Мария Метлицкая - Миленький ты мой
Узнаю сразу мамашу Оли Беловой – по колким глазам, явной вздрюченности и перманентной готовности к скандалу. Отвожу глаза. С ее дочерью все неплохо. Фигу в кармане я не держу. Узнаю и маму Ритки, моей тайной осведомительницы, – у той, довольно хорошенькой и о-очень надушенной блондинки, глаза полыхают интересом – понятно, в кого такая борзая дочка.
Я начинаю собрание. Все притихли и внимательно слушают. Минут через пятнадцать скрипит дверь, и я вижу мужчину. Он извиняется: «Задержали на работе, простите!»
Я киваю, и он – бочком, осторожно – заходит в класс и присаживается на край скамейки у входа.
Я чувствую, что меня заливает огнем. Краснею я редко, но… метко. Так же краснела Полина Сергеевна, мать ее так…
Краснею я моментально, отвожу глаза так же быстро и делаю вид, что мне душно. Родители смотрят на меня с удивлением, и дедушка Саши приоткрывает окно. Я благодарю его кивком головы и пытаюсь продолжить.
На крайнюю скамейку я не смотрю. Туда, куда присел опоздавший мужчина. Потому… Потому что сердце мое бьется часто и гулко. Потому что я очень взволнованна.
Потому что я сама удивлена и не понимаю, в чем дело. Потому что этот мужчина так хорош собой, что хоть плачь! И потому что это – отец Дианы. Это сразу понятно, нечего и спрашивать.
У них одинаковые серые глаза, темные и густые ресницы и бледные, четкие рты. У них абсолютно одинаковое выражение лица – печальное и… как у Пьеро.
И еще – я не понимаю, как можно было оставить такого мужчину и эту девочку!
Не понимаю! И сердце мое кипит и плавится… от нежности.
Тем временем он достает из кармана блокнот и ручку и начинает трогательно, чуть приоткрыв рот – точно, как дочка! – записывать за мной все подряд. Наверное, он из тех, кто считает учителя небожителем.
Есть такие. Как же он заблуждается!..
Я лихорадочно думала, как мне его задержать после собрания. Впрочем, чего тут думать? Учитель всегда найдет повод.
Собрание я скоро свернула – прошло оно без эксцессов. Даже скандальная мамаша Оли Беловой была вполне мила и контактна. На последней парте скромно сидела восточная женщина в длинном бархатном национальном платье и пестрой, с блестяшками косынке на голове. В ушах покачивались длинные золотые серьги с красными камнями. На пальцах тоже было прилично золота – и тоже броского, массивного и тяжелого.
Я поняла, что это – мать Валиджона Салимова, тихого и худенького мальчишки с огромными и испуганными ярко-черными глазами. Валиджон почти не говорил по-русски – так, пару фраз. Конечно же, и на уроках ничего не понимал. Большая таджикская семья переселилась в Россию недавно – почему и как, мы не знали. Знали только, что всей огромной семьей – кажется, с пятью или с шестью детьми – живут они в каком-то сараюшке на окраине города.
Мать Валиджона была очень красива – черноглазая, с тонким и прямым носом и ярким и крупным ртом.
Родители начали потихоньку вставать со скамеек и, продолжая общаться друг с другом, прощались со мной.
Отец Дианы сидел и продолжал что-то записывать в блокноте.
Мать Валиджона оставалась на месте. «Не понимает? – подумала я. – Не понимает, что собрание закончилось и что можно идти домой?»
Я вздохнула и подошла к отцу Дианы:
– А вас, Штирлиц, я попрошу остаться!
Конечно же, я так не сказала. Просто попросила его задержаться.
Он оторвал глаза от блокнота, внимательно посмотрел на меня и поспешно кивнул.
Таджичка продолжала сидеть на своем месте. Я подошла к ней.
– Что-нибудь не так? – спросила я.
Она жалко улыбнулась и из ее прекрасных глаз покатилась слеза.
– Не понимаю ничего!.. – произнесла она. – Прости, учительница!
Руки ее дрожали, плечи подрагивали. Я обняла ее и погладила по голове – как ребенка. «Все хорошо, милая! – говорила я. – У вас очень хороший мальчик!»
А она мелко кивала, хватала мою руку и, кажется, попыталась ее поцеловать.
Аккуратно я проводила ее до двери и подтолкнула на выход.
Отец Дианы внимательно и изучающе смотрел на меня.
Наконец, мать Валиджона была благополучно выдворена, и я села за учительский стол.
– А вы… – задумчиво произнес он, – вы хороший человек, Лидия Андреевна!
Я вздрогнула, покраснела и заставила себя поднять на него глаза.
– Да обычный человек… – пробормотала я в смущении.
Потом ругала себя: зачем же так сразу себя опускать? Дура и есть дура! Надо было кокетливо улыбнуться, похлопать глазками и, вздохнув притворно, развести ручками.
Но кокетство и прочее – не для меня. Я – «танк, тяжелая артиллерия»! Слова моего бывшего мужа так прочно засели в моей голове, что…
И я начала разговор. Конечно, про девочку, про Дину. Начала осторожно, но упорно делая вид, что их семейная ситуация мне неведома.
Он молчал, иногда кивал и сидел, опустив голову.
– Да… – наконец произнес он, – вы, разумеется, правы! Дина очень замкнута, необщительна и… – он снова замолчал, – и неконтактна.
– Уроки она учит прилежно, занятиями не пренебрегает, но… Мне кажется, что ей мало что интересно! – поспешно добавила я, видя, как он расстроен.
Он хмыкнул:
– Да, знаете ли… Вы снова правы! А что мне делать? Со всем этим? Ну, как заинтересовать ее, что ли? Может, какой-то кружок? – Он с надеждой посмотрел на меня.
Я кивнула:
– Да-да! Именно – заинтересовать! Хоть чем-то! А вы давно с ней никуда не ездили?
– В смысле? – не понял он.
– Да куда угодно! – разгорячилась я. – Да хоть в Москву! Погулять, зайти в музей, на выставку! Поесть мороженого, наконец. Сходить в зоопарк. Может, она и?..
Он смотрел на меня, не отрывая глаз.
Потом задумчиво произнес:
– А вы, Лидия Андреевна, правы! И как мне это в голову не приходило?
Я только кивнула.
Через три дня, в четверг, выйдя в коридор после последнего урока, я увидела его – отца моей ученицы Дианы Сметаниной.
Он стоял, прислонившись к подоконнику, и смотрел на меня. Я замешкалась, принялась закрывать дверь, завозилась с замком, и он подскочил, чтобы помочь.
Я слышала его дыхание, чувствовала его запах у себя за спиной и злилась на себя.
Как первоклашка, ей-богу!
Наконец дверь мы закрыли и встали как вкопанные – друг напротив друга.
Оба смущенные, по-дурацки молчали.
Наконец я взяла себя в руки и спросила:
– Что-то случилось? А где Дина?
Он мотнул головой:
– Нет-нет! Все в порядке! Просто… – он замолчал, – просто я хотел… вам кое-что предложить!
Я, уже почти владея собой, вскинула брови.
– Да вы меня простите, если что не так! – быстро заговорил он. – Не обижайтесь, бога ради! Я… А вы не могли бы поехать с нами? В Москву? Ну, на экскурсию эту? Да, кстати! Простите! Меня зовут Валентин.
