Элис Сиболд - Милые кости
— Неужели непонятно?…— Мама на секунду замерла, не выпуская из рук банку чая «Эрл Грей».
— Что?
Опустив банку, она включила газ и обернулась. И своими глазами увидела, как Бакли, нервно сосущий большой палец, прижался к моей сестре.
— Он погнался за тем соседом; это не к добру.
— Надо спешить, мама, — настаивала Линдси. — Надо бежать на помощь.
— Нет.
Мама, надо его спасать. Бакли, не смей сосать палец! От испуга мой брат разразился горькими слезами, сестра наклонилась, чтобы покрепче прижать его к себе. Потом она подняла глаза:
— Тогда я одна пойду.
— Никуда ты не пойдешь, — отрезала моя мама. — Он сам явится. Это не нашего ума дело.
— Мам, — стояла на своем Линдси, — а вдруг он ранен?
Бакли перестал реветь и только переводил глаза с мамы на сестру. Он понимал, что означает «ранен» и кто подевался неизвестно куда.
Моя мама со значением посмотрела на Линдси:
— Вопрос закрыт. Либо ступай к себе в комнату, либо жди здесь, вместе со мной. Одно из двух. У Линдси отнялся язык. Она не сводила глаз с мамы, а сама хотела одного: бежать, лететь к моему отцу, ко мне, туда, где теперь — она это явственно представляла — билось сердце нашей семьи. Но тепло, исходящее от Бакли, удерживало ее на месте.
— Бакли, — проговорила она, — пошли наверх. Возьму тебя к себе.
До него начала доходить простая истина: если тебе делают поблажки — значит, случилось что-то страшное.
Когда позвонили из полиции, мама подбежала к аппарату в прихожей.
— Его ударили нашей бейсбольной битой! — выпалила она, хватая плащ, ключи и губную помаду.
Моя сестра вдруг ощутила страшную пустоту и в то же время огромную ответственность. Бакли нельзя было оставить без присмотра, а Линдси не умела водить машину. И потом, все ведь было предельно ясно. Место жены — рядом с мужем, разве не так?
Дозвонившись до матери Нейта, все равно никто в округе уже не спал, — моя сестра четко продумала свои действия. Прежде всего она набрала номер Сэмюела. Не прошло и часа, как мать Нейта уже забрала к себе Бакли, а перед нашим домом затормозил мотоцикл Хэла. От такого у любой девчонки захватит дух: впервые в жизни вскочить на мотоцикл, прижаться к классному парню… но все помыслы Линдси устремились к нашему отцу.
Когда она вбежала в палату, мамы там не было, только мы с отцом. Остановившись у кровати, моя сестра беззвучно заплакала.
— Папа? — звала она. — Папа, ты жив?
Дверь приоткрылась. В палату заглянул Хэл Хеклер — рослый, видный, классный.
— Линдси, — окликнул он, — если что — я в вестибюле.
Она обернулась, не скрывая слез:
— Спасибо, Хэл. Если увидишь маму…
— Скажу, что ты здесь.
Линдси взяла моего отца за руку и стала вглядываться в его лицо, ища хоть малейшие признаки жизни. Она взрослела у меня на глазах. Я прислушалась: она шепотом повторяла песенку, которую пел нам с ней отец, когда Бакли еще не родился:
Камешки-косточки, семечек горсточки, В поле тропинки, стеклышки-льдинки. Папа тоскует, сидит у окошка. Кто же его приголубит немножко? Где его дочери, две баловушки? Прыгают по полю, словно лягушки!
Я мечтала, чтобы папино лицо осветилось улыбкой, но он был где-то далеко, под дурманом наркоза, под пятой ночного ужаса, за гранью бытия. На положенный срок свинцовые кандалы анестезии сковали сознание. Восковые стены сомкнулись в благословенном прошлом, где была жива любимая дочь, где не думалось о коленной чашечке, где не звучали слова детской песенки, которую напевала другая любимая дочь. — Когда мертвые отпустят живых, — говорила мне Фрэнни, — живые смогут жить дальше.
— А мертвые? — спрашивала я. — Нам-то куда деваться?
Ответа не было.
Лен Фэнермен примчался в больницу по телефонному звонку. Диспетчер сообщил, что его вызывает Абигайль Сэлмон.
Мой отец был еще в операционной; мама расхаживала по коридору у поста медсестер. Она приехала в плаще, накинутом прямо на тонкую ночную сорочку. На ногах домашние тапочки, похожие на балетные пуанты. Волосы распущены по плечам — ни в карманах, ни в сумочке, как назло, не завалялось ни одной круглой резинки. Только губы привычно подкрашены ярко-алым.
Заметив, что в конце длинного белого коридора появился Лен, она немного успокоилась.
— Абигайль, — только и произнес он, приблизившись.
— О, Лен, — отозвалась она.
По лицу было видно: больше ей ничего не приходит в голову. У нее было одно желание — выдохнуть его имя. Все остальное не умещалось в слова.
Как только Лен с моей матерью соприкоснулись руками, дежурные сестры как по команде отвернулись. Они были достаточно хорошо вышколены, чтобы не глазеть на посетителей, но тем не менее успели заметить, что этот мужчина небезразличен жене потерпевшего.
— Выйдем в вестибюль, — предложил Лен и повел мою мать по коридору.
Она сразу сказала, что мой отец на операции. А Лен поведал, что произошло на кукурузном поле.
— Видимо, он принял эту девочку за Джорджа Гарви.
— Клариссу? — Моя мать в изумлении остановилась, не дойдя нескольких шагов до вестибюля.
— Там же было темно, Абигайль. Он бросился на свет фонарика — вот и все. Мои слова его не убедили. Ему повсюду мерещится Гарви.
— А Кларисса не пострадала?
— Пара царапин. Промыли и отпустили домой.
Девочка билась в истерике. Крик, слезы. Роковое совпадение — она же была подружкой Сюзи.
Хэл положил ноги на шлем, прихваченный для Линдси, и задремал в темном углу. Услышав голоса, он заворочался.
Это была моя мама с каким-то легавым. Хэл вжался в кресло и потупился, чтобы длинные волосы спрятали физиономию. Надеялся, что его не узнают.
Но мама вспомнила куртку, в которой приходил к нам Сэмюел, и у нее в голове мелькнуло: «Сэмюел тоже здесь», но следующей мыслью было: «Это его брат».
— Присядем. — Лен указал на ряд стульев у противоположной стены.
— Нет, мне легче, когда я хожу, — ответила моя мама. — Врачи говорят, операция займет не меньше часа, а до этого ничего определенного сказать нельзя.
— Куда пойдем?
— Сигареты есть?
— Конечно есть, — виновато улыбнулся Лен. Он никак не мог поймать ее взгляд. Она смотрела в никуда. В глазах была отрешенность, и ему захотелось помахать рукой у нее перед носом, встряхнуть ее на плечи, чтобы вернуть на землю, заставить смотреть Прямо. На него.
— Пошли на воздух.
Рядом с отцовской палатой обнаружился узкий забетонированный балкон. Его использовали для технических целей: там стоял кондиционер, из которого с жужжанием струился горячий воздух, сразу окутавший их плотной пеленой. Они курили и смотрели друг на друга, будто разом, без лишних слов, открыли новую страницу, на которой для памяти записали неотложное дело.
