Светлана Замлелова - Блудные дети
А, может, опять рабская психология?
– Вот работы Джеффри! – воскликнула Рэйчел.
В самом деле, мы оказались перед инсталляцией, где значилось имя Джеффри. Инсталляция называлась «Я никогда не рожу. Исповедь Гея», и представляла собой гинекологическое кресло, обнесённое колючей проволокой.
– Ты понимаешь, что он хочет сказать? – серьёзно спросила меня Рэйчел.
– По-моему, он всё сказал своим названием.
– Джеффри – гей!
– Я знаю.
– Мне кажется, ты не можешь понять, что это такое – быть геем.
– Слава Богу, не могу!
– Джеффри говорит, что уже в десять лет чувствовал себя женщиной.
Слабо верится! Этакий детина с громоподобным голосом чувствует себя женщиной!
– В десять лет? Ты хочешь сказать, девочкой?
– Это неважно. Только представь, он чувствует себя женщиной и твёрдо знает, что никогда не родит! Это же ужасно...
– Если бы он не забивал себе голову тем, что он женщина, не было бы ничего ужасного! – эта тема всегда только раздражает меня.
– Как ты можешь говорить такое? – прошептала Рэйчел.
С ней невозможно спорить. Всё, что идёт вразрез с её мнением, представляется ей посягательством на свободу личности и права человека.
– Многие женщины тоже знают, что никогда не родят. Но это ещё не повод сходить с ума.
– Джеффри не сумасшедший. Помнишь, я говорила тебе, что наша эпоха – это эпоха рухнувших идеалов? В нашу эпоху многое пересматривается. И гомосексуализм невозможно считать пороком, как это было во времена Оскара Уайльда.
– Почему невозможно? Очень даже возможно... – усмехнулся я.
– Потому что это почти расизм. И человек, который придерживается таких взглядов, скорее всего, заслужит только презрение. Он просто рискует стать изгоем. Мы живём в свободной стране...
– И именно поэтому ты навязываешь всем свой взгляд на мир! – взбесился я.
– Гомосексуалисты – это несчастные и гонимые люди...
– Гомосексуалисты – несчастные люди? О чём ты говоришь, Рэйчел? Да это... глобальная мафия. Они расползлись по свету, влезли во власть, они поддерживают друг друга. Это страшная сила, а не несчастные люди! И это всем известно! И вообще... Мне надоело любоваться этим... дерьмом! Хочешь – оставайся и любуйся одна! А я ухожу!
С этими словами я развернулся и широким шагом направился к выходу. Рэйчел осталась.
Домой она вернулась только поздно вечером. Не знаю, где она была всё это время.
Со мной, конечно, она не разговаривала.
Злиться на неё я перестал и даже, напротив, устыдился. Ведь это из-за меня она поехала на выставку. Наверное, хотела похвастаться передо мной своим выдающимся приятелем и британским искусством вообще. Должно быть, ей всё это очень нравится. И она испытывает что-то вроде национальной гордости.
В общем, я решил просить у неё прощения.
– Иногда мне бывает страшно с тобой, – сказала она в ответ на мои излияния.
– Почему?
Мы сидели с ней на ковре у камина. Я зажёг свечи, принёс бутылку вина и два бокала. Рэйчел прижалась ко мне и маленькими глотками отпивала вино.
– Ты ведёшь себя и рассуждаешь как... дикарь.
– Как дикарь?
– Да. Ты мой дикарь, – тихо сказала она.
И, помолчав немного, добавила:
– Это так сексуально! Такой сильный и дикий. И просит у меня прощения...
Поколение, к которому принадлежит Рэйчел, воспитано не на Шекспире и Вальтере Скотте, а на Голливуде и журнале «Cosmopolitan». Наверное, поэтому высшим проявлением дружелюбия Рэйчел считает соитие.
Что ж, я не против!..
А в воскресенье мы были у родителей Рэйчел. Я и не подозревал, что живут они в соседнем квартале! Загородный дом оказался вовсе не за городом.
Их особняк находится в Chelsea Harbour. Тут же пришвартованная яхта.
Отец Рэйчел как-то связан с банками. Это полный, небольшого роста, лысоватый господин с маленькими, прячущимися за квадратными стёклами очков, глазками. Когда Рэйчел представила меня, он долго тряс мою руку и сообщил, что бывал в Москве и Санкт-Петербурге. Мама Рэйчел тоже маленькая, но в отличие от супруга, чрезвычайно худая особа, улыбнулась мне, выставив искусственные зубы, и сообщила, что много слышала о Большом Театре. А когда Рэйчел отрекомендовала меня художником, поинтересовалась, не состою ли я в «Клубе Художников».
Я решил, что это нечто вроде Союза Художников, и сказал, что не состою, но собираюсь вступить. На это мама Рэйчел заметила:
– Oh!
