Екатерина Вильмонт - Два зайца, три сосны
— Боже, что ты ему объяснила, мама?
— Я потребовала, чтобы он не смел разрушать те духовные ценности, которые я внушала Георгию. И чтобы непременно давал ему на ночь стакан молока.
Молоко ладно, а с духовными ценностями моей мамы я надеюсь Гошка и сам уже давно распрощался. Могло быть хуже. Честно говоря, я думала, что мама впадет в отчаяние, но к счастью, кажется, этого не случилось.
— Знаешь, сегодня утром ко мне зашла Маруся Сивкова…
Это соседка по площадке.
— И что?
— Вообрази, какая наглость! Она потребовала, чтобы я подписала бумагу в ее защиту!
— Какую бумагу? — удивилась я.
— Она состряпала бумагу для участкового, о том, что ее сестрица с мужем грозят ее убить, напиваются, дебоширят…
— Откуда взялась сестрица? — не поняла я.
— А когда ее мать умерла, явилась сестрица из Брянска и заселилась, мать ее еще при жизни там прописала. Особа, надо заметить пренеприятная, а муж еще того чище…
— Бедная Маруся!
— Да. Ее жалко, и потом раньше тут было тихо, а теперь эти устраивают пьяные дебоши…
— Ты подписала письмо?
— Разумеется, нет!
— Но почему? — обалдела я.
— Я никогда никаких писем не подписываю. Принципиально!
— Мама, но ведь это же не политическое письмо! Это просто крохотная, незначительная помощь, чисто символическая, потому что милиция в такие дела предпочитает не соваться, это что-то вроде моральной поддержки и только!
— Я сказала Марусе, что очень ей сочувствую, но письма не подпишу!
— Тогда я подпишу! Я тут прописана, я жила тут долгие годы, знаю Марусю с детства, а про сестру даже никогда не слышала!
— Не смей!
— Почему это?
— Кто знает еще как все обернется, а мне тут жить! И потом ты сейчас известная личность, зачем тебе замешиваться в какой-то семейный скандал?
— Что за чепуха!
Я вскочила и выбежала на площадку, позвонила Марусе в дверь.
— Олеся! — обрадовалась она.
— Маруся, мама мне сказала про письмо, давай я подпишу.
— Ой, правда?
— Конечно!
— Заходи, этих сейчас нет.
— Я на минутку. Там мама, ей нездоровится.
— На вот, подпиши! Только прочти сначала.
— Да чего там, все ясно.
— Нет, прочти, чтобы потом Надежда Львовна…
— Да плевать мне!
— Я настаиваю.
Я пробежала глазами бумагу. Маруся просто хотела собрать свидетельства соседей о том, что она живет в этой квартире уже сорок лет и занимает комнату площадью девятнадцать с половиной метров. Я тут же поставила свою подпись. И она была далеко не единственной.
— Знаешь, кто помоложе, все подписали, а старики… Иван Платоныч сказал, что подпишет, он ко мне хорошо относится, но только не первым. Олеся, это что, совок так глубоко в людей въелся?
— Боюсь, что да…
— Спасибо тебе!
— И куда ты с этой бумагой пойдешь?
— Отнесу участковому, пускай лежит на всякий случай. Я собираюсь в отпуск уехать, боюсь, как бы не выкинули мои вещи и не заняли мою комнату…
— О, Господи!
— Хочешь рюмку хорошего коньяка?
— Да нет, спасибо, я пойду…
— Мне Надежда Львовна сказала, что Гошка у деда в Германии останется. Это правильно, она парня просто замучила… Нет, ничего особенного, но на мозги ему капала, какие раньше чистые и прекрасные люди были, а теперь… И девчонок его гоняла. Майка, какая хорошая девка, а она… Ой, извини, не буду разводить сплетни.
И тут зазвонил мобильник. Водитель Аполлоныча уже ждал внизу.
— Мама, мне пора, меня ждут.
— Иди, от тебя одни только неприятности. Удивительная дочь.
Мне хотелось сказать, что не я удивительная дочь, а она просто поразительная мать, но смолчала.
Внизу меня ждал черный БМВ с вышколенным водителем. За всю дорогу он не произнес ни одного слова не по делу.
Уже на Садовом кольце я спросила, куда мы, собственно, едем.
— Угол Спиридоновки и Вспольного, — кратко ответил водитель.
Только этого не хватало! Это ж тот ресторан, где мы были с Юлькой. Боюсь, ничего хорошего меня там не ждет, хотя сам по себе ресторанчик чудный. Попробую отговорить Матвея идти туда. Хотя это глупости. Другой человек, другая ситуация. Зато там тихо и малолюдно. Идти, к примеру, в «Пушкин» с дамой опасно, а сюда…
— Матвей Аполлонович уже тут, — сообщил водитель, вылез, открыл мне дверцу, подал руку и сразу я увидела, как из черной «ауди» вылезает заяц номер два.
— Как я рад вас видеть! — просиял он. Я молча улыбнулась.
— Вы тут не бывали?
— Была однажды.
— Я очень люблю это место.
— Водите сюда своих дам? Тут хорошо, мало народу бывает. Безопасно.
Он рассмеялся.
— Я счастлив, что вы записали себя в мои дамы.
— Боже упаси!
Да, с ним надо осторожнее.
В зале громко пела канарейка. И не было ни души.
— Олеся, вы не за рулем, вина выпьете? Кстати, у вас что-то с машиной?
— Нет, просто я пошла пешком на рынок, а тут позвонила мама, пришлось схватить такси…
— Олеся, это правда, что вы выходите за Миклашевича?
— Решили взять быка за рога?
— Нет, я просто хочу, чтобы они у него выросли.
— Вы чересчур прямолинейны.
— А прямая это всегда самый короткий путь к цели.
Я только головой покачала, а он смотрел на меня так, что мне тоже захотелось немедленно наставить Миклашевичу рога, тем более, я абсолютно не была уверена, что он не нашел себе в Карловых Варах дамочку для временных утех…
У меня вдруг как-то пьяно и счастливо закружилась голова, хотя я не выпила еще ни глотка. Я чувствовала себя так, как нечасто бывало в жизни… И это относилось не только к Аполлонычу, глядевшему на меня с откровенным вожделением, нет, мне сейчас было почти наплевать на него, я сейчас любила себя, я гордилась собой. Я, закомплексованная, затюканная матерью, жизнью, Миклашевичем, сумела сбросить с себя все это, я нашла стезю, я добилась успеха, но главное, я стала другим человеком, другой женщиной!
— Олеся, вы где сейчас? — вкрадчиво осведомился барон Розен.
— Матвей Аполлонович, а как принято обращаться к баронам? Граф — ваше сиятельство, князь — ваша светлость, а барон?
Понятия не имею! — рассмеялся он. — Мне мое баронство как-то до фени! Зовите меня просто Матвей.
— А как вас звали родители?
— Отец Матюхой, а мама — Мотей.
— А как звали вашего отца?
— Полик. Смешно, да?
— Да.
— А кстати, я теперь знаю все про ваши дурацкие наития. Мне рассказала ваша очаровательная подруга.
— Вот трепло! Разрушила такую красивую легенду!
— Я не знаю, что там с вашим наитием, но вы для меня стали наваждением.
— Благодаря так называемому наитию?
— Не исключено, но факт остается фактом.
— А знаете, я в своей новой книге пишу о точно такой истории. Я многое беру из жизни, как Джамбул, что вижу, то и пою. Вы знаете, кто такой Джамбул?
