Анатолий КОСТИШИН - Зона вечной мерзлоты
Подъем начинался, как обычно – с пронзительного, противного звонка. Большой Лелик зашел в спальню, Никита полусонно открыл глаза.
– Так, архаровцы, – скомандовал зычным голосом Лелик. – Пять минут на соплежуйство, и вы все поднялись по команде «Смирно», – и с чувством выполненного долга Лелик направился проводить подъем в других комнатах.
Первые минуты в спальне царил покой и тишина, никто не собирался просыпаться, но по коридору зашлепали первые пары ног, послышался стук дверей в других спальнях, отрывки разговоров воспитателей.
– Блин, дверь не закрыта, не на вокзале живем, – возмутился Щука, выползая из под одеяла. – Чем так воняет? – недовольно сморщившись, поинтересовался он. Рывком откинул одеяло в сторону, Щука в одних трусах подошел к двери, тупо уставившись на нее. – Блин, ну дерьмом же воняет, может это ты Никитон с перепугу, – оскалился Макс. Он подошел к окну и открыл его настежь. Зимний, холодный воздух ворвался в комнату. – Вообще-то странно, – Щука медленно подошел к своей кровати и неподвижно застыл на месте. – Что это такое? – на его лице застыло выражение ужаса.
Никитон нехотя подошел к другу и приглушенно присвистнул. Нижняя часть щукинского пододеяльника, которая находилась в ногах, была изгажена. Это был напряженный момент.
– Однако, Командор, ты оботравш, – присвистнув, промолвил Никита.
Щука, бедный и растерянный, как истукан, стоял перед собственной кроватью, и никак не мог понять, кто посмел сделать его оботравшем… Кто-то сделал его ЧМОШНИКОМ на всю Клюшку…
С утра Клюшка закипела, как чайник, который никак не снимали с плиты. Все уже знали: ночью Щуку – Командора сделали оботравшем. Напряжение, царившее с утра, сгущалось, даже воздух Клюшки пропитался страхом и дрожал, в преддверии надвигающейся грозы. Всеобщее лихорадочное возбуждение было необычно заразительно.
Никита перед завтраком подошел ко мне.
– Ты, Макса сделал оботравшем?
– У меня не было выбора, я просто его опередил.
Никита некоторое время молчал.
– Все идет к войне. Это у нас уже было два года назад, когда Макс с Батоном выясняли отношения из-за командорства. Но сейчас все серьезней. Я просто хотел тебе сказать, что я с тобой.
– Ты?! – моему удивлению не было предела.
– У тебя, что так много друзей, что откажешься еще от одного?! – Никита с прищуром посмотрел на меня.
– Спасибо, – прочувственно произнес я.
– На Чапу, Рыжего, Спирика также можешь рассчитывать. Я с ним уже переговорил.
– С нами еще Комар, – сказал я. – Никитон, когда завалим Щуку, давай жить без командорства.
– Меня оно также достало, – признался Никита.
– Значит, будем готовиться к войне, – с обреченностью констатировал я ситуацию.
Никита, нахмурившись, молчал.
– Большой Лелик утверждает, что война стабилизирует мировую обстановку, очищает от кризисов. Клюшке давно пришла пора очиститься, – задумчиво произнес Никита. – Это будет наш последний и решительный бой, – пропел он и грустно засмеялся. – Поможешь мне Стюардессу похоронить? – спросил он.
– Без базара, – согласился я. – Где хоронить будем?
– На нашем кладбище.
– Разве можно?!
– Кто запретит? – злобно ответил Никита.
– Нет, я не про это, – замялся я. – Просто кладбище человеческое, а мы там собаку.
– Стюардесса была в сто раз лучше многих из тех, кто на том кладбище лежит. Я ее похороню там, – твердо сказал Никита.
Я не стал переубеждать Никиту. Возможно, он был прав.
Запланированный хоккейный матч в последний момент поменяли на мини-футбол. В спортзале некуда было присесть, все лавки, стулья были заняты.
Ежегодно, накануне 23 февраля – дня Советской Армии, в спортивном поединке встречались сборные педагогов и обитателей за общедетдомовский суперкубок имени Лукьянова. Традиция была заложена еще старым директором. Ажиотаж вокруг суперигры был необычен: за последние годы общий счет составил 2:2. Капитаном сборной педагогов была Железная Марго, Вонючка отказался от такой чести, сославшись на изобилие работы. Большой Лелик, Гордеева, Сигизмундович, Гиббон, Комар, Зажигалка, Стасик, и я – вратарь – мы были костяк команды Железной Марго. Команду Клюшки возглавлял Щука, одним из нападающих был Никитон, он согласился войти в состав команды в последний момент, до этого категорически отказывался участвовать в суперкубке.
