Василий Аксенов - О, этот вьюноша летучий!
– Дуров! – закричали в толпе. – Смотрите, Дуров на улице!
Пробиться сквозь толпу стало совсем невозможно, к тому же Петя и Ильгиз, потрясенные феерическим цирковым шествием, на какое-то время забыли о погоне.
Это был совсем не тот цирк, который показывал Пете Мамочко, в нем не было ничего мрачного, никакого намека на какую-то зловещую тайну. Это был веселый молодой цирк с его лукавыми тайнами.
За верблюдом ехала «эмка», на крыше которой сидел леопард, погруженный в тупую меланхолию. Зато медведи внутри машины вели себя крайне вольно, хохотали, хлопали друг друга лапами по носам, звенели бубенцами. За «эмкой», стуча копытцами и бренча, бежало несколько упряжек пони, а в тележках была напихана уйма всякого ученого зверья, и скоморохи дудели в дудки и били в бубны, а следом за упряжками вновь появились танцующие кони, и вся эта ослепительная кавалькада прошла перед толпой, перед горящими глазами детей, словно отделяя своим фантастическим шествием страшные военные годы от будущих прекрасных мирных лет.
Петя, Ильгиз и Малахитов выбрались из толпы и медленно пошли по относительно малолюдной улице. Заря уже освещала крыши и верхние этажи домов. В прозрачном небе кружились листовки, сброшенные с самолетов.
– Теперь мы их окончательно потеряли, – огорченно сказал Петя.
– Неужели смоются? – вздохнул Ильгиз. – А где милиция, Женя?
– Не знаю, – развел руками Малахитов.
– Разве вы не сыщик? – спросил Петя.
– Нет, Петька, я обыкновенная канцелярская крыса…
Петя виновато шмыгнул носом.
– Жалко, Петька, что Пилюля выбил у тебя пистолет, – сказал Ильгиз. – Прострелил бы им шину…
– Пистолет? У меня тоже пропал пистолет… – проговорил Малахитов, глядя на Петю. – Ты не видел его?
Петя остановился и опустил голову.
– Женя… я… меня обманули… я думал…
Навстречу им по улице шел увешанный орденами фронтовик. Одной рукой он тащил за собой тележку с мороженым, другой вздымал над головой бутылку вина.
– Ребятам мороженое! Взрослым глоток рому! – провозглашал он громогласно. – Налетай – подешевело! С победой! Глотни, моряк! – сказал он, заметив синие полоски на груди Малахитова. – Пацаны, получайте! Скоро будет настоящее мороженое! Из молока!
Мороженщица поспешала за ним, причитая:
– Тележку-то не покалечь, генерал! Я за нее ответственная!
Когда счастливый фронтовик удалился, Малахитов обнял Петю за плечи и сказал Ильгизу:
– Ильгиз, нам нужно поговорить с мастером Питом с глазу на глаз, а ты пока беги в ближайшее отделение милиции и обо всем доложи.
– Вас понял! – бойко козырнул Ильгиз и побежал по улице с мороженым в зубах.
Малахитов и Петя зашли в безлюдный переулок и остановились под кирпичной аркой старого дома.
– Это ты взял пистолет? – тихо спросил Малахитов.
Петя кивнул и умоляюще посмотрел на моряка.
– Женя, скажите, какая у вас настоящая фамилия?
Малахитов не успел ответить, как в переулок, взвизгнув тормозами на повороте, влетел «додж» и остановился боком, ибо впереди был тупик.
– Куда заехал, лапоть?! – взревел Мамочко.
Водитель попытался было развернуться, но тут на подножку «доджа» вскочил Малахитов, вырвал ключ зажигания и зашвырнул его за высокий забор, в густой сад.
В следующее мгновение Мамочко ударом ног сбросил моряка на мостовую.
– Сдавайся, Мамочко! – крикнул Малахитов. – Ты-то от меня не уйдешь!
Он встал и сделал шаг к машине. Бандиты, забыв про своего хромого вожака и драгоценный груз, приноровились было бежать, как вдруг Мамочко сунул в руку Пилюле пистолет и заорал зверским голосом, показывая на Малахитова:
– Стреляй в легавого, волк!
Пилюля с исказившимся лицом сделал несколько выстрелов, и Малахитов упал.
– Женя! – отчаянно закричал Петя и бросился к упавшему.
С ревом низко-низко прошел над переулком биплан и сбросил целый ворох праздничных листовок.
Пилюля, осознав содеянное, громко истерически зарыдал. Он продолжал стрелять, теперь уже в Петю, но рука его не слушалась, пистолет плясал в воздухе, и пули летели куда попало. Одна из них сорвала штукатурку прямо перед носом вбежавшей в переулок Эльмиры.
– Стойте, дешевки! Подождите! – кричал Мамочко улепетывающим подручным, но те его не слышали. Мамочко ковылял по асфальту, всхлипывал, размазывал слезы по подбородку, бормотал:
– Эх, не заладилась у тебя житуха, Мамочко Борис…
Далеко убежать им не удалось: в переулок въехала милицейская машина, и бандиты подняли руки вверх.
…
Петя держал за руку Малахитова и умоляюще шептал:
– Женечка, не умирайте… Женя, пожалуйста, не умирайте…
– Стараюсь, – сквозь зубы простонал Малахитов и потерял сознание.
Подъехала «Скорая помощь». Моряка положили на носилки, голова его приподнялась.
– Петя! – позвал он.
– Женя, можете ли вы простить мне канцелярскую крысу? – воскликнул мальчик. – Можете вы меня простить за все?
– Марину… Марину береги… – прохрипел Малахитов. Голова его упала.
Носилки задвинули в фургон.
Солнце уже заливало весь город, все запруженные веселой толпой улицы, горело в окнах, в стеклах трамваев, в глазах…
Ликование продолжалось, но теперь оно приняло уже более спокойный характер, хотя кое-где начиналась вдруг веселая охота за фронтовиком, и вот уже бравый вояка, придерживая головной убор, летел в воздух.
Петя тихо шел в толпе с отрешенным видом. Он миновал бухающий геликонами огромный оркестр и оказался на площади около танцующих и поющих людей. Звук оркестра уплывал вдаль, но приближалось пение патефонов, которые стояли прямо на асфальте и вокруг которых танцевали маленькие группки молодежи.
Барон фон дер Пшик
Отведать русский шпик
Давно собирался и мечтал, —
пел Леонид Утесов.
Ты меня ждешь
И у детской кроватки не спишь, —
пел Марк Бернес.
В запыленной пачке старых писем
Мне случайно встретилось одно, —
пела Клавдия Шульженко.
За Петей, не сводя с него глаз, но не решаясь приблизиться, шла Эльмира.
– Говорят, что Гитлера видели в Дублине переодетым в женскую форму, – пробасил кто-то в толпе.
– В Аргентину! Сбежал на подлодке в Аргентину, – уверенно возразил другой.
Петя остановился под колоннами городского оперного театра и прислушался.
– Все это байки, бандит отравился крысиным ядом. Увы, но это так, – сказал кто-то третий.
– Главное, товарищи, это суд истории, а он беспощаден! – провозгласил высокий голос.
Петя увидел в толпе голову своего старого учителя, улыбнулся и сел на ступеньку театральной лестницы. Он не заметил сам, как заснул, прислонившись к коринфской колонне и по-детски приоткрыв рот.
Площадь таинственным образом очистилась. Освещенная ранним солнцем, она была совершенно пустынна, если не считать маленькой черной фигурки, торопливо двигавшейся по дальнему ее краю.
Петя встал, посмотрел из-под ладошек на площадь и торопливо сбежал с театральных ступеней.
– Эй, – крикнул он маленькой черной фигурке. – Подождите минутку!
Человек, видимо, не услышал его крики и свернул за угол.
Петя прибавил шагу, пересек площадь, свернул за угол.
Улица была пустынна и нема. Низко висели трамвайные провода, голубели, как осколки зеркала, лужи, длинной чередой вдоль улицы стояли пустые трамваи, словно где-то впереди прервался ток, и только ветер кружил над спящими домами белые, розовые, голубые листовки и тихонечко подвывал.
Вдруг на крыше первого трамвая появилась бесшумно вальсирующая девочка.
– Элька! – крикнул Петя.
Девочка не слышала. Кружась, перепрыгивала она с трамвая на трамвай.
– Электрификация!
Сделав пируэт на последнем трамвае, девочка исчезла, словно растаяла.
Весь город был пуст, и перед мраморным домом не было никого, если не считать скромной фигуры, которая стояла у подъезда и настойчиво поворачивала ручку звонка.
Петя приблизился к сутулой фигуре с выпирающими под вытертым пальто лопатками, с костяными дужками ушей, подпирающими видавшую виды шляпенку.
– Вы к нам? – спросил он.
Фигура передернула плечами, но не ответила.
Дверь подъезда медленно, со скрипом открылась, и за ней Петя увидел тетю Зою с ухватом и всех ребят своего дома, в том числе и самого себя.
– Милости просим, – сказала тетя Зоя незнакомцу. – На пирожки потянуло? Заходите.
– Простите, ошибся номером дома, – глухо сказал человек. – Думал, 22, оказалось 55, должно быть, посмотрел не с того ракурса.
Теперь Петя смотрел на него из подъезда. Лицо незнакомца было почти целиком скрыто низко надвинутой шляпой и поднятым воротником, однако видны были клоунские усики и косая челка. Старое пальто, явно с чужого плеча, доходило до пят, и только поблескивали головки новеньких калош.
– А вам кого? – спросил Петя.
