Татьяна Соломатина - Роддом. Сериал. Кадры 1–13
— Привет! — радостно встретила Татьяну Георгиевну Варвара Степановна. Мальцева только-только приехала к зданию кафедры, где проходили заседания спецсовета, и как раз поднималась по лестнице на второй этаж.
Панина была в строгом костюме. Шерстяном. Юбка, пиджак. Давно уже слишком бутылочные ноги в омерзительно светло-телесных колготках. Какие-то корявые туфли. На Варе даже самая хорошая обувь выглядела коряво. Она совершенно ничего не умела носить. Одежду в том числе. На лацкане пиджака уже красовалось какое-то паштетное пятно. Ну, разумеется, локальный последиссертационный фуршет — читай «предварительное застолье» — всегда на диссертанте. Кто-то нанимает повариху, кто-то заказывает из ресторана. Семён Ильич об этом вообще не думает, потому что у него есть Варвара Степановна, его вечная ключница, мать его, блин, детей.
— Танька, я жутко волнуюсь! Всю ночь не спала, готовила. Сегодня вот всё завезла и не знаю, когда накрывать, чтобы не заветрилось. Защита пока задерживается. Это всегда так?
— Всегда, Варя, всегда… Привет! — Татьяна Георгиевна поцеловала Панину в щёку. — Варя, ну какого чёрта лысого ты сама готовила, а? Назвала бы своему бугаю сумму и заказала бы. Привезли и накрыли бы в лучшем виде.
— Да что там из тех ресторанов привезут? Вдруг несвежее! Хочется, чтобы вкусно и домашнее…
— Варя! За такими столами в основном пьют. И общаются. Закуска — вторична.
— Сене приятно, что я…
— Объясни ей, что мне приятно, когда моя жена похожа на человека, а не на утомлённую кухарку! — выскочил из дверей зала, где проходили заседания специализированного диссертационного совета, Семён Ильич. — Привет! Не могла не опоздать?
— Судя по тому, что ты ещё не на трибуне, я не опоздала, — улыбнулась Татьяна Георгиевна и глянула на часы. Двенадцать пятнадцать. Начнётся всё в лучшем случае без пятнадцати час. Пока пробубнит свои речи секретарь, пока пафосу прольёт председатель, пока научные консультанты выскажутся… Сёма до трибуны доберётся дай бог к двум. Соскучится Варькина закуска, побледнеет. — Я вообще не понимаю: зачем я здесь, Семён Ильич?!
— Тань, ну ты что! Ему же нужна поддержка старых друзей и коллег!
Нет, иногда всё-таки казалось, что Варвара Степановна кретинка. Причём клиническая. Она что, в самом деле за своей закуской и прочими бессмысленными хлопотами не видит, как её Панин смотрит на Мальцеву?
— Таня, ты такая красивая сегодня! — восхищённо сказала ей Варвара Степановна. — Нет-нет, ты всегда красивая, очень красивая, но сегодня — просто невероятно красивая! Вся светишься! Просто сияешь!
Иногда клинический кретинизм не отличить от слишком глубокой житейской мудрости. В любом случае и первое и второе — залог успешной (не путать со счастливой) семейной жизни. Просто в первом случае меньше болит.
— Татья-а-ана Гео-о-оргивна! — вышел из дверей один из официальных Сёминых оппонентов, по совместительству — старый товарищ. — Боже мой, как вы прекрасны, целую ручки! — И достаточно крепкий ещё, молодой, настоящий, в отличие от Елизаветы Петровны Денисенко, профессор, отличный клиницист и блестящий учёный, действительно стал целовать Татьяне Георгиевне ручки. Судя по всему, он уже слегка принял — или после поезда минералочки и не минералочки немало выпил — и был в прекрасном расположении духа. — Идёмте в кабинет к заведующему, идёмте же немедленно! — оторвался он, наконец, от лобызаний конечностей. — Ещё не все собрались, и микрофоны налаживают, мы успеем опрокинуть за встречу!
— Варька, обнови там, в кабинете профессора! — тут же радостно подхватил Панин.
— Да-да! — Варвара Степановна метнулась исполнять.
— Семён Ильич, ты свинья! — прошипела ему Татьяна Георгиевна.
— Танька, ты в этом наряде крышесносна! — наклонившись к самому уху, прошептал ей Панин. — И у меня…
— Идёмте, Михаил Александрович! Я так рада вас видеть! — Татьяна Георгиевна взяла профессора под ручку.
В кабинете заведующего этой кафедрой уже сидела компания. И Елизавета Петровна была тут, а как же!
— Как вы прекрасно выглядите! — с ненавистью прошипела она.
— О да! — зашёлся в искренних восторгах, в отличие от денисенковских, Сёмин товарищ-профессор. — Татьяна Георгиевна ослепительна, ослепительна!
— Вам не жарко, Елизавета Петровна? — ласково улыбаясь, поинтересовалась Татьяна Георгиевна, не отказав себе в удовольствии укусить профессоршу.
— Да, может, откроем окно? — спросил кто-то из присутствующих. — Что-то Елизавете Петровне нехорошо… Мы тут слишком накурили.
— Спасибо, я в порядке!
Ах, эти милые научные сборища. Все признаются друг другу в любви, все сожалеют, что так редко встречаются. Некоторые действительно искренни в своих привязанностях, иные — искренне же ненавидят друг друга, большинство — инерционно, без искренности, по привычке. Что тут Татьяне Георгиевне вообще? Она ремесленник. Ей бейджики не нужны. Зачем она цепляет эту несчастную Елизавету Петровну? Почему ей жалко эту никчемную Варвару Степановну с её смешными закусками и желанием всем угодить? Какого она здесь?! Из-за Сёмы, да… И потому что Елизавета Петровна Денисенко настаивает, что аспиранты, соискатели и все-все-все должны ходить на защиты. А в родильном доме сейчас, может, случай интересный привезли. Или Маргарита Андреевна, как всегда неожиданно, привела «свою девочку». А она, заведующая обсервацией, тут. Сидит вся элегантная, как рояль, на подлокотнике кресла. А в кресле, между прочим, Семён Ильич. И рука его, между прочим же, уже пару минут как на Танькиной заднице. Он даже сам не заметил, что его рука уже там. Нежно поглаживает замшу блатнейших штанов. Он это делает совершенно на автомате, но с совершеннейшим из удовольствий. Так поглаживают давно и законно свою вещь. Может быть, им и в самом деле надо было пожениться? Когда у него было всего лишь трое детей. Или позже — когда уже было трое достаточно взрослых детей… Достаточно взрослых для чего? Не стал бы он своих детей в их жизнь пихать, всё-таки Панин уже очень хорошо, даже слишком хорошо знает её, Татьяну Георгиевну Мальцеву. Даже когда были Карпаты… И был поезд в Карпаты и ночь в СВ… Тогда они не говорили ни о его Варе, ни о её беременности. Как позже не говорили о его детях. Но когда были Карпаты и ночь в СВ, в его жизни уже были Варя и даже их ребёнок у неё в животе. И мужчина в жизни Мальцевой тоже был. И о нём они тогда не говорили. Как никогда позже о нём они тоже не говорили слишком много и слишком многого. Они с Паниным вообще мало говорили. Разве что шептали и кричали. А кто обращает внимание на шёпот и крики? Внимание обращают только на разговор. Тихий негромкий разговор с женой о ботинках младшенькому и машине старшенькому. Тьфу! Не стоит заморачиваться. Обычные банальные истории, каких в мире миллионы. Он женат. У него есть любовница. У всех свои жизни.
