Хельмут Крауссер - Сытый мир
— У вас есть разрешение на ношение этого пениса?
— Но ведь он не заряжен!
— Всё равно вам необходимо иметь разрешение! А пока мы вынуждены изъять его.
— Но это не получится!
— Ещё как получится. Надо — значит, надо!
Мы с Томом уже настолько привыкли к таким проверкам, что можем шутить и посмеиваться. И даже один из булей смеётся вместе с нами.
Они присели, обыскивая нас. Всё ещё ловят Ирода, не могут никак поймать. Я больше не читаю газет. Том рассказывал, что Ирод теперь работает с молотком и по ночам взбирается на балконы детских комнат. Страх парализовал город. Ну да. Может быть, теперь он уже забыл про меня. Хотелось бы.
Один из старейших провокационных вопросов, который можно задать самому себе: каково число людей, которые в конфликтном случае подставят другого, лишь бы только самому остаться в живых? Некоторые отвечают на него так: нет таких людей. Математики сказали бы: единичные. Дети назовут произвольно любое число. Я же говорю: все. Ну, разве что кроме меня, когда я влюблён. Так будет правильно. Со всеми привходящими обстоятельствами.
Мы снова сидим у реки. Взлетела ворона, метнулась красивая тень.
Прошла уже неделя с того дня, как Юдит увезли.
— Почему она не возвращается? Почему?
Том пожимает плечами. Он тоже не знает этого.
— Я рассчитывал, что она будет здесь самое позднее на третий день. А сегодня уже седьмой. Я этого не понимаю… Ведь от неё только и требовалось, что выйти на дорогу, под нять большой палец д ля автостопа — и через восемь часов она уже была бы здесь!
— Ты что, влюбился?
— Это слишком общее понятие.
— Но тебе плохо, так ведь?
— Да, что-то мне не нравится мой кашель.
— Мне тоже не нравится.
Мы не одни на берегу Изара. Повсюду горят костры, вокруг костров сидят люди. В реке плавают ветки, банки из-под пива, сомнамбулические утки. Тут и там слышится смех.
Райхенбахский мост погрузился в освещение абрикосового цвета, мимо прогромыхал последний вечерний трамвай. Собака роется в кустах. Странные звери эти собаки. Много спят, но при всём при том проявляют массу любопытства. Шизофренические животные.
— А помнишь, — спрашивает Том, — что ты говорил тогда, в Английском саду, про Эдгара? Насчёт его страсти и галлюцинаций?
Он что, решил подколоть меня? Да, я недооценил масштаб страсти Эдгара.
— Эдгар мёртв. Не так просто решиться на это самостоятельно — перебраться с одного берега Стикса на другой. Неважно, придурок ты или святой.
— Но ведь он убил Лиану! Это тебя не колышет?
— Естественно, колышет. Лучше бы он не убивал её.
Я делаю глоток рецины и заваливаюсь на спину.
Юдит, когда же ты придёшь? Моя душа валяется тут, дрожащая и беззащитная, а ты поливаешь её огнём недостижимости. Огромное, багровое сердце на латунном блюде, прямо посреди витрины. Выставленное на всеобщее обозрение. Но разве кому-то есть до него дело?
Среди всего этого сора жизни — девушка… Мои святые обглоданы до костей, от них остались одни скелеты. Юдит, потанцуй со мной, как пьяный гриф кружит над трупом свиньи… среди всего этого сора… по золотым переулкам.
Особенный трюк мимотекущей воды — настраивать на меланхолический лад — всё ещё действует. Даже не верится.
— Что случилось, Хаген?
— А что случилось?
— Тебе нехорошо.
— Да-да.
— Скажи, что с тобой?
— Мне нехорошо.
— Вот это я и хотел наконец от тебя услышать!
— Для чего? Тебе от этого стало лучше?
Он доверительно потрепал меня. Каждый норовит вмешаться.
Пятеро тинейджеров купаются в реке, фыркают и издают ликующие вопли.
— И всё это из-за девушки, да?
— Да. Но это пройдёт. В таких случаях факир втыкает в матрац нож поострее и отключает телефон.
— Сходи лучше потрахайся!
— Трахаться скучно, если это всего лишь траханье.
— Правда?
— Мы ведь живём не в шестидесятые годы, когда это было революционным делом…
— Чёрт! — сказал Том. — А я бы потрахался! Ведь мне тогда не досталось, я ещё не родился на свет… Да и тебе, кажется, не перепало!
— Да-да.
В доме напротив, в квартире-студии под самой крышей, зажгли свет. Стройная женщина подошла к окну и задёрнула шторы. Окна огромные.
Том подтолкнул меня, желая подбодрить. Он сам чем-то похож на собаку, только не так много спит. Всю последнюю неделю я не находил себе места, бегал, ждал неизвестно чего и смотрел на часы. Тёперь я устал. Бывает усталость-жутко холодная и парализующая, такая тяжёлая и опустошительная, что после неё может последовать уже только смерть или громкий крик:
— Го-о-о-в-в-в-н-о-о-о-о!
— Что?
Тинейджеры примолкли и посмотрели в нашу сторону. Потом снова принялись горланить. Реклама «Венского леса* погасла.
— Ну хорошо, я всё вру. Ты доволен, Том? Я лжец и притворщик.
— Всё хорошо, Хаген.
— Нет. Ничего не хорошо. Я должен сейчас принять решение. Да. Во мне сейчас великая, нечеловеческая похоть! И я никому не позволю отнять её у меня!
Том смотрит на меня непонимающе.
— Хаген…
— Именно так! И все шлюхи хором скандируют славу Гименею. Мы охотники. Мы рубим жизнь и обогреваем ад, и баста!
— Ну, раз уж ты говоришь «мы», то могу я хотя бы узнать, о чём речь?
— Больше никаких вопросов! Любой вопрос — мучительный позор! У нас есть целая куча ответов, которые мы могли бы комбинировать, как кубики «Лего», складывая причудливые фигуры и отъявленных монстров! Плевать на всё это! Здесь всё — руины, что дома, что люди…
Том вытаращил глаза.
— Ты не болен?
— Нет худшей болезни, чем всякое неведение и забвение, и малодушие и каменное нечувствие! Я слишком долго держал оборону. Страсть невинна в сравнении со всевозможными договорами!
— Ты что, не можешь говорить нормально, человеческим языком?
— Это хорошо видно по вагнеровскому «Кольцу Нибелунгов»: если бы эти придурочные дочери Рейна не упрямились и отсосали Альбериху — мир обошёлся бы без лишней трагики! Но нет… так всё идёт своим чередом и своим ходом. В Рим и обратно…
Том протягивает мне бутылку. Чтобы я успокоился и пришёл в себя.
Но если я говорю, то я говорю. Кашель.
— К стране, которая лежит южнее нашего рождения… Чепуха! Мы больше никогда не придём туда, мы можем переспать с кем захотим, можем оттрахать женщин, богов, могилы, учёных. Всё это давно уже не более чем игра, а волна более делового подхода того и гляди обмелеет. Ритуал так ритуал, я склоняюсь перед правилами! Я не хочу портить игру!
Я наэлектризован, в мускулах нервная дрожь. Большинство нынешних умников сухо посоветовали бы мне обратиться к врачу. Я знаю это лучше кого бы то ни было. Я бы размазал их по стенке и оставил бы висеть ошмётками на обоях в качестве предостережения остальным. Всё ложь. Вначале была ложь. А сегодня уже седьмой день творения. Мир готов, получите.
Звёзды неистовствуют. Энергия! ЭнОргия!
Теперь надо действовать продуманно, проникнуться как следует. Вспомнить о хорошем.
Том сидит, свернувшись калачиком, потом отрывает голову от колен, чтобы взглянуть, не прошёл ли мой «приступ». Он испуган. Я погладил его. Хороший друг. По крайней мере он преданно ждёт.
— Слушай меня внимательно, объясняю тебе: Юдит стала моей принцессой, а принцессы — необычные и редкие звери, они нуждаются в особом корме. Они питаются жизнью, кровью, мистериями, и всё это должно быть красиво расфасовано и преподнесено с величайшей готовностью. Да, я влюблён, и более того. Я хочу любить так, как давно уже стало нереальным. Так, что по сравнению с этой любовью всё поблекнет. Если уж любить. так любить. Я должен её добиваться, ухаживать, просить её руки, свататься. Я уже забыл, как это делается, какие при этом говорят слова. Где мне искать её? Я даже не знаю её фамилии. Я поеду в Берлин и буду там искать.
— Как ты собираешься это делать? На что ты рассчитываешь?
— На везение.
— Ах вот оно что!
— Просто надо воспринимать чудо как нечто само собой разумеющееся, вот и вся тайна.
Казалось, Тома это не вполне убедило.
— Послушай, ведь Хайнц же дал тебе по морде? Я считаю, после этого ты имеешь моральное право заложить его Шандорфу — в обмен на адрес Юдит. За это тебя никто не осудит…
— Нет, это было бы несправедливо. Есть вещи, которые делать нельзя.
— Ты совсем стал ангелом?
— Нет-нет. Ты не понимаешь! Если мне суждено её найти, я её и так найду!
— А это что ещё за правило?
— Низшая математика.
— Не осложняешь ли ты себе задачу?
— В противном случае что это была бы за сага?
— У тебя хоть паспорт-то ещё не просрочен? Здесь тебя все були знают, а там…
— Сейчас посмотрю… Да! Ещё два месяца он действителен! Разве это не везение?! Разве это не знак?! Фантастическая удача!
