот услышать. Не отстаю от бабули, все тут, прошу, чтоб рассказала. Думал, забыла, а она мне:
«Как же его не помнить, коль он у меня в личном деле записан», — и улыбается, видно, вспомнила и самой смешно стало».
«Так расскажите! Кончилось то время, когда за анекдоты срок давали, теперь за них не садят, точно говорю».
«Да кто ж его знает, не… Второй раз туда не хочу», — она круто повернулась и пошла.
Я тут же догнал ее, перегородил дорогу и стал уговаривать, чтоб она рассказала тот анекдот. Клялся всем чем можно, и, в конце концов, она сжалилась. Когда дошли до ее подъезда, открыла дверь, встала на ступеньку, опять с хитринкой так улыбнулась и чуть не шепотам рассказала не очень-то смешной по нашим временам свой анекдот, за который и угодила в лагерь.
«Ну, дело было так. Собрались, значит, на конференции все наши вожди. Втроем: Черчилль, Рузвельт и наш Иосиф Виссарионович. Выпили как положено, закусили, и тут у них спор зашел: чья собака хозяину более послушная. А проверить так собак решили: кто из них горчицу из рук хозяина есть станет, значит, та собака самая послушная и есть.