Вонючка выступил с приветственным словом. В спортзале произошло едва уловимое шевеление. Всех очень раззадорила фраза дерика «о вселенской любви к обитателям Клюшки». После игру взял под свое командование физрук Свисток.
Болельщики шумели, галдели до посинения, половина спортзала отчаянно переживала за педагогов, вторая – также отчаянно за обитателей. Первый двадцатиминутный тайм окончился ничем, хотя опасных моментов было предостаточно. Многих поразило, с каким бесстрашием Железная Марго ходила в атаку, голевых ситуаций было предостаточно, но ворота так и не были распечатаны.
Второй тайм оказался еще более напряженным, закончившись счетом 1:1. Была назначена дополнительная десятиминутка. Все игроки от усталости и эмоций валились с ног, но глаза их светились азартом, игра всех увлекла. Периодически в зале гремело воодушевленное: «Судью на мыло».
Дополнительное время не изменило счета, и была назначена после пятиминутного перерыва серия из пяти пенальти. Зал то замирал, то оживал. Первым гол в ворота обитателей забамбасила Гордеева, и зал восторженно заорал. Щука подошел к мячу, и крученым ударом направил его в самый дальний угол моих ворот. После забитого гола с его лица не сползала самодовольная улыбка. Железная Марго, как заправский футболист, долго переставляла мяч с места на место, она ловила на себе взоры десятков глаз. Удар ее был не сильный, но точный. Потом очередь подошла к Лису, он справился с возложенной на него задачей, мяч обжег мои пальцы и оказался в сетке. Счет после четырех пенальти был равным. Пятый решающий мяч в ворота обитателей забил Сигизмундович. Счет стал 6:5 в пользу педагогов. Последним к мячу подошел Никитон. Он заметно волновался, от его удара зависело все. Никита долго готовил мяч, и так его ставил, и сяк. Я напрягся, как торпеда. Щука подошел к другу, что-то шепнул ему на ухо, Свисток жестко приказал Командору покинуть поле. Прозвучал свисток быть пенальти. Я приготовился к отражению мяча. Зал застыл, молчаливо наблюдая за Смирновым. Никита размахнулся, и… мяч пролетел намного выше ворот. В зале происходила несусветная суматоха. У меня внутри все оборвалось, мне стало страшно. Я понял, что Никитон специально не забил гол и послал мяч выше ворот. Господи, что же он натворил-то самоубийца. Его же Щука прибьет за поражение. Зал продолжал галдеть. Одни кричали, что гол нельзя засчитывать, другие доказывали обратное. Споры прекратил Свисток:
– Со счетом 6:5 команда педагогов выиграла Суперкубок имени Лукьянова, – торжественно произнес он, но при этом не сводил укоризненного взгляда с Никитона.
Зал взорвался криками и рукоплесканиями. Щука в раздевалке накинулся на Смирнова. В жизни друзей, во всех отношениях между ними, со временем действует какая-то разрушительная сила. Может оттого, что когда постоянно двадцать четыре часа находишься везде вместе, что-то протирается, как в велосипеде шина. Дружба Никиты и Щуки медленно угасала. Никита больше не нуждался в покровительстве друга на Клюшке, он сам незаметно для Макса стал самостоятельной фигурой, к которой прислушивались другие обитатели. Как-то Никитон не выдержал и откровенно сказал Щуке:
– Там, где у нормальных людей находится сердце, у тебя Макс большая черная дыра и я не хочу, чтобы ты меня в нее затянул.
– Да, где уж нам, – ответил, обижено, задетый за живое Щука. – Ты же у нас добренький, а я… – он задумался. – Я для всех останусь Щукой, страшным и ужасным.
Никита молча обдумывал слова друга.
– Ты впервые сказал про себя правду, – тихо произнес он.
Парни чувствовали, что их дружба зашла в тупик.
– Ты специально поддался, – кричал, брызгая слюной, Щука. – Никитон, я от тебя такой заподлянки никак не ожидал.
Смирнов застыл, как восковая фигура.
– Зачем ты убил Стюардессу? – в глаза спросил он.
– Не трогал я твоей Стюардессы, – злобно буркнул Щука.
Никита достал из спичечного коробка бычок «Бонда».
– Возьми его себе на память, – произнес он с пренебрежением. – «Бонд» на Клюшке куришь только Макс, ты. Зачем ты убил мою Стюардессу, – на глазах у Никитона показались слезы. – Ты же знал, как я ее люблю, и ты ее убил. Ты после этого хуже врага.
– Никитон, надень слюнявчик, – хорохорился Щука. – У тебя совсем крыша поехала? Какая-то старая собака для тебя важнее друга? – словно надеясь на что-то, крикнул Щука. – Никитон, ты же мне как брат! – с надрывом произнес он.
– Макс, – безжалостно произнес Смирнов и на его лице застыло выражение брезгливости. – От таких друзей, как ты, надо спасаться. Ты ненасытная утроба!
