Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков
Распахнулась дверь, влетел Тымнет.
– Вот подписи к снимкам, – и повернулся к Праву: – Посмотрел машину?! Пошли обедать!
Праву кинул отчаянный взгляд на Машу, но она стояла, отвернувшись к окну, и внимательно читала листки, которые ей дал Тымнет.
– Ты идешь, Праву? – нетерпеливо спросил Тымнет.
Праву медленно пошел за ним.
В столовой было много народу, но Тымнета здесь хорошо знали, и приглашения подсесть сыпались со всех сторон.
Когда они остались вдвоем за столом, Праву сказал:
– Неужели ты не мог подождать с обедом?
Тымнет невозмутимо ответил:
– У нас обеденный перерыв только час… К тому же мне показалось, что времени, которое вы провели вместе, достаточно, чтобы не только объясниться в любви, но и договориться о свадьбе.
– Не могу же я сразу все выложить ей, – простодушно признался Праву. – Мы так долго ждали встречи. Обижается, что не писал. Я бы на ее месте тоже сердился… Когда мы учились в школе, она была совсем другая.
Взгляд у Тымнета был какой-то странный, и Праву настороженно спросил:
– Ты что-то скрываешь от меня?
Тымнет аккуратно сложил одна на другую грязные тарелки.
– Может быть, пойдем отсюда?
На улице он долго молчал, и Праву нетерпеливо посматривал на него. Лицо Тымнета выражало углубленную работу мысли. Наконец он заговорил:
– Дело в том… Если посмотреть на это спокойно, без эмоций… Словом, Маша Рагтытваль выходит замуж за корректора Иякука.
Праву резко остановился, как будто споткнулся.
– Что ты сказал?.. Это неправда… Она же… Она же…
Но вспомнил ее лицо, голос, каким она рассказывала о работе машины, и сказал:
– Все ясно.
– Вот и хорошо, – облегченно произнес Тымнет. – Никакой трагедии нет. Я, например, сколько раз влюблялся в молодости, много раз был отвергнут, страдал… И ничего, вышел в люди, женился на той, которая все же оказалась единственной… Будь мужчиной, Праву, – в жизни бывают похуже положения!
– Замолчи! – крикнул Праву и зашагал быстрее.
Тымнет тоже прибавил шагу и некоторое время шел рядом. Но, поняв, что его утешения только расстраивают Праву, сказал:
– Ладно, побудь один. Смотри не очень напивайся с горя.
Праву круто свернул с улицы и пошел к морю.
Ноги, обутые в расшитые торбаса – подарок Росмунты, – проваливались в глубокий снег, больно стукались об острые края торосов, скрытые под снегом. Но Праву, не обращая внимания на боль, машинально вытаскивал ноги и шагал дальше.
Лицо Маши Рагтытваль, ее улыбка назойливо стояли перед ним. Он слышал ее голос, вспоминал слова, которые она говорила, видел, как она шла по длинному коридору магаданской гостиницы.
Дойдя до середины лимана, Праву остановился и оглянулся. Отсюда дома Анадыря казались совсем крошечными. Над всем поселком висело черное покрывало дыма.
Праву повернул обратно по накатанной автомобильной дороге. Он шел медленно и, когда слышал позади себя сигнал, покорно отходил в сторону, как во сне. Машины обгоняли его, а некоторые останавливались: шоферы предлагали подвезти и недоуменно смотрели на чудака, который предпочитает идти пешком по морозу, вместо того чтобы ехать.
Недалеко от берега Праву снова шагнул в глубокий снег, сторонясь машины.
«Победа»-вездеход остановилась. Шофер опустил стекло и выглянул:
– Садись!
Праву заинтересовал шофер-чукча, и он, обойдя машину, открыл дверцу.
– Куда вас везти? – спросил парень привычным тоном человека, имеющего дело с начальством.
– Куда ты поедешь, туда и я, – безразлично ответил Праву.
Шофер озадаченно посмотрел на него и сказал:
– Повезу в гостиницу. Это рядом с гаражом.
Праву промолчал.
Машина ныряла в снежных выбоинах, и Праву несколько раз стукнулся лбом о переднее стекло.
– Как тебя зовут? – спросил он, любуясь, как парень лихо крутит баранку.
– Кымытэгин, – с готовностью ответил шофер, словно только и ждал этого вопроса. – Работаю в окрисполкоме.
Через несколько минут Праву уже знал несложную биографию Кымытэгина. Родился в прибрежном селении. После семилетки работал в колхозе мотористом промыслового вельбота, затем ушел в армию. Там стал шофером. После демобилизации его уговорили работать в окрисполкоме.
