В. Коваленко - Внук кавалергарда
— А Генка себе большой кусок взял, — пожаловался Светке прямолинейный Юрка.
— Своя рука — владыка, а ты договоришься, я и этот у тебя отберу, — невозмутимо предрек Генка и поторопил мальчишек: — Какого расселись, пошлите, обед уж скоро.
— Отберет, много вас таких, отбиралыциков, — идя следом, недовольно сопел Юрка.
Вышли на окраину села Тюрюшля, до больницы осталось идти ровно столько, сколько прошли от Клюшево. Село было большое, а больница находилась на его другом конце, в общем, у черта на куличках.
За спиной по плотине загромыхала колесами подвода. Через минуту их нагнал на саврасой лошадке сопливый Петька. Так его прозвали в школе за то, что он вечно шмыгал носом, и говорил, что это привычка. Он учился на класс старше и был тихим послушным мальчишкой. Сейчас стоял в телеге и размахивал вожжами бритоголовый сорванец, оторвяга и только.
Подвода резко остановилась, и Петька Ворожейкин по-мужски поручкался с ребятами:
— Куда, клюшевцы, лыжи навострили, к училке?
— Не-ег в больницу, к Сережке Бирюкову. Давай, довези до больнички, — залезая в телегу, попросил Генка.
— Садись, — охотно согласился сопливый, — почти туда за отцом еду.
По-быстрому загрузились в телегу и потарахтели по селу. Сопливый почти возле каждого дома останавливался, здоровался солидно с хозяином, и телега тарахтела дальше.
— Ты удочки-то спрятал? — обернувшись с передка, дрожащим от тряски гоаосом прокричал Генка.
— Д-а-а, в с-сервантег на п-полке, — отшутился Юрка.
— Теперь сопрут, — махнул рукой Генка.
— Кто?
— Дед Пихто!
— Так он помер от десяти яиц, — осклабился Юрка.
— Да хватит вам, подеретесь еще, — пресекла их дурацкие переговоры Светка.
— Просто мечтаю побачить, — поглаживая грудь, изрек задушевно рыжий.
Слезли метров за сто от больницы, на прощанье шмыгало сказал:
— Если хотите, то через час я обратно поеду, могу вас захватить.
— Ладно, — согласился Генка, снимая с телеги баян, — через час жди.
На пороге больницы их встретила с тряпкой в руке техничка тетя Нюра:
— Вы куда, голуби, намылились? — остановила она их, — нельзя, тихий час, в пять приходите, тогда пущу, — шлепая на порог тряпку, сказала она.
— Нас через час Петька Ворожейкин будет ждать, — взмолился Юрка и начал бессвязно лопотать и о молоке, и о рыбалке, но тетя Нюра на его галиматью отмахнулась рукой: приходите в пять.
— Пропустите, пожалуйста, — умоляюще вступила Светка, протягивая техничке красное яблоко, — нам правда очень нужно, нам еще в Клюшево идти, обратно.
Тетя Нюра, как через силу, бросила яблоко в карман своего халата и уже другим голосом сказала:
— Идитя, токмо тихо там, не то главврач задаст мне жару.
В коридоре больницы рыжий начал опять высказывать свое недовольство:
181
— Два яблока осталось, че, к покойнику идем?
— Яблоки понравилось жрать? — теперь взвилась Светка, — зачем я только вам рубль дала, нате, трескайте! — и сунула ему злополучное яблоко.
Рыжий показно заартачился:
— Да я не потому, просто нельзя.
— Дай я съем, — и Юрка выхватил у рыжего яблоко и стал смачно хрумкать им.
— Оставь хавчик, — отпуская Юрке по затылку леща, покривился Генка и отнял огрызок.
Когда вошли в палату, Сережка не спал, а смотрел журнал «Крокодил».
Одна нога его, загипсованная, висела над кроватью на проволоке, на конце которой был подвешен груз.
Увидев одноклассников, он заулыбался и стал неловко поднимать подушку по спинке кровати.
Светка метнулась помогать.
— Здорово, космонавт, а мы вот тебя навестить пришли, говорят, чахнешь ты тут без друзей, — поставив баян на свободную кровать, на одном дыхании выпалил Генка.
Светка положила ему яблоко на одеяло, смущенно сказав:
— Гостинец от нас, ташкентские, сочные, угощайся, — и поставила букетик в пустую банку на тумбочке. — Пусть они тебе наше поле напоминают, скорее на поправку пойдешь.
— Спасибо, ребята, — поблагодарил Сережка, надкусывая яблоко.
— Я тебе молока нес, да пролил, упав, — косясь на Юрку, пролепетал рыжий, — ты уж извини, вот ребята подтвердят, они все видели.
