Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.
Наш герой вскочил с места и отобрал у Толика картинки, на что ребенок только нагнул бычком голову, метнув в Пирошникова яростный взгляд.
— Когда я вырасту, я буду солдатом, — неожиданно и твердо произнес он. — И всех убью.
— Посмотрим еще! — разозлившись, ответил Пирошников, которому мальчик не слишком нравился, что, впрочем, совершенно понятно. Наш герой мало имел столкновений с детьми, хотя полагал в душе, что относится к ним с любовью, причем последняя подразумевала в детях необыкновенно смешные и милые существа, от которых сплошной восторг и удовольствие.
— Убью! Убью! — повторил мальчик, совсем уж набычившись и без тени шутки.
— Ладно, — примирительно сказал Пирошников и вдруг ощутил проснувшееся в душе благородство и — как бы это сказать? — что-то вроде отцовского чувства, что ли? — Вот посмотри… — и он извлек из пачки открыток другую репродукцию Ван Гога, а именно известный автопортрет с отрезанным ухом. — Этот… Этот дядя — художник. Он рисовал картины, а ты их рвешь. Посмотри, каким он был. Ему очень плохо жилось, он был совсем один, и он отрезал себе ухо.
Толик недоверчиво посмотрел на репродукцию и пощупал свое ухо.
— А где оно? — спросил он.
— Он его отрезал, — скорбно произнес Пирошников. — Его нет.
— И выбросил?
— Откуда я знаю? Дело совсем не в этом.
— Он плакал? — спросил Толик.
— Не думаю, — ответил молодой человек. — Но ему было больно. Главным образом морально. Ты понимаешь, что такое морально?
— Понимаю, неожиданно кивнул Толик.
— Вот… У него был брат, с которым они дружили. У тебя есть брат?
Толик отрицательно покачал головой, и наш герой заметил, что сосредоточенное и неприязненное выражение исчезло с лица мальчика, который, судя по всему, заинтересовался разговором.
— У меня тоже нет брата, — посетовал Пирошников. — С братом было бы лучше, правда?
— Нет, — ответил Толик, — он бы дрался…
Так они и разговаривали, молодые люди, о голландском живописце, а заодно о некоторых других вещах, в частности о родственниках, которыми оба собеседника довольны не были. Пирошников заметил, что Толик назвал Наденьку просто по имени, когда речь зашла о ней. О матери Толика наш герой не спрашивал, потому как опасался навеять на мальчика дурное настроение.
— Давай ты будешь моим братом, а я твоим, — предложил Пирошников беспечно. Он почувствовал даже душевную легкость, произнося эти слова, какую давно не испытывал, ибо не помнил уже, когда он предлагал кому-нибудь дружбу Но мальчик неожиданно замкнулся и только замотал головой.
— Я папу и маму жду, — наконец объяснил он. — Они приедут из Северного полюса, а потом народят мне братьев и сестер. Много-много…
— Постой, — не понял Пирошников, — мама же у тебя здесь. Тебя тетя Надя откуда вчера привела?
— От бабушки.
— А мама твоя где?
— Моя мама на Северном полюсе, — печально проговорил мальчик и даже рукой махнул куда-то в сторону.
Пирошников ничего не понял из объяснений мальчика. Выходило, что Наденька вчера вечером придумала всю эту историю с женщиной, ее новым мужем и прочим, но для чего? Наш герой как-то сразу поверил именно мальчику, потому что не видел причины, зачем Толику врать. Но Наденьке, Наденьке-то зачем? Он осторожно принялся расспрашивать Толика о его жизни, и тут выяснились некоторые подробности. Во-первых, родителей своих Толик не помнил, знал лишь, что они обитают постоянно на Северном полюсе, о каком имел представление очень смутное.
— Полярники они, что ли? — спросил совсем сбитый с толку Пирошников.
