Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник)
(М) — Стена — это стена! Я уж не знаю, насколько там сущностна сущность или несущностна несущность. Но стена — это материя. Она имеет плотность, объём, теплопроводность. И обладает свойствами своих субстанций. Даже если предположить несущностность, как ты изволишь выражаться, Стены — она всё равно субстанция! На уровне, скажем, квантовой физики. Хорошо, если тебе угодно, стена не корпускула. Она — волна! Но от этого она не становится менее материальной. У неё есть обобщающая формула массы, которая, да будет тебе известно, является количественной характеристикой любых материальных объектов — как результат взаимодействия пространства со временем[13].
(Ф) — Меня поражает твоя косность. Твоё упорство в попытках свести всё к мёртвой материи, будь то Стена, Ветер, кусок колбасы или сам Господь Бог. Есть Ветер, который мы ощущаем… Он определяет особенности нашего существования… Его ты осязаешь… Ему ты подчинён… Именно ветер «кормит» тебя материальной пищей и даёт тебе возможность материальных зрелищ, ибо вся твоя такая материальная жизнь посвящена созданию материальных алгоритмов, выраженных тобою в закорючках условных значков, условности же описывающих, но благодаря этим условностям возможно реальное существование. И есть некая Стена. О ней нам всем известно с детства. Но только из слов пророчества. Ни ты, ни я никогда её не видели и не осязали. Но ты с упорством остолопа считаешь её некоей материей. Кучкой атомов… Комбинацией, которую тебе необходимо вычислить. Ты считаешь стену материальной, сущностной, потому что она «обнаруживает своё непрерывное влияние на тела по известным тебе законам. Но материален этот агент или нет?»[14]Хотя… Если вспомнить закон диалектики о единстве и борьбе противоположностей… Х-м… В этом случае — одна противоположность победила. Стена нематериальна. Несущностна. Как несущностен Бог. И несущностен Ветер. Но и материальное и нематериальное оказывает на нас одинаковое влияние. Поэтому — не всё ли равно, ЧТО есть Стена? Важно лишь то, что «…будет вечною…»
(М) — Так мы никогда не достигнем консенсуса!
(Ф) — Консенсус — это когда все соглашаются с тем, что каждый в отдельности считает ошибочным…
(М) — Я не буду спорить — это мудро. Но что нам это даёт?…
(Ф) — Ещё одну попытку.
(М) — Для чего?
(Ф) — Найти верное описание…
(М) — Но жизнь — это не способ описания. Это способ действия. И чем лучше это действие рассчитано, тем оно эффективнее…
— Ты ещё не устал от этих бесконечных бесплодных споров? — спросила Маша сразу после того, как Математик выключил устройство прослушивания.
— О чём ты? — удивился он.
— Вы гадаете о сущности Стены, вычисляете параметры «Порочного круга», но это невозможно, пока вы сами ему подвержены. Для вас — выйти из него невозможно, пока не будет найдено know-how. А найти вы его не можете, потому что никаким количеством экспериментов и расчётов нельзя доказать теорию. Но достаточно одного, чтобы её опровергнуть. Печально, но это факт — вы создали себе в голове свой маленький «порочный круг», а пытаетесь решить проблему мирового масштаба. Печально и смешно…
— Ты не понимаешь…
— Да, я не понимаю! — перебила Маша. — И что тебя особенно должно расстроить — и не собираюсь этого делать. Моё личное know-how состоит в том, чтобы не иметь никакого. Так я, по крайней мере, не буду плодить эффект «порочного круга», засоряя им ещё и свою голову…
— Слушай, когда ты, наконец, найдёшь себе кого-нибудь?!
— Если бы это было так просто…
— Поверить не могу! Ты же сама говорила: «Для умной женщины мужчины — не проблема; для умной женщины мужчины — решение».
— Я устала от таких решений… Прости, ты у нас, конечно, знаток тайн человеческой психики — особенно женской, но сегодня я точно в квалифицированной помощи не нуждаюсь! Так что, если тебе больше ничего не нужно…
— Ладно, я не обижаюсь. Зайду, когда ты будешь в хорошем расположении духа. Пока…
«Он не обижается… надо же! Когда мне самой станет известно РАСПОЛОЖЕНИЕ МОЕГО ДУХА, моему ТЕЛУ, надеюсь, уже не потребуется, чтобы к нему КТО-НИБУДЬ КОГДА-НИБУДЬ заходил!» — подумала Маша, со злостью захлопывая за Математиком дверь…»
Рассказ четвёртый
«Однажды случилось то, о чём Маша уже давно мечтала — найти себе в другом Городе друга. Того, с кем она могла бы разговаривать, когда и о чём ей захочется, рассказывать ему о своих мыслях и переживаниях, не обременяя ни себя, ни его размышлениями о целесообразности взаимоотношений, ведь невозможность встречи снимала все те недоразумения, что так свойственны жизни в замкнутом пространстве ТВОЕГО Города. Это одна сторона медали. А вторая — человек вообще так устроен — нужное кажется ему настолько важным, что оно по определению не может лежать где-то рядом, на виду, а должно прятаться от него за горизонтом досягаемости.
Сказать по правде, Маше просто хотелось, чтобы в её жизни появился кто-то… Она сама не могла понять кто. Такое впечатление, что Ветер, если верить Философу, действительно оказывал какое-то магическое действие на её мысли и чувства. Эфемерность окружающего мира порой ощущалась так остро, что сдавалось — начинаешь глазами видеть круги, по которым ходишь сам, и люди вокруг тебя…
Математик был хорошим, умным. Настоящий, надёжный друг, но…
Когда-то они полагали, что больше чем друзья. И даже достаточно долго прожили вместе. Достаточно долго для того, чтобы… В общем, когда людям кажется, что они вполне счастливы, они незаметно начинают любить меньше и заканчивают тем, что отдаляются друг от друга. Его всё устраивало, но ей хотелось чего-то большего, чего-то, что не поддавалось чётким формулировкам. А если и поддавалось, то выглядело так спонтанно, что потом, перечитывая собственные короткие мысли и заметки, она удивлялась отсутствию в них даже видимой последовательности. Ну, например, в один день она могла записать в своём блокноте, скучая без дела на работе:
«Если ты не делаешь ничего «не такого», то тебя и не ждёт ничто «не такое»…»
Он не понимал. Не мог или не хотел? Для него это было за рамками здравого смысла. А у неё что-то трепетало в душе — и никак не хотело подстраиваться под устойчивый с виду алгоритм жизни. Нельзя сказать, что они расстались. Просто перестали быть друг с другом. Это произошло как-то исподволь, как и всё в этом Городе. И, замкнув очередной круг, они остались теми, кем и были на самом деле друг для друга, — друзьями.
С тех пор у Маши случилась пара-тройка увлечений, но… как она сама записала в том же блокноте:
«Отношения хороши тем, что некоторое время позволяют не думать об отсутствии любви. Но… только некоторое время».
Единственное, чего она никак не могла понять, почему все без конца твердили ей об этом самом здравом смысле. «Почему они всегда утверждают, что только здравый смысл позволит сохранить мне целостность и сделает жизнь счастливой? Видимо, лучше всего у людей получается учить тому, чему им самим ещё надо учиться. Помнить о том, что вода мокрая, а курить вредно — вот и весь их здравый смысл, при внимательном рассмотрении. Если это единственное, на что может реально опереться человек, то почему этого не хватает чтобы изменить то, что необходимо изменить?» Так она думала, делая очередную запись в блокноте:
«Здравый смысл — это багаж стереотипов, приобретаемых к определённому возрасту. В нас всех с детства вдолбили «истину» о том, что есть вещи совершенно невозможные. Но всегда находится тот, кто во время уроков смотрел в окно и не слушал. Он единственный свободен творить чудеса».
Один раз ей даже показалось, что она наконец влюбилась, но… объект влюблённости ушёл из её жизни так же, как и пришёл — внезапно, случайно, низачем. Сломал привычный распорядок, поселил в стенах запах, сначала такой близкий и желанный, а потом агрессивный и чужой. Ушёл, оставив пустоту и единственное желание — уже договориться с кем-то. Это желание, впрочем, растаяло через какое-то время в её детской душе, как дымка.
А через некоторое время на последней странице блокнота, исписанного по этому поводу признаниями, страстью, болью и пеплом её души, появилась строчка:
«В книгах пишут о безумной любви, а в реальности торжествует истерика…»
Но однажды случилось то, что не оставило камня на камне от её предыдущей жизни, стерев за короткий срок из сердца и мыслей не только все воспоминания о деталях, но даже веру в то, что это действительно была ЕЁ жизнь…»
