Аллен Курцвейл - Часы зла
Я быстро просмотрел список.
— Бог ты мой! Выходит, он знал о «Бланках любви» еще до того, как мы с ним познакомились?
— Ты все понял? Эти ваши интеллектуально-любовные игры… Вы считали, что больше о них никто не знает? А на самом деле все шло под его оркестровку. Этот человек следил за тобой на протяжении многих месяцев.
Нортон был прав. Список затребованных им книг доказывал, что Джессон изучал меня, изучая книги, которые я читаю. С особой тщательностью проработал он «Бланки любви». Все, что меня интересовало — Сэмюэл Джонсон, рисунки на переднем обрезе книг, «Гулливер», — все было представлено в книгах, которые он заказывал.
— А я, дурак, еще восхищался его ученостью! «Это, наверное, своего рода Питман?» Так он спросил, когда я показал ему свою записную книжку. Вот мерзавец!
— Ясно одно. Он использовал все эти знания, чтобы соблазнить тебя.
— Но зачем? Я бы и без этого занялся разгадкой его шарад.
— Ты уверен? — Нортон допил пиво и попросил барменшу повторить. — Вернее, разве мог он быть в этом уверен?
Барменша, женщина с волосами цвета воронова крыла, ободряюще подмигнула мне и поставила перед нами новые бутылки. Нортон, должно быть, заметил ее заигрывания.
— Ну а Ник? — спросил он. — Когда ты ей все расскажешь?
— Пока не буду ничего говорить. До тех пор, пока не разберусь с Джессоном. Хочу немного подготовиться, прежде чем услышу это ее знаменитое «Я же тебе говорила!».
Глава 39
Джессон сидел за шахматным столиком, переставляя фигуры.
— Еще раз прошу прощения за то, что вот так сорвался с места. Но, увы, с клубными правилами не поспоришь.
— Вы словно все знаете наперед.
— Простите, не понял?
— Расклад всей партии. Вы играете слишком совершенно.
Он нервно улыбнулся:
— Моя матушка наверняка оштрафовала бы вас на никель за преувеличение.
Я полез в карман, нашел монетку в десять центов и протянул Джессону.
— Вот возьмите.
Он кисло заметил:
— Я ведь уже извинился перед вами. Но я действительно не мог пропустить матч. — При этом он взмахнул рукой и сбил с доски пешку.
— О, меня совсем не это беспокоит, — сказал я и бросил на шахматный столик вырванный из журнала посетителей листок.
Джессон взял его, пробежал глазами. Сначала никакой реакции заметно не было, но вот он ссутулился и словно сполз в кресле, продолжая сжимать в руке клочок бумаги. Ну в точности Марат на знаменитом полотне. А потом, не глядя на меня, даже головы не поднимая, произнес:
— Чего-то в этом роде я и опасался. Когда вы это обнаружили?
— Я пришел сюда не на вопросы отвечать.
— Что ж, это честно. Не следовало мне расписываться в этом дурацком архивном журнале. И когда я осознал, какую ошибку совершил, всячески пытался отговорить вас от похода в архив. Не хотел, чтобы вы поняли, что я уже знал о часах.
— Вы мне лгали, мистер Джессон.
— Никогда не лгал, Александр. Просто умалчивал о некоторых своих промашках, которые совершил до нашего с вами знакомства.
— Что, конечно, делает мне честь. Но поход в архив был не единственной вашей промашкой. — Я положил на столик бланк требования с «Часословом». — Вы знали о более позднем издании «Хроник инженера» задолго до того, как об этом узнал я. И не было никакой причины подстрекать меня на кражу из лаборатории.
— А вот тут помолчите. Да, верно, о существовании книги я знал. Но ваше вторжение в лабораторию было вполне оправданным. Книга на руки не выдавалась. И мне пришлось бы прождать ее долгие месяцы, не подтолкни я вас на это вторжение.
— Так, значит, это называется — вы меня подтолкнули?
— Да, с помощью неуклюжего намека на первое издание. Вам следовало дать толчок, и я его дал. Давайте честно. Ведь вы ни за что не нашли бы эту книгу без меня.
— Так почему вы прямо не сказали, чего от меня хотите? Вместо того чтобы разыгрывать всю эту комедию?
— Хорошо сказано. Но, строго говоря, не такая уж это и комедия, и…
— Прекратите!
— Не надо повышать на меня голос. Я с самого начала обещал не загружать вас моими проблемами, особенно в том, что касается неудачных поисков. Нравится вам или нет, но так я решил. Что же касается моих отвлекающих маневров, то вы должны понимать — это неотъемлемая часть тактики. Мог я быть с вами откровеннее? Да, разумеется. Но мне почему-то показалось, что вы получаете удовольствие от риска и таинственности.
В ответ на этот комплимент я выложил на стол свою последнюю козырную карту — распечатку требований с заказанной им литературой.