— Они там живут в ледяном дворце, — спокойно отвечал мальчик. — У них был самолет, но он сломался. Они его починят и прилетят.
Тут Пирошников удостоверился, что все это не более чем пересказ бабушкиной версии об отсутствующих родителях. Но Толик продолжал говорить, увлекшись, и рассказал много. Вкратце его рассказ выглядел следующим образом.
Отец Толика в пушистой шапке и такой же шубе охотился на белых медведей. Он был очень сильный и мог побороть много белых медведей сразу. Местные жители, которые там, на Северном полюсе обитали, прозвали его за это Снежным человеком, а маму называли Снежинка. Она сидела в ледяном дворце и смотрела в бинокль по сторонам и тоже была очень сильная и красивая. Вдобавок они присылали Толику письма с разноцветными марками, а еще присылали подарки на день рождения и к Новому году. Но, к сожалению, приятели Толика в это верили мало и если бы не письма с марками, то вообще бы не верили. О последнем Пирошников догадался по слегка обиженному и настойчивому тону мальчика, излагавшего такую вот легенду.
Поверите, у нашего героя сердце сжалось, когда он слушал волшебную сказку Толика. Он, конечно же, сразу догадался, что нет у Толика никаких родителей, что они умерли или с ними еще что произошло. Как же больно будет мальчику узнать правду! Как трудно будет расстаться со сказкой! Чем он ее заменит? — такие примерно мысли взволновали Пирошникова, да еще томил вопрос о Наденькиной версии. Молодой человек даже забыл о собственных своих злоключениях и смотрел на мальчика с печалью, а тот приводил все новые факты из жизни родителей и новые доказательства, но слишком уж ожесточенно, по чему Пирошников определил, что и сам Толик в душе почти уж разуверился и устал ждать, но держится за сказку, как за соломинку.
Молодой человек машинально перебирал в руках открытки, причем среди них ему попалась и репродукция Рафаэля, на обратной стороне которой с решительностью было начертано: «Прощайте и простите за причиненное беспокойство». Это были его собственные слова, написанные вчера перед головоломным спуском из окна. Пирошников усмехнулся, припомнив вчерашние приключения, и не без удовольствия ощутил, что будто бы за прошедшие сутки что-то узнал он новое, хотя что именно, сказать бы сразу затруднился.
Он не стал далее расспрашивать мальчика, а предложил тому поиграть в какую-нибудь игру, и последующие полчаса, а может быть, и час они провели весьма увлекательно. Затеяли так называемую игру в «Чапаева», которая состоит в сбивании с доски своими шашками шашек противника, — игру, которой Пирошников увлекался еще в детстве и которая оказалась знакомой и Толику. Партнеры вошли в азарт и с возгласами щелкали по шашкам. Пирошников, конечно, слегка поддавался, ибо мальчик не овладел еще искусством точного удара, но тем не менее и он получал от игры удовольствие.
Спохватившись, наш герой прочитал Наденькину записку, из которой уяснил, что пропущено время, когда Толику надо было принять лекарства. Пирошников захлопотал, сбегал на кухню за водой, а потом проявил выдержку и красноречие, уговаривая мальчика проглотить таблетки. Покончив с этим делом, он с воодушевлением принялся разогревать обед, действуя точно по инструкции, для чего перенес на газовую плиту кастрюли, в одной из которых оказался бульон, а в другой каша, и, стоя у плиты, начал сосредоточено и даже несколько важно помешивать ложкой вышеназванную кашу, дабы она не пригорела. Неизвестно для чего он нацепил Наденькин фартук и теперь выглядел как образцовый и заботливый родитель. Появившаяся на месте действия Лариса Павловна тонко и понимающе улыбнулась, из чего следовало, что она как бы и одобряет его действия. Наш молодой человек твердо решил играть роль до конца, сохраняя полное достоинство. Тут же вспомнил он о совете Наденьки и, пользуясь случаем, заговорил с соседкой:
