Юрий Рытхэу - В долине Маленьких Зайчиков
– Праву! – крикнул он на всю палату.
Лицо Коравье стало почти белым, потеряв глянец коричнево-красного загара, который не сходит с настоящего оленевода ни зимой, ни летом.
– Пришел, Праву! – еще раз сказал Коравье и крепко обнял друга.
Он вдыхал запах одежды Праву, вглядывался в глаза, будто в запахе его одежды мог почуять тундру, а в зрачках увидеть своих близких. Но от Праву пахло самолетом и множеством других запахов, присущих машинам. В глазах отражалась другая забота, вспыхивающая живым огнем, как только Праву оставался хотя бы на секунду со своими мыслями.
– Ты думаешь о чем-то радостном? – спросил его Коравье, когда Праву кончил рассказывать торвагыргынские новости и передал ему подарки.
– Откуда ты знаешь? – в замешательстве проговорил он.
– Вижу по твоим глазам и разговору.
Праву только и оставалось подивиться проницательности Коравье.
– Как ты тут живешь? – спросил Праву.
– В разговорах только и живу, – вздохнул Коравье. – Слушаю разговоры товарищей, слушаю радио. Иногда в хорошую погоду выхожу на волю и смотрю на дальние горы, и тогда мне так хочется стать птицей, чтобы перелететь через хребты! Одна только и радость, когда меня во сне посещают Росмунта, Мирон… Ты тоже очень часто приходишь ко мне…
В этих словах слышалась такая тоска, что Праву пообещал:
– Я поговорю с доктором. Может быть, он согласится отпустить тебя со мной.
Лицо Коравье вспыхнуло радостью и надеждой:
– Сделай это! Ты мне подаришь большую радость!
Главный врач в ответ на просьбу Праву сказал:
– Выписать его можно, но ведь за ним еще нужен надлежащий уход, у вас же его не смогут обеспечить.
– Я ручаюсь, что ему будет хорошо. В нашем поселке есть хороший врач – Наташа Вээмнэу. Она, думаю, справится.
– Разве Наташа у вас работает? Не знал. Ну, если она будет ухаживать за больным, можете забирать через неделю своего героя.
Праву вернулся в палату и сообщил Коравье радостную весть.
– Семь дней! – блестя глазами, выкрикнул Коравье. – Семь дней! – повторил он, и лицо его стало печальным.
– Что ты, Коравье! Только семь дней.
– Только семь дней, – кивнул Коравье. – Это и скоро, и очень долго.
– Немного осталось терпеть, – подбодрил его Праву. – Увидишь, эти семь дней пролетят незаметно, ты даже не успеешь как следует поскучать.
– Ладно, – согласился Коравье. – Все-таки семь дней, если поразмыслить, не так уж много.
Встречу с Машей Рагтытваль Праву отложил на вечер, хотя его так и подмывало бросить все дела в окрисполкоме, в окружкоме партии, в Чукотторге и пойти в типографию. Тем временем о его приезде узнал Слава Тымнет, земляк и соученик по Анадырскому педучилищу… Несмотря на энергичные протесты дежурной в гостинице, он забрал из номера вещи Праву и перенес к себе на квартиру.
Когда Праву вернулся в гостиницу, чтобы переодеться, его встретила разгневанная дежурная.
– Такой хулиган, а еще называется журналистом и корреспондентом! – ругалась она. – Надо сейчас же пойти в милицию!
Праву успокоил ее и отправился к гостеприимному Тымнету.
– Тебя приходится силой загонять в гости, – проворчал Тымнет, вводя Праву в сияющую чистотой квартиру. – Знакомься с моей женой!
Жена Тымнета вытирала пыль с большого радиоприемника, стоявшего на цветастой салфетке. Она подала Праву руку и тут же убежала на кухню готовить ужин.
Тымнет усадил гостя на диван и принялся расспрашивать:
– Расскажи, что у вас случилось? Говорят, нашли какое-то контрреволюционное гнездо убийц? Верно ли, что жена Коравье оказалась иностранной шпионкой неизвестной национальности?
– Кто болтает такие глупости?! – возмутился Праву. – Никакой организации там нет. На Коравье было покушение – это верно. А что касается Росмунты – все сплошная выдумка. Да, она дочь американского торговца. Но ничего о нем не знает. Выросла в чукотском стойбище и даже иной раз переживает, что отличается от земляков.
Пока Праву рассказывал, жена Тымнета хлопотала над угощением. Вскоре на столе не осталось места, куда бы еще можно было поставить тарелку. При виде мороженого мяса, нарезанного аккуратными ломтиками, и строганой, затвердевшей на морозе рыбы у Праву потекли слюнки.
За ужином Праву придумывал, как бы спросить о Маше Рагтытваль. Наконец решился:
– Как работает новая машина для производства клише?
