Маша Трауб - Плохая мать
– С Гошей и Наташей останешься? – спросила она.
– Останусь, – согласилась я.
Наташа приехала в тот же вечер. Мама ее даже не узнала – впалые щеки, огромные глаза с синими кругами, изможденность, бледность – Наташа похудела килограммов на десять.
– Наташка! – обрадовалась мама. – Заходи!
И только тут заметила, что девушка опирается на палочку.
– Что случилось? – ахнула мама.
– Я же говорила – примета плохая, – тихо ответила Наташа.
Наташа сразу после свадьбы решила родить маленького и мысленно уже представляла, как будет ходить беременная.
– Наташ, привет, как дела? – окликнула ее соседка.
– Хорошо, – улыбнулась Наташа, – а вы чего дома, а не на работе?
– Да мой Ромка с краснухой дома валяется. Из сада принес.
Наташа стояла, слушала соседку и вспоминала – она ведь не переболела в детстве краснухой. Ветрянка была, скарлатина была, даже желтуха была, а краснухи не было. А у нее с детства остались два страха – молоко и краснуха.
Сын их соседей – мальчик Наташиного возраста – выпил парного молока. Всего кружку. Бабушка купила на станции. Наташу тоже угощали, но она отказалась – просто постеснялась. Молоко оказалось от больной коровы. Бруцеллез. Мальчик долго и тяжело болел, а потом умер.
Наташа никогда не пила молоко. Даже в пакетах. Ни стерилизованное, ни пастеризованное. Никакое. Даже запах не переносила. Когда Гоша доставал из холодильника бутылку и пил из горла, не наливая в стакан, Наташа смотрела на него с ужасом, как будто ждала, что он сейчас допьет и упадет замертво.
– Да оно из порошка, – убеждал ее Гоша. Но она отказывалась наотрез.
Страх заболеть краснухой был сильнее. Их соседка тетя Валя переболела краснухой во время беременности. Ее сын – Валерка – родился умственно отсталым. Наташа хорошо помнила один момент – как тетя Валя разжимает Валеркин кулачок, отгибая по одному пальчику. Валерка кричит от боли и дергается всем тельцем. А тетя Валя разгибает и разгибает. Наташа с тех пор и потешку про сороку, которая кашу варила, не могла слышать. Сразу Валеркин крик в ушах звенел.
– Так вот я и говорю – прививки-то уже делают. Вот чего бы не сделать? А у меня план. Еще не знаю, оплатят мне больничный или нет... – продолжала соседка.
– А где делают? – спросила Наташа.
– Что?
– Прививку. От краснухи.
– Так в поликлинике, наверное.
– Я пойду, мне пора...
На следующий день Наташе сделали прививку. Вечером Гоша отвез ее в больницу в тяжелом состоянии.
– Что с ней? Почему? – спрашивал Гоша врача.
– Аллергическая реакция. Всякое бывает, – пожал плечами врач.
Месяц Наташа лежала в больнице. Была человеком наполовину – правую часть тела не чувствовала.
– Я же ничего не знала. Гоша не говорил... – сказала мама.
– За мной Гоша ухаживал...
Наташа сказала это так радостно, так ласково...
– А что говорят врачи? – спросила мама.
Наташа пожала плечами и улыбнулась.
– Говорят, что нужно восстановиться.
– А вы что решили?
Наташа опять улыбнулась.
– А можно мне ее взять? – спросила она и показала в угол.
В просвете между дверью и шкафом стояла палка. Александра Марковича. Мама давно про нее забыла. Палка была добротная, с широким набалдашником, почти новая.
– Да, конечно, – ответила мама.
Наташа доковыляла до угла и взяла палку. Подержала в руке, прошлась по комнате.
– Спасибо.
– А как ты? Сможешь? – вспомнила мама, зачем ее звала.
– С Машкой? Да, я побуду. Я же уже почти все могу делать.
Делать Наташа толком ничего не могла. За эти три дня, пока не было мамы, Наташа научила меня жарить картошку, варить гороховый суп и делать уколы.
Вечером у Наташи начинались боли. Ногу прихватывало так сильно, что она не могла встать с кровати.
– Шприц прокипятить, ампулу отломать, набрать... – Наташа терпела из последних сил.
Тогда были обычные стеклянные шприцы и большие иглы, в железном контейнере, их нужно было кипятить в кастрюльке. А ампулу срезать специальной пилкой.
– Сделай мне укол. Я не могу, – попросила Наташа.
– Я не умею, – чуть не заплакала я.
– Ничего. Хуже уже не будет.
Наташа подняла край халата. Бедро было черным и страшным.
– Я боюсь, – всхлипнула я.
– Пожалуйста, Машенька, – заплакала Наташа, – мне очень больно.
Трясущимися руками я воткнула иглу. Ввела лекарство.
– У тебя легкая рука, – сказала Наташа.
Под конец третьего дня я могла колоть с закрытыми глазами.
– Ну, как вы тут? – спросила мама, когда вернулась.
– Очень хорошо, – радостно ответила я.
Мне правда было хорошо с Наташей. Она говорила, а я делала – наливала воду в кастрюлю, замешивала тесто – Наташа по привычке пекла булочки вместо хлеба. Это была такая игра. Как будто я совсем взрослая.
– Мамочка, я столько всего научилась делать!
Мама посмотрела на Наташу и все поняла. Но промолчала. Я иногда думаю, а вдруг она специально так все устроила? И специально оставила с Наташей? Чтобы научить меня заботиться о больном человеке и заодно о себе.
* * *
Гоша появился на пороге пьяный и счастливый – Наташа родила мальчика. Маленького, недоношенного.
– Не могу быть один, – как бы извиняясь, сказал он, – вот, к вам пришел, у меня больше никого нет.
– Правильно сделал! – сказала мама, доставая коньяк.
Они сидели за столом и молчали. Гоша был уже совсем пьяный, хотя выпил немного.
– Как назовете? – спросила мама.
– Сашей, – даже удивился вопросу Гоша.
Гоша оказался таким же сумасшедшим папашей, каким был Александр Маркович. Даже Наташа отошла для него на второй план. Мир замкнулся на маленьком Саше.
Наташа так и не восстановилась до конца – ходила с палкой Александра Марковича, приволакивая ногу.
Они пришли к нам в гости, когда малышу было уже пять месяцев. До этого Гоша боялся даже дышать на него. Мальчик был похож на маму – сбитенький, ширококостный, чересчур упитанный младенец. Наташа ходила так, как любила, – в безразмерной кофте с вырезом на груди. Сели пить чай. Наташа достала из выреза грудь и начала кормить.
Она рассказывала, как Саша хорошо ест, как спит, как улыбается. Мама кивала. Гоша улыбался.
Мама собирала чемодан.
– Ты опять в командировку? – спросила я. – А меня с кем оставишь?
– Нет, это мы в командировку, – ответила мама, – хочешь, поехали вместе?
– Хочу! Очень хочу! – обрадовалась я, еще до конца не поверив, что такое возможно. – А на сколько времени?
– Не знаю, посмотрим.
– А как же школа?
– Там тоже есть школа.
Поехать на заработки маму подговорил дядя Леша. Только он в последний момент передумал и остался. А мама поехала.
Эти годы я плохо помню. Видимо, мозг поставил защитный барьер и стер из памяти ненужные воспоминания. Маму я редко видела – она моталась по северным городкам и поселкам. Я опять была предоставлена сама себе.