Нас пригласили обедать. Стол был накрыт в каминном зале. Камин, огромный, как ворота постоялого двора, щедро делился теплом. В комнате было жарко, приятно пахло горящим деревом.
На какое-то время мне показалось, что я стал героем фильма про старую, добрую Англию – настолько необычной была здешняя обстановка. Стены, обшитые деревянными панелями, деревянные балки под потолками, большой гобелен, резная мебель из тёмного дерева, множество каких-то вазочек, ступок, подсвечников – думаю, оказавшись в замке Виндзоров, я не был бы поражён так сильно.
Кроме папы и мамы Рэйчел в доме суетились ещё какие-то люди. Но за стол они не садились. Стало быть, эти люди – прислуга.
Мы обедали вчетвером за длинным массивным столом. Мама Рэйчел объяснила, что специально для меня был приготовлен традиционный английский обед: некий салат, состоящий, как мне показалось из одного майонеза, картофельно-мясная запеканка, называемая, вроде, «пастушьей сумкой» (там ей самое место). Ещё была рыба, ужасная варёная капуста, залитая растопленным сливочным маслом, варёная свёкла, нарезанная кубиками, фаршированные оливки и прочие закуски. На десерт был пудинг.
Признаться, обед мне не понравился. Но я тут же заверил себя, что просто не привык к европейской кухне. Поэтому с улыбкой съел всё, что мне предложили, и поблагодарил хозяев за внимание к моей особе.
Впрочем, были очень вкусные гренки.
За обедом мы беседовали.
– Как вам понравился Лондон? – спросила меня мама Рэйчел.
– Очень понравился, – вздохнул я.
– А... Когда ваша свадьба? – поинтересовался папа.
– Я уже говорила, папа. Наша свадьба в марте, – ответила Рэйчел.
– Да, да... Я помню.
– Как вам нравится Chelsea? – не унималась мама.
– Chelsea? – переспросил я зачем-то.
– Да. Район, где вы живёте с Рэйчел, – мама чуть заметно ухмыльнулась, должно быть, решила, что я не знаю, где это такое – Chelsea.
– Chelsea мне очень нравится, – чинно произнёс я, воображая маму Рэйчел королевой, а себя – премьер-министром.
Но мама, должно быть, думала о том же.
– Бывали вы в Королевском госпитале?
– Нет. К сожалению, пока нет.
– Рэ-эйчел! – разочарованно протянула мама. – Вы обязательно должны побывать в Королевском госпитале.
– Хорошо, мама. Я собиралась пригласить туда Кена в мае.
– В мае? Это замечательно! В мае, – обратилась она ко мне, – на территории Королевского госпиталя проходит выставка цветов. Дорогая, – переключилась она на Рэйчел, – папа собирается участвовать.
– В самом деле? Удачи тебе, пап.
– Спасибо, дорогая, – улыбнулся папа Рэйчел.
– Надеюсь, вы тоже придёте поддержать папу, – улыбнулась мне мама.
– Конечно, мам, – ответила Рэйчел.
– Главное, чтобы была хорошая погода, – продолжала мама. – Дождь всё испортит. Какая в России погода в мае?
– Хорошая, – сообщил я. – Иногда бывает пасмурно и идёт дождь, а иногда, напротив, очень жарко. По-разному.
– Совсем как в Лондоне, – вздохнула мама.
Потом заговорили о портрете Рэйчел, и мама выразила желание увидеть его. Рэйчел похвасталась, что у меня много заказов, и мама заверила нас, что это очень хорошо. Обсудили свадебный наряд Рэйчел и вечеринку, которая состоится у родителей. Мама напомнила, что гостей будет совсем немного, только близкие друзья невесты, несколько тётушек и дядюшек да ещё какая-то семейная пара – друзья родителей Рэйчел.
– А ваши родители приедут? – спросила меня мама.
– Не знаю, смогут ли они, – соврал я. – В марте они обычно очень заняты.
– А! Понимаю, – сказала сочувственно мама. – А тот молодой человек, который жил в лодке Бобби Хиггинса? Иван, кажется?
– Максим, мама, – поправила Рэйчел. – Он тоже очень занят.
– Ну конечно, Максим! Очень жаль. Очень жаль, что на свадьбу к Вам никто не приедет.
Пока говорили о свадьбе, я так разволновался, что даже замёрз. Я решительно не могу представить себя на свадебной церемонии в англиканской церкви и на вечеринке с английскими тётушками. Жизнь с Рэйчел хоть и отличается от моей прежней жизни, но всё же не так разительно. Во всяком случае, до сих пор я не чувствовал себя героем из фильма про Мисс Марпл. Действительно, очень жаль, что я останусь один.
В четыре часа Рэйчел сказала:
– Что ж, нам, пожалуй, пора... – и выразительно посмотрела на меня.
Я кивнул.
– Да, дорогая, – сказала мама. – В пять часов приедет тётя Дора.
Они проводили нас до машины, оба пожали мне руку. Не удержавшись, я ляпнул:
