Михаил Лифшиц - Почтовый ящик
Евгений Алексеевич высказался и отошел. Сказал все-таки гадость. Вроде бы и похвалил Сережу и папу, но не преминул подчеркнуть, что к ней, Тане, эти похвалы не относятся. Ну, и Бог с ним. Он столько лет работает, поэтому столько знает. А Таня не так уж и давно. Кроме того, женщине тяжелее, два декретных отпуска, заботы о воспитании детей, домашние хлопоты, поди, все успей…
Бывало еще, вспоминали о ее семье, когда раньше были продовольственные заказы, правильнее бы их называть «наборы», и Тане доставался заказ по жребию. Тогда можно было услышать, как какая-нибудь обделенная сослуживица злобно шипела за спиной: «Все для своих!»
Андрей Прокофьевич велел Тане на хулу внимания не обращать, а если родственников хвалили, то говорить: «Спасибо, мне очень приятно», и больше ничего. «А то брякнешь лишнего, потом разбирайся», – добавлял отец.
Но после того, что произошло, все отцовские указания забылись мгновенно. Пришла после обеденного перерыва Ириша, молодая сравнительно дама, под тридцать. Незамужняя и без детей, к тому же простенькая, так что Таня считала себя неизмеримо выше нее. Уселась за соседний стол и стала демонстративно смотреть, пялиться на Таню, положив голову на ладонь, а далеко отставленный локоть уперев в стол. Чтобы так сесть, Ирише пришлось сильно изогнуться, получилась довольно принужденная и нахальная поза.
– Ты что, Ириша? – спросила Таня.
– Да вот, смотрю на тебя, Татьяна, и думаю, как он этакую кралю на такую свинку променял?
Таня испугалась, что всплыла история с тем парнем, с Андреем.
– Я что, похожа на свинью?
– И вправду, не знает! Ты разуй глаза-то! Твой Сергунчик-попрыгунчик адюльтер завел. Я-то думала, ты знаешь. Хотела просто последние новости сообщить, что опять их в обед вместе видела. Главное, было бы на что польститься, я же говорю: свинка, против тебя – тьфу, – наслаждалась Ириша.
Для Татьяны это было ошеломляющее сообщение. Все мысли о тайной любви вертелись у нее только вокруг ее давнишнего приключения. Мысли эти обволакивали реально произошедшие события, как паутиной, вились, перепутывались. Перевирался и смягчался тот обыкновенный и пошлый эпизод, создавался мягкий кокон таинственности, романтичности, отсутствия вины перед мужем… Андрей по-прежнему работал на предприятии, был такой же поджарый, но за эти годы поблек, совсем утратил былую привлекательность. У него стало бледное, немного отечное лицо, уходящая от носа внутрь беззубого рта верхняя губа. Говорили, что он пьет. Когда он случайно сталкивался с Таней, то здоровался довольно спокойно. Таня ему отвечала. Подумаешь, что-то когда-то было, да и то все равно, что не с ним, с этим поблекшим мужиком, а с другим, замечательным, прекрасным юношей…
А тут, здравствуйте, как обухом по голове. Нужно сначала убедиться, решила Таня. На следующий день Таня выскочила из проходной пораньше, перед обеденным перерывом, и, используя навыки, полученные при охоте за Андреем, стала подкарауливать Сережу. Вот он вышел и направился к лесочку невдалеке от проходной. Через пять минут показалась и она, разлучница, и поспешила в ту же сторону. Татьяна нарочно вышла из засады и пошла ей навстречу. Та увидела Таню, смутилась, сбросила шаг, заметалась, завертелась на месте, как колобок на блюдце. Потом, видать, опомнилась и пошла, не торопясь, куда шла, на свидание с ее мужем.
Других доказательств Тане не нужно было, и так все ясно! Надо что-то делать! Надо спасать семью! Правду мать говорила как-то, что Сережа гуляет. Таня ей тогда ответила строго, что этого не может быть. Видишь, может, оказывается. О, чуткое материнское сердце!
Что же предпринять? По своей привычке перекладывать любое дело на других Таня решила вынести Сережино поведение на суд общественности. Именно в таких формулировках вертелись в Таниной голове мысли о своих дальнейших действиях. Пусть коллектив поможет навести порядок, точнее, призовет ее мужа к порядку. Но как? Написать или поговорить с кем-нибудь? Писать в партком про неверного мужа? Над этим все смеются, да и парткомов уже нет. Именно поговорить. Не на собрании, конечно. Над этим тоже все смеются. В коллективе всегда есть люди, которые создают моральный климат. Что они говорят или делают, то и хорошо. Вот таких и нужно привлечь. Почему-то всплыл в памяти Зарезов. Ну, нет. Во-первых, он работает не с Сережей, а с ней, во-вторых, неизвестно еще, что он скажет. Нужно пригласить Валентину Михайловну, она нравственная женщина, поэтому должна пристыдить неверного мужа. Еще можно позвать Мишу Севостьянова. У Миши трое детей, и он верующий, ходит в церковь. Очень порядочный человек, он, конечно, будет на Таниной стороне.
