Роман Сенчин - Русские (сборник)
— Это тебе только так кажется. Смотри, какие слабые у твоего человечка ручки, какие пухлые бёдра. Прямо принцесса гороховая! К тому же сколько поперечных линий! Под горлом, на груди, на поясе…
— Но это же воротник, пояс, одежда!
— Это линии твоей несвободы, Леруся. И их у тебя слишком много, чтобы удерживать мужчин.
Было странно, что голоса их усиливались, будто специально для него. Странно и даже смешным было и то, что точно так же, как вели сейчас себя эти девушки, и Сергей поступал в юности: так же, в кафе или баре, он и его друг весело и громко о чём-то спорили, привлекая внимание каких-нибудь девчонок, невозмутимо пьющих кофе или коктейль, но ловящих при этом все их слова. И в конце концов…
— А вы не желаете?
— Что?
— Не желаете определить, кого в вас больше, мужчины или женщины? — вежливо-весело звучал её голос.
Секунду-две он и она, улыбаясь, осыпали друг друга звёздной пылью своих встретившихся дорог.
Потом он шагнул в её колею.
Сел напротив, перенес за стол недопитую бутылку коньяка и что-то из еды.
— Так, что тут у вас?..
— Психологический тест на определения причин жизненных коллизий. Рисуйте человечка.
— Любого?
— Да, какого хотите. Какой впрыгнет в голову.
Он взял салфетку и начал что-то выводить, потом остановился.
— Только не задумывайтесь. Нельзя сильно задумываться.
Сергей дорисовал.
— Ну вот, а говорили, что мужчина…
Все трое рассмеялись.
— А кто же я?
— Ну вот, смотрите. — Рита водила пальцем по рисунку. — У вашего человечка левая рука и нога, если смотреть с его стороны, толще правой руки и правой ноги. Это значит, что в вас довольно много женского. Вы художник?
— В некотором роде. Программист. А вы психолог?
— Мы с Лерой закончили полиграф полиграфыч и едем на море. Дизайнерский факультет, наш девиз — дизайн спасёт мир.
— А что значит, если во мне женское?
— Что вас не устраивают чистые женщины. Вам нужны женщины с частью мужского.
— Как Рита, — кивнула Лера, — вот у неё человечек получился с большой правой рукой и плечом. Вы друг другу идеально подходите, вам надо срочно жениться.
— Слушайте её, — искристо рассмеялась Рита. — Лера со своим парнем рассталась и злится.
По просьбе девушек он заказал ещё вина, порцию коньяка, салаты, апельсины, они выпили, потом принесли шампанское, и они снова пили и снова говорили.
Разговор шёл о чем угодно, и все слова, которые произносились, ему нравились, потому что когда тебе нравится женщина, а ей нравишься ты, вы оба немного глупеете или, наоборот, становитесь очень умны. Это, в сущности, одно и то же.
— Так вы тоже в Крым, отдыхать?
— В общем да…
— И один?
— Почему же один? Вот с вами.
— Ритка, мы едем втроём! А почему Крым? Поехали в Ниццу.
— Можно и в Ниццу.
— Кстати, а у вас нет друга? Мне всегда почему-то нравились мужчины постарше…
Покачиваясь, Лера двинулась в туалет. Рита сразу пересела к Сергею и слилась с ним мягким горячим боком, и её пальцы, длинные и сухие, сплелись с его пальцами.
Леры не было долго. Наконец она вернулась: мокрая, бледная, тяжело дышащая.
— Что с тобой?
— Ты же знаешь, мне нельзя мешать… — Лера икнула, дёрнула головой и едва не упала.
Сергей подозвал официантку. Расплатился. Когда он доставал и отсчитывал деньги, то отметил почти бессознательно, что Рита при виде денег так же поджимает губы и становится похожей на статую, как и его бывшая жена, как и многие его женщины, с которыми у него что-то было после жены.
В темноте купе, где за полузашторенным окном мелькали летящие пятна света и кто-то храпел наверху, они уложили Леру на нижнюю полку.
Вышли, стали рядом в коридоре, глазами к окну.
Её тело было почти расслабленным, но не до конца.
Он целовал её в мочку уха и шею, а она его, закрыв глаза, в глаза.
— Хочу тебя, — шепнул он ей в ухо.
— И я тебя…
— Может, ко мне? — сказал он, зная, что это невозможно.
— К тебе далеко. Лучше у меня…
— А у тебя…
— Лера заснет, наверху наша подруга со своим парнем… Мы же и в ресторан пошли, чтобы им не мешать.
— А…
— Покурим, пока Лерка заснёт?
Подрагивая от мягких толчков уверенности, он шёл впереди неё. В тамбуре Рита достала сигарету. Не успела она сделать затяжку, как Сергей вытащил сигарету у неё из губ, обнял, прижал к себе и начал целовать. В тот момент, когда он обнял её, Рита перестала быть полурасслабленной, как в коридоре, вся повлажнела и стала стекать по нему и обтекать его, словно медуза. Он неистово целовал её, задрав её юбку и мял её ягодицы, а она, откинув голову, влажно дышала и сжимала пальцами его пах. Ещё немного — и он, вероятно, вошел бы в неё.