– А, ты знаешь об этой новинке! – воскликнул Тымнет. – Вот машина! Теперь мы сами делаем клише. Скажем, сегодня сделали снимок, а через полчаса типография получает уже готовое клише… А раньше месяцы ждали, пока изготовят его на материке.
– Кто же работает на ней?
– Наши работают, – ответил Тымнет. – Ты ешь… Дай налью тебе… Завтра, если хочешь, я покажу тебе машину. Очень интересно!
– А те, кто в Магадане осваивал машину, вернулись в Анадырь? – спросил Праву.
– Вернулись, – ответил Тымнет.
– И Маша Рагтытваль?
– И Маша. Куда она денется?
На следующее утро Праву напомнил Тымнету, что тот обещал сводить его в типографию.
– После обеда, – сказал Тымнет. – Мне нужно срочный материал сдать. Извини меня…
– Ладно, – скрывая досаду, согласился Праву.
Он решил побродить по Анадырю, смутно надеясь на случайную встречу с Машей.
Идя по занесенным снегом улицам, обходя разворошенные автомобилями и вездеходами сугробы, Праву удивлялся новым домам, выросшим здесь за пять лет. На пустынном раньше холме высился большой поселок с двухэтажными домами, а старый Анадырь робко жался обветшалыми домишками к лиману, уступая высоту новому городу.
Праву дошел до колхозного поселка и повернул обратно, решив наконец зайти в редакцию газеты.
Он нашел Тымнета грустно сидящим за пишущей машинкой. У него был вид человека, страдающего зубной болью. Тымнет молча показал Праву на стул и принялся с остервенением колотить по клавишам. Во время короткой паузы Праву заметил:
– Ты работаешь, как заправский журналист.
– Не говори, – ответил с несчастным видом Тымнет. – Не выходит статья. Возвратили из секретариата. Черт знает, что со мной происходит. То пишешь и не нарадуешься на себя – все идет гладко и быстро, слова так и лезут из тебя… А то находит такое – ну ни слова выдавить не можешь. Проклинаешь тот день и час, когда пошел в редакцию, обзываешь себя бездарностью…
Тымнет стиснул зубы и яростно уставился на лист, вложенный в машинку.
Отворилась дверь, и кто-то вошел в комнату.
Праву не успел повернуть голову, как услышал знакомый голос:
– Подписи под клише готовы?
Это говорила Маша Рагтытваль. Праву с усилием повернулся к ней – шея вдруг будто стала железной, а шейные позвонки заржавели.
– Здравствуй, – удивленно сказала Маша. – Приехал в Анадырь?
– Да, – выдавил из себя Праву. – Я приехал в Анадырь.
Маша смущенно улыбалась и вертела в руках какую-то прозрачную пластинку.
Тымнет сердито передвинул каретку.
– Вот что, товарищ Маша, – строго сказал он. – Я не забыл, что мне нужно сделать подписи к фотографиям. Но в настоящее время я занят более важным делом.
В эту минуту Тымнет был воплощением строгости и официальности.
– Я тебя попрошу, Маша, – заговорил он мягче, вспомнив о Праву, – покажи Николаю свою машину. Будь добра. Он очень интересуется.
– Да, мне бы хотелось посмотреть, – кивнул Праву. Он пришел в себя, увидев, что Маша еще больше, чем он, смущена неожиданной встречей.
Маша повела его в цех.
Первое, что увидел Праву, нечто большое, будто живое, закутанное в темно-синий материал, цвета халатика Маши Рагтытваль. Праву сделал вид, что внимательно осматривает машину, но на самом деле все время невольно поглядывал на девушку.
Он ждал, что вот-вот она заговорит о том, как рада его приезду, как счастлива, что видит его снова. Сердце билось часто, будто Праву долго-долго бежал к ней…
– Мы закладываем сюда хорошо отретушированную фотографию, а здесь ставим чистую пластинку из особой пластмассы. Перед фотографией стоит фотоэлемент, а перед пластмассовой пластинкой резец, – не глядя на Праву, объясняла Маша.
– Как ты живешь, Маша? – перебил ее Праву.
– Ничего, – бросила девушка и продолжала чуть изменившимся голосом: – Фотоэлемент улавливает тональность рисунка фотографии…
– Ты меня ждала? – Праву чувствовал, как холодеет в груди.
Маша запнулась и опустила глаза.
– Я не собрался тебе написать, – сказал Праву. – Прости меня… Хотел написать очень хорошее письмо, а все получалось не так… Но в голове, по ночам, когда не спалось, сочинил столько писем, что не хватило бы всех командировочных вечеров, чтобы пересказать их… Маша! Не сердись…
Он взял ее за руку и потянул к себе. Маша упиралась и по-прежнему прятала глаза. Какой-то комок подступил к горлу Праву. Надо сказать, что любит, что счастлив видеть ее…