Пригласив Мишу и Валентину Михайловну встретиться завтра перед работой, Таня в этот вечер удержалась и ничего не сказала Сереже о своем открытии. Сережа подумал, что пронесло, что Галочка напрасно испугалась. Даже почувствовал благодарность к жене за то, что она ничего не знает.
На следующий день Таня потащила Сережу на работу на пятнадцать минут раньше. В лесочке у проходной они встретились с Валентиной Михайловной и Мишей. Все сказали: «Доброе утро!», и приглашенные стали смотреть на Таню, зачем она их позвала. Таня начала:
– Я попросила вас прийти, потому что узнала… узнала, что… Я думала, что мой муж ходит на работу работать. А он завел шашни! Поэтому, я прошу вас, чтобы вы высказали свое отношение к этому…поступку.
Сережа от неожиданности раскрыл рот, Валентина Михайловна покраснела и стала смотреть в землю, ничего не говоря. Миша смотрел на Таню и думал, что бы такое сказать. Таня почувствовала, что коллектив еще не созрел для осуждения Сережи, поэтому продолжила.
– Я знаю, кто предмет. Это – ваша Галочка, как вы ее все называете. Она замужняя женщина, у нее дети. Она член профкома. Какое она имеет право!
Сережа испытал жгучий стыд за жену перед Валентиной Михайловной и Мишей. Какой позор! От неожиданности, от смущения Сережа, что называется, потерял лицо и понес ахинею.
– Таня, ты ошибаешься. Мы с Галей связаны по работе. Потом, у меня в лаборатории много нуждающихся в санаторно-курортном лечении, а Галя имеет вес в профкоме и может помочь. Вот, например, Валентине Михайловне нужна путевка в Кисловодск. Правда, Валентина Михайловна?…
Вот так-то вот… Струсил Сережа, отказался от своей Галочки, стоя перед судьями в лесочке у проходной, как апостол Петр отказался от Христа в Гефсиманском саду. Всю жизнь потом стыдился Сережа своего малодушия…
Валентина Михайловна молчала, и Сережа тоже замолчал. Заговорил Миша.
– Тань, мы-то с Валей тут причем?
– Вы – коллектив, и можете высказать свое мнение, – ответила Таня.
– Но дело-то не коллективное, скорее семейное, – продолжал мягко уходить в сторону Миша.
– Я пригласила не весь коллектив, а только двух человек, которых уважаю, – попыталась наладить контакт Таня.
– Нет разницы, двоих или десятерых, – сказал Миша.
– Нет, так не годится. Перед вами морально разлагается человек, а вы не хотите его спасти? Вы что, боитесь, потому что Сергей – ваш начальник? – Таня призвала Мишу проявить гражданскую позицию.
– Вот что, – сказал Миша, отзываясь на Танин призыв быть твердым. – Шашни там у вас или не шашни, любовь у вас или профсоюзная работа, мы не знаем и знать не хотим. Ты как будто родителей вызвала в школу. А это не повод устраивать родительское собрание. Сама разбирайся со своим двоечником. Пошли, Валя.
Миша взял под руку Валентину Михайловну и повел к проходной. Танина затея не удалась. Она ошиблась в этих людях. Думала, что они принципиальные, ответственные, а они то ли трусы, то ли подхалимы.
Дальше Танины действия были просты и незатейливы: она устраивала мужу скандалы каждый день. Говорила, что должна быть для него «вне конкуренции», что она отдала ему молодость, родила ему двух прекрасных детей, и теперь, когда она уже в возрасте, он стал заглядываться на скверных женщин. Говорила, что не понимает, как это Сережа клюнул на такую жирную бабу, тогда как раньше ему нравились стройные женщины. Попрекала тем, что вытащила его из дальневосточной дыры, всем обеспечила, а он чем ей ответил?
Таня узнала телефон мужа разлучницы и позвонила ему, чтобы спросить, знает ли он про эту связь и как реагирует? Но тот отреагировал странно. Сказал, что единственное, чем они с Татьяной Андреевной могут отомстить, так это встретиться и в ответ на их неверность тоже наставить им рога. Он еще ерничает! Шут гороховый! Правильно говорят, муж и жена – одна сатана.
Таня не была особенно занята ни семьей, ни бытом, ни работой, и незаполненная душа ее полностью налилась обидой, возмущением, негодованием. Себя жалеть – каждый большой мастер.
А Сережа смотрел на кричащую жену и думал: «Чего она орет? Хорошо бы замолчала…» Сережа старался, чтобы дома не знали о конфликте, Таня же, напротив, хотела, чтобы гнусное поведение Сережи стало предметом семейного обсуждения.
