Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник)
А через некоторое время на последней странице блокнота, исписанного по этому поводу признаниями, страстью, болью и пеплом её души, появилась строчка:
«В книгах пишут о безумной любви, а в реальности торжествует истерика…»
Но однажды случилось то, что не оставило камня на камне от её предыдущей жизни, стерев за короткий срок из сердца и мыслей не только все воспоминания о деталях, но даже веру в то, что это действительно была ЕЁ жизнь…»
Рассказ пятый
«В тот день, придя с работы, Маша вдруг, ни с того ни с сего, что было для неё характерно, решила приготовить себе ужин. Надо сказать, что обычно она очень редко ела дома — не любила долго находиться одна. Знаешь, иногда общество других людей нужно не потому, что ты не можешь без него обходиться, а потому, что не хочешь, чтобы твои собственные мысли долго оставались наедине с тобой.
Но сегодня она ещё с середины дня вознамерилась вкусно пострадать, позволив тем самым мыслям терзать её, как им заблагорассудится. А для этого была необходима обстановка, призванная поддержать и усугубить это состояние.
Так что, смешав водку с вермутом один к одному — для воодушевления, Маша принялась за изготовление салата. А когда тот был готов, она присела перекурить, вновь наполнив опустевший стакан. Незатейливые действия всегда вызывали у неё в душе ощущение комфорта. Вот и сейчас, закурив, Маша попыталась представить, как она поджарит немного мяса, но картинка почему-то не принесла ей должного удовольствия. Тогда она решила ограничиться консервированным эквивалентом. Сотворять из еды культ не было в её правилах. Да и не в еде как таковой было дело.
Докурив, Маша достала банку и консервный нож. «Как они управляются с этими железяками?» — думала она, имея в виду мужчин. Тем всегда было проще вскрыть десять таких банок, чем помыть одну тарелку. Видимо, даже в этом они находили клочки чувства собственного достоинства — читай «превосходства». «Никак не могу запомнить, какой частью надо прикладывать, а на что нажимать?» Она сильно надавила на рукоять, но… вместо того чтобы проткнуть тонкую крышку, нож вывернулся из-под руки и полоснул по указательному пальцу…
На глазах у Маши тут же выступили слёзы. Не от боли, нет. А от безумной жалости к себе вперемешку со злостью. «Конечно! Размечталась! Ты банку-то открыть не можешь! — яростно шипя, утирая рукавом глаза и облизывая окровавленный палец, думала Маша. — Вот останешься одна на планете с этой железякой и вагоном консервов — и сдохнешь от голода! Живут же другие как-то одни и не чувствуют себя ущербными! А я как дура последняя! Не могу больше! Не могу!»
Допив одним глотком всё, что оставалось в стакане, Маша смела со стола банку и нож. Те с грохотом отлетели куда-то в угол. Зашвырнув тарелку с салатом в холодильник и так хлопнув дверцей, что та чуть не отлетела, она пошла к телефону. Позвонить знакомым и напроситься на посиделки — вот единственное, что могло спасти ситуацию.
Кровь продолжала идти, и Маша, попеременно меняя руки, чтобы не запачкать аппарат, набрала по памяти номер…
— Олег, Олег! — чуть не закричала она, услышав характерный щелчок соединения.
— Это не Олег. Но если я могу вам чем-то помочь, и вы позволите… — незнакомый голос.
— Извините, я, наверное, не туда попала, — она уже была готова отправить телефон вслед за консервной банкой.
— Как знать.
— Что вы имеете в виду?…
Если разговор с незнакомцем продолжается больше нескольких секунд, бросить трубку уже не кажется естественным.
— То, что обычно в трудных ситуациях мы звоним тем, на кого можем рассчитывать, правильно?
— В общем, да, — ответила Маша нерешительно.
— И, как правило, потом выясняется, что рассчитывали мы совсем не на то, что они смогли бы или были готовы нам дать, да?
— Ну-у…
— Да или нет?
— Наверное, да.
— Опустим «наверное».
Непонятно почему, голос незнакомца начинал завораживать.