— Да не хочу я молока, оно мне тут надоело, — протестующе мотнул головой Сережка, — вот за яблоки спасибо.
Светка взяла баян и поманила к себе мальчишек: давайте порадуем больного песней.
Она взяла несколько аккордов, потом спросила у парня, лежащего напротив Сережки:
— Мы вам не помешаем?
Парень отложил читаемую книгу, тряхнул русым чубом: не обращай внимания, бузуй.
Голос у Светки был просто ангельский, звонкий и чистый, как серебряный колокольчик, и он под мелодию баяна зазвенел по всей больнице. Мальчишки, конечно, слов песни не знали, а просто за ней выли. Слаженно, надо сказать, выли, мелодию в цвет лепили.
Из соседних палат стали заглядывать ходячие больные, пришла и медсестра, но кто-то из больных движением руки остановил ее возмущение.
А колокольчик звенел по всем коридорам:
Куда уходит детство,
В какие города?
И где найти нам средство,
Вернуться чтоб туда…
Сережка быстро-быстро грыз яблоко и, сощурившись, счастливо улыбался им.
Братишка
Ох как прав был мой сосед по общежитию в Перми, тысячу раз прав, что погано, плохо быть одному в этой жизни. Ой как плохо. Я этого не понимал, пока не подрался со слесарем и после этого меня взялась окучивать милиция.
А подрались-то по какой причине: я расписывал холст в фойе общежития, когда вошедший пьяный слесарь с товарищем ни с того ни с сего завалился на него от своей неустойчивости.
Мне такое обращение с моим полотном показалось очень обидным, и я треснул ему по морде. Он, не долго думая, меня. И тут началось Куликово побоище. Кто кого и за что лупит, ничего не понять. Он весь в краске и машет кулаками (бойцовый мужичок оказался). Видишь ли, он на свидание пришел и весь об мою картину изгваздался. А я-то тут при чем, если он телепается, как маятник.
Когда в фойе переваляли все горшки с цветами и всю прочую мебель, нас разняла вахтерша.
Но нам этого показалось мало, и мы еще в течение недели два раза при случайной встрече устраивали единоборство. Устраивали до тех пор, пока я однажды не напился в лоскуты. И тут на беду он повстречался мне. Он шел в общагу на свидание и, как всегда, поддатый. И тут мне обидно стало за ни в чем не повинную картину. В общем, он на свидание не попал, а попал в больницу с выбитыми зубами и синяком под глазом.
На мое несчастье, нашлись свидетели, и моим проступком занялась доблестная милиция. Им было наплевать на то, что он испортил мою картину, по существу, было то, что я выбил ему зубы, а зубы к картине не имели никакого отношения. К тому же я нарушил общественный порядок. Это с их слов.
И началось для меня мытарство. Но почти сразу мне все эти дознания надоели. Я просто утомился от них. Нашли бандюгана.
Вовремя вспомнилось, что у меня братишка на Севере, в закрытом городе.
Въезд туда по специальному приглашению.
Я втайне от сожительницы написал ему письмо и теперь не отходил от почтового ящика. Наконец вызов на Север пришел.
Ни с кем не попрощавшись, я поехал на Север гонять оленей. В надежде, что там милиция меня не достанет. Так оно и получилось.
Как в Ноябрьск добирался, это отдельный рассказ. Но доехал хорошо.
Устроился на работу художником в художественную мастерскую города. И потекла моя будничная жизнь. Серая и ленивая, как у пионерского барабана.
Однажды в субботу за мной заехал на КрАЗе братишка и начал соблазнять: поехали со мной на Карамовку, что ты здесь все выходные прозябать будешь. Там на рыбалку сходишь, на охоту и так среди природы побудешь. Ты же все-таки художник. А тут что водку пить да в окно смотреть?
Уговорил он меня все-таки. И согласился я поехать с ним на смену.
Всю далекую дорогу он устраивал гонки с другими КрАЗами и, наконец-то, мы прикатили в пункт назначения — в рабочий поселок Карамовка. Поселок нефтяников состоял из трех десятков вагончиков, жилых бочек и балков. Посредине всей этой чехарды стоял здоровый одноэтажный дом. Я догадался, что это была контора или, скорее всего, филиал НГДУ. Ну уж больно этот сарай был невзрачен.
Братишка остановил машину и, бросив мне «Я скоро», направился в этот ковчег.
Подъезжали и становились рядом другие машины. Из них вылезали громкоголосые водилы и, отпуская друг другу шуточки, шли в большое здание.
Из одного только что подъехавшего КрАЗа вылез дородный мужчина с железным ящиком под мышкой и, взяв лопату принялся копать под задними колесами ямку в песке.