Но вдруг во вспышке сознания, совпавшей с промелькнувшим в тамбурном окне каким-то ярким источником света — вероятно, проехали полустанок с домом и фонарём, Сергей увидел себя, мявшего женское тело, словно тесто на засыпанном мукой столе, и его возбуждение сразу увяло, стало суетливым и мелким. Рита почувствовала, что он изменился, и осторожно застыла. Простояв так без движения несколько секунд, оба почувствовали, как мрачный холод заползает в их влажные тела — особенно там, где они только что истово мяли друг друга. Секунда, и Сергей вновь продолжил страстно обнимать и целовать женщину — словно хотел доказать, что он двинулся дальше, не остался на месте.
— Я хочу тебя, — сказал он.
Рита промолчала.
Не поднимая головы, она продолжала обнимать его. Но как-то иначе.
Может, в ней и было что-то мужское, но она женщина. Женщина, которая всегда чувствует, когда мужчина колеблется. Пусть даже это колебание длится меньше мгновения.
— Мне что-то тоже, не очень… после коньяка с шампанским… — Рита ласково отстранилась и посмотрела на него искрящимися глазами. — Давай лучше… уже в Крыму.
— В Крыму?
— Ну да. Ты же едешь с нами?
— Да… Конечно, еду.
— Ну вот видишь. И там я тебя так замучаю, ох! — Оплетя руками его шею, Рита, закрыв глаза, звонко поцеловала его в губы.
Теперь и её слова — про «замучаю» — прозвучали фальшиво, и он почувствовал это.
— Ну, давай, Серёженька. Завтра в шесть уже Симферополь. Увидимся!
— Увидимся…
Ещё раз улыбнувшись, она повернулась и ушла.
Какое-то время он стоял в тамбуре, курил. На душе было пусто, смешно. И как-то мелко, словно озеро, где он собирался выкупаться, оказалось маленькой лужей. От этого ощущения всё в нём внутри, и вокруг, и в тамбуре, и за окном, казалось Сергею ненужным, неуютным. «Увидимся». Он вспомнил, что так обычно говорят при встречах в офисе, чтобы что-то вообще говорить. Сигарета горчила. Липко и холодно было внизу, там, где недавно прижимались её горячие руки.
Он пошел в свой вагон. По дороге ощутил дурноту — тоже, видимо, намешал. В туалете вырвало, стало легче. Сергей умылся, постоял перед зеркалом, глядя на свое одутловатое, морщинистое и, как ему показалось, глупое лицо. Захотелось почистить зубы, он чувствовал, что изо рта воняет.
Очень долго он пробирался к себе в вагон, проходил все эти стучащие, гремящие шатающиеся площадки, распахивал и захлопывал за собой грязные тяжёлые двери.
Была уже ночь, почти все спали. Кроме старушки, которая вновь, как большая мышь, склонилась над клеёнчатой сумкой и тихо что-то пережевывала и глотала.
Сергей взобрался на свою полку, долго шуршал пакетами в рюкзаке, пытаясь отыскать зубную щетку. Когда наконец нашёл её, не понял, зачем она ему понадобилась.
Он вспомнил, как застыла Рита статуей, когда он вытаскивал в ресторане деньги. Хоть бы для приличия попытались заплатить за то, что заказывали до него. Он бы, конечно, не позволил. Но всё же… Обе заказывали за его счёт, не стесняясь, не интересуясь, что сколько стоит… В Крыму на троих никаких денег не хватит.
Врут в дороге, когда знакомятся с женщинами.
Христос завещал жить одним днем, а они живут часом, минутой.
К чёрту!
Полусидя на своей верхней полке, он упирался в подушку, спиной к проносящейся дороге. Спать не хотелось. Сергей вспомнил, что когда в разговоре с девчонками случайно упомянул, что едет в плацкартном вагоне, то тут же поспешил небрежно оправдаться:
«В кассе, когда покупал, только плацкарт оставался…» Хотя в кассе он как раз и спросил плацкарт, который в два раза дешевле купейного. Вспомнил он ещё, что в вокзальном разговоре с поджарым и дедом это он рассуждал, что нациям надо разъединяться, как людям, чтобы обрести свободу, а дед почему-то спьяну решил, что это говорил Антон, и он зачем-то промолчал, хотя виноватым себя не считал.
Чёрт!
Какая свобода?
Мелко, как мелко всё! И вся его жизнь была мелкой, тщедушной. Трус. Она ведь права: трус! Ходишь по мелкому бережку, вместо того чтобы вбежать в воду, нырнуть, заплыть глубоко. И… хоть бы даже и утонуть. Но хотя бы попробовать. Попробовать…
Ему захотелось соскочить с постели, пробежать сквозь вагонные туннели к тем двум дизайнершам, вытащить из купе сонную Риту и всё ей объяснить: никакой он, чёрт дери, не программист, лишь мечтал быть им когда-то, сидит он в мелкой конторе с мелкой зарплатой, пишет шаблонные отчёты в конце месяца и раз в неделю позволяет себе зайти и посидеть в баре, как американский мачо из полицейского боевика. А если женщина, которую он думает, что любит, застанет его не выключающим свет за собой — хотя бы даже в гостинице, где им не надо платить за электричество, она может с ним поругаться так, словно застала с шлюхой. И это — любовь?