– Теперь вожу начальство, – с деланным огорчением говорил Кымытэгин. – Работа не пыльная, как говорят русские. Зимой еще есть куда поездить, а летом вовсе некуда. Так и сижу в гараже. Иногда, когда становится совсем тошно, сажусь на бульдозер. Но ничего, жить можно! Зарплата приличная. Вот сегодня отвез заведующего финансовым отделом окрисполкома на аэродром, завернул в магазин, купил чего надо. Поставлю машину в гараж и пойду отдыхать. Жены нет, комната есть, никто над тобой до следующего утра не командует.
В свою очередь Кымытэгин поинтересовался, чем занимается Праву.
– Слышал, – сказал Кымытэгин, когда Праву сообщил, что работает в Торвагыргыне. – Много раз говорили о вас. Собираются выдвигать. Председатель ругался: кадров местных не хватает, а человека с высшим образованием держат в глуши, не дают расти…
Кымытэгин оказался человеком очень осведомленным в делах окружного комитета партии.
Подъехали к гаражу. Праву вышел из машины.
– Может быть, составите компанию? – Кымытэгин выразительно показал на две бутылки спирта, лежавшие рядом с ним на сиденье.
Праву вспомнил слова, сказанные Тымнетом: смотри не напейся. Он взглянул на Кымытэгина, колеблясь.
Внутренний голос подсказывал отказаться от выпивки, но тут же примешивался другой и очень убедительно внушал, что в его положении нет ничего лучше, как хорошенько выпить. В самом деле, испокон веков ведется прибегать в таких случаях к спасительному вину – для забвения, видимо. Праву не первый и не последний… Что же делать? Идти к Тымнету, который все знает и будет утешать, не понимая глубины его обиды и разочарования? Или пойти в кино?.. Нет, лучше уж к Кымытэгину.
Жилище шофера оказалось в одном из новых домов, выстроившихся рядком в верхнем Анадыре. Одну из комнат в двухкомнатной квартире занимал Кымытэгин.
Хозяин скинул спецовку, тщательно умылся и принялся готовить закуску. Достал откуда-то две огромные замороженные нельмы и положил на стол.
– Мы не будем их строгать, – сказал он, принеся из кухни топор. – Мы их побьем. Так вкуснее.
Он разложил на газете рыбины и сильными ударами обуха топора расколотил их. Потом поставил несколько банок с консервами и гордо сказал:
– Китайское мясо. Курица и утки. Но сварены так, что не разберешь, где утка, а где курица. Правда, живую курицу я видел в бухте Провидения, но ел ее только в консервированном виде… Садитесь на диван. Это хороший диван. Раньше он стоял в приемной председателя окрисполкома.
Стол, на котором разложил еду Кымытэгин, тоже, должно быть, когда-то стоял в учреждении: из боковых планок еще торчали лохмотья сукна.
Кымытэгин разлил спирт по стаканам и спросил:
– Вы пьете какой: чистый или разведенный?
– Разведенный, – уверенно сказал Праву.
Чокнулись стаканами.
– За что пьем? – спросил Праву.
– Первый тост за Чукотку, – предложил Кымытэгин. – Так всегда начинает заведующий окружным плановым отделом Нацваладзе.
– Хорошо, – согласился Праву и выпил. Спирт обжег внутренности, и Праву поперхнулся.
– Скорей! Скорей! – Кымытэгин протянул ему большой кусок мерзлой рыбы, обсыпанный солью.
Прошла горечь во рту, а в желудке зажегся маленький костер, который погнал тепло по всем жилам.
Праву обвел потеплевшими глазами комнату и спросил:
– Что ж ты не женишься? У тебя хорошая специальность, комната есть.
– Разве тут женишься? – презрительно протянул Кымытэгин, наливая по второй. – Здесь все девушки ждут каких-то необыкновенных женихов. Я разочаровался. Вот перееду в колхоз – там другое дело. А здесь какая-нибудь фифа, завитая как каракуль, все фыркает, пфукает, будто родилась не в яранге, а во дворце, в худшем случае в доме командира полка. Я спрашиваю одну: «Кто тебе возит лед?» А она: «Чукчи привозят». Хохотал я. Спрашиваю: «А кто ты сама такая? Неужели не чукчанка?» Так она рассердилась. Вот вы не знаете: есть такие, которые стыдятся родного чукотского языка, выдают себя за чуванцев и черт знает еще за кого! – Кымытэгин разгорячился: – А меня нипочем не оторвать от Чукотки… Все дело в том, что цивилизация портит людей! – Он пытливо посмотрел на Праву. – Это точно! – продолжал он. – Я читал. В книге Амундсена об эскимосах. Он там говорит, что не пожелал бы никогда эскимосскому народу встречаться с цивилизацией.
– Ну, ты тут не разобрался как следует, – возразил Праву. – Амундсен имел в виду капиталистическую цивилизацию.
– Может быть, я не прав, – кивнул отяжелевшей головой Кымытэгин. – Но обидно, когда мне говорят: какой же ты чукча, раз живешь в хорошем доме, водишь машину и правильно говоришь по-русски?