— Вы позвонили, но не рассчитывали на то, что это буду я. Так возможно, я и есть тот, кто сможет дать то, что вам сейчас действительно необходимо? Вам очень плохо сейчас? — Прямолинейный откровенный вопрос застал Машу врасплох. — Можете не отвечать. Если вместо «таблетки» в виде бывшего любовника, друга «по вызову», коллеги или ещё кого-нибудь в этом роде вам вдруг подворачивается совершенно незнакомый человек, с первых же слов проявляющий к вам интерес, значит, вам не просто плохо. Значит, вам очень плохо и, видимо, уже давно. Иначе бы зачем судьбе выделывать с вами такой фортель? — незнакомец сделал небольшую паузу. — Так что сделайте милость, прежде чем положить трубку, — скажите мне номер вашего телефона. Я обязательно позвоню вам завтра. Моя фамилия — Горохов. И я живу в Городе… впрочем, если моё чутьё меня не подводит — я живу в ДРУГОМ Городе. И… — могло показаться, что он смутился на мгновение. — Не пейте сегодня больше.
— Откуда вы знаете, что…
— Я волшебник, — весело ответил он, перебивая. — И если вам всё ещё есть, чем говорить, то я уже приготовил, чем записывать. Детская память, знаете ли: отвлекусь — и пиши пропало. Вот и пишу, чтобы не пропало. Ну, так я слушаю. Диктуйте номер…»
— То ли мама специально избегала называть этого человека по имени, то ли я по простоте своего восприятия не обращала внимания, а только так он и остался в моей памяти Гороховым, — Маша прикурила и продолжила.
Рассказ шестой
«На следующий день в 10.30 он позвонил на работу — Маша дала ему все свои телефоны, — потом в 12.00, затем в обеденный перерыв, ещё — вечером, когда она только зашла в квартиру. Следом, сразу после того, как она закончила ужинать чашкой кофе и бутербродом, и прямо перед сном, пожелать спокойной ночи…
В общем, что там говорить, — они скоро стали настоящими друзьями. Такими друзьями, что, положив трубку после очередного разговора с Гороховым, Маша уже через минуту начинала ощущать ни с чем не сравнимое желание вновь услышать его голос. Даже если бы он просто рассказывал ей один и тот же анекдот, она готова была слушать его часами. Она начала бояться, что сходит с ума. А однажды, когда в её телефонном аппарате что-то треснуло и он отключился, оно так чуть и не произошло. И произошло бы, если бы Маша, посреди ночи — а в тот раз их разговор сильно затянулся, — не разбудила громким стуком в дверь соседней квартиры ничего не соображающего спросонья Математика. И не заставила его наладить аппарат, не обращая внимания на его ехидные замечания и совершенно неуместные шутки.
На переполнявшие её чувства уже не хватало тех слов, которыми Маша обычно комментировала себе же свою жизнь. И слова изменились до неузнаваемости. Из коротких чётких фраз они преобразились в причудливые метафоры. Их смысл она сама не всегда понимала до конца. Но своим скрытым от взора реальности смыслом они были созвучны её чувствам и мыслям на тот момент. Все эти нежные, пропитанные теплом и печальной радостью слова она писала Ему. Писала, но никогда не говорила. До того дня, когда весь мир перевернулся вверх тормашками, но… это случилось много позже. А пока:
«Реальность проявляется там, где начинают ускользать слова».
…такие строки появлялись на страницах её дневника.
И казалось, нет в мире ничего более прекрасного, чем знать, что на свете есть единственный близкий человек. С ним ты можешь разговаривать не только разумом, но и сердцем…
Всю свою сознательную жизнь Маша пользовалась словами. Она извлекала из них пользу. «Польза вербального отражения ума» — написала она как-то в своём дневнике. «Разум, отражающий удары потенциального врага. Разум — щит, разум — партнёр. Разум, защищающий сердце и душу. Разум — плащ супергероя, не допускающий дальше ограниченных им пределов вредное воздействие… Слово — идеальное, непобедимое, высокотехнологичное наисовременнейшее его оружие. Стройное, тактически и стратегически продуманное сочетание отточенной иронии, не позволяющее ранить тебя. Броня, которой не страшны внешние воздействия. Пирамида, защищающая сердце… Склеп для истины».
Никто не догадывался, какова была Маша на самом деле. Этого не знал ни Математик, ни даже, пожалуй, она сама.
Но сейчас, впервые в жизни, она писала, не задумываясь, какое впечатление это произведёт. Ей не было дела ни до кого. Слова изливались на бумагу, и никакой разум, никакой здравый смысл не имели значения и не ставили никаких барьеров. Так можно писать только сердцем. И только сердцу. Только тому, кто такой же, как ты. Кто не ранит тебя, ибо нельзя ранить собственное сердце.