Он бегло просмотрел ее.
— Что ж, теперь вы знаете. Да, я изучал ваши интересы еще до знакомства. Вы, должно быть, польщены.
— Ничуть.
— Ну, хорошо. Допустим, я был бы с вами более откровенен. Допустим, подошел бы прямо к вашему столику в справочной и заявил: «Извините, молодой человек, но тут такое дело. Были украдены часы. Пожалуйста, помогите мне их найти ради удовлетворения моей давней мечты». Вы бы согласились?
— Возможно, нет.
— И ни за что не решились бы извлечь «Часослов» из сокровищницы Гроута, если б не я. Как-то раз я увидел вас, это было еще до нашего знакомства. Вы стояли возле стола справочной и что-то строчили в блокнот. И я подумал, вернее, почувствовал: вот идеальный помощник. И начал расспрашивать о вас. И один из ваших коллег упомянул о «Бланках любви». Прочтя эту книгу, я окончательно понял, что нашел помощника и друга.
— Почему вы просто не сказали мне, что она вам понравилась?
— Подумал, что подобное высказывание совершенно постороннего человека может вас смутить. Даже оскорбить.
— А вы не находите оскорбительным тот факт, мистер Джессон, что с самого начала вы заставили меня дублировать ваши поиски?
— Вы не просто дублировали, вы сделали нечто гораздо большее, Александр. Свежий взгляд на проблему, именно в этом я нуждался. Знания о моих поисках лишь сдерживали бы вас. Валери был прав, говоря, что невежеством пренебрегать не следует и оно тоже своего рода сокровище.
— Вы, должно быть, шутите.
— Отнюдь. Ну, вспомните, как вы впервые увидели шкафчик. Вы тогда сказали, что он напоминает вам шкатулку с сюрпризами, которая как бы задавала вопрос: «Из чего я сделана?» Сам бы я никогда не смог сформулировать нашу проблему с тем же изяществом. А все почему? Да потому, что мои перспективы выглядели в тот момент столь же мутно и неопределенно, как жидкость в кувшинчике, что стоит в шкафчике.
— Однако ничто из того, что вы здесь наговорили, не объясняет, к чему понадобилось лгать. Из чего напрашивается вполне однозначный вывод, мистер Джессон. Часы украли вы!
— Хотелось бы, чтобы это было так, Александр. О, если б я только мог воскликнуть: «Voila la „Marie Antoinette!“»[38] Но, увы, не могу. Вы преувеличиваете мои возможности. Еще раз должен извиниться за то, что мои недомолвки и увиливания вас огорчили. — Он взглянул на шахматную доску и усмехнулся.
— Что вас развеселило?
— Просто я вспомнил аналогичную перепалку, возникшую между Босуэллом и Джонсоном. Один обвинял другого в отсутствии искренности. И знаете, как они решили этот спор?
— Нет. — Джессон взял ферзя черных и задвигал им по доске. — Что-то не припоминаю, чтобы в «Жизни Джонсона» описывалось, как они играли в шахматы.
— То была партия в быстрые шахматы.
— Хватит игр. Лучше расскажите мне о плане, что возник у вас в Иерусалиме.
Джессон подтолкнул пешку к середине доски.
— Дам вам полный отчет, но только во время игры. Ваш ход.
Я нехотя передвинул свою пешку тоже на две клетки.
— Ах вот как, вы хотите сыграть королевский гамбит? Но мы на это ответим королевским слоном.
Я снова скопировал его ход.
— План, мистер Джессон.
— Имитация есть не что иное, как самая искренняя форма лести, Александр. Но слишком далеко заходить тут нельзя. Предлагаю вам пересмотреть тактику. Симметрия в шахматах весьма опасна.
— Идет. — Я повалил своего короля на доску. — Верните «Часослов», и я уйду.
Я уже начал было подниматься из кресла, но тут Джессон толкнул меня обратно. А потом схватил меня за руки и прижал их к королю и пешке.
— Мы должны разыграть защиту Филидора.
— На кой черт?
— Вы должны нести этот груз вместе со мной. — Джессон еще крепче прижал мне руки.
— Да перестаньте! Вы же столик сломаете! — Он игнорировал это предупреждение и продолжал давить все сильнее. — Вы делаете мне больно! И столик сейчас сломается. Отпустите, мистер Джессон! — Он не отпускал. — Мистер Джессон!..
И вот я наконец вырвался. Джессон не спускал с меня глаз, и на лице его возникла озорная улыбка, обнажившая острые, похожие на собачьи, зубы.
И тут послышался странный звук.
— Что это?
Я прикоснулся к столу и ощутил слабую вибрацию. И тут вдруг шахматная доска начала приподниматься. Только теперь я понял, что мы совместными усилиями привели в движение некий механизм. Половинки шахматной доски разошлись, точно разводной мост.
