Лариса Райт - Жила-была одна семья
Так было всегда. Пока не наступил тот памятный вечер, который Самат так хорошо запомнил. Сестра тогда выслушала очередные наставления матери, сказанные, конечно, вкрадчиво, но непреклонно. Смысл речей сводился к тому, что если «ее любимая и дорогая дочь посмеет ослушаться и все же свяжет свою судьбу с этим… она может не рассчитывать на поддержку родителей и их существование». Самат со страхом ждал ответа сестры. Что она сделает? Что скажет? Останется и будет несчастной? Или уйдет и будет несчастной? Ведь нельзя же испытывать полное счастье, нарушив волю родителей и потеряв их? А если она решит уйти, что делать ему? Будут ли они видеться, или мама собирается вычеркнуть ее не только из своей жизни, но и из жизни всех членов семьи? Он не мог отвести взгляда от лица сестры. На нем за считаные секунды промелькнуло все: боль, отчаяние, сомнение, ужас. И вдруг вся эта буря чувств исчезла. Теперь он видел только одно: ледяное спокойствие и решимость. «Уйдет», — понял Самат.
— Мама, — холодно начала девушка, но прежде, чем она успела продолжить, дверь в кабинет отца распахнулась и он появился на пороге.
— Прости, — мгновенно обернулась мать. — Мы тебе помешали? Слишком шумим? Мы постараемся потише, дорогой, не волнуйся!
— Что ты делаешь, Диля? — спросил отец. — Что творишь?!
— Я? Я… — мать растерялась.
— Хочешь потерять ее? Ты для этого ее растила? Ох, не оправдываешь сейчас своего имени[7], словно какой-то другой человек в тебя вселился.
— Но, Зуфар, ведь мы же с тобой все обсудили и решили, что будем стоять на своем до конца.
— Разве ты не видишь, что это конец? Она сейчас уйдет, и наступит конец.
— Зуфар, я не могу одобрить этот брак. Он не татарин. Меня так воспитывали! — голос женщины начал дрожать и вибрировать.
Самат недоуменно переглядывался с сестрой, которая была настолько обескуражена происходящим на ее глазах первым в жизни спором родителей, что, казалось, забыла о том, что минуту назад ее собирались выставить за порог.
— Меня тоже так воспитывали, но это не помешало мне жениться на русской!
Мать покраснела: любое упоминание о наличии в жизни ее Зуфара другой женщины было ей все еще неприятно. Дети же продолжали стоять с открытыми ртами: они об этом факте в биографии отца услышали впервые.
— Как я могу запрещать своему ребенку делать то, что сделал сам? Это даже непедагогично, — отец продолжал говорить сдержанно, но мать захлестнули эмоции, она не смогла скрыть язвительность:
— Ты мог бы попытаться удержать своего ребенка от ошибок. Насколько я помню, ничем хорошим твой брак не закончился.
Зуфар, однако, пропустил колкость мимо ушей:
— Я попытался, Диля. И ты попыталась. Но ведь не получается. И не получится, разве не видишь? Придется дать ей возможность совершить свои ошибки. И потом, почему ты так уверена, что это замужество станет ошибкой?
— Я чувствую, понимаешь, чувствую.
— А Айгуль чувствует по-другому. И нам придется уважать ее выбор. Мы современные люди, живем в многонациональном государстве. Надо быть выше этих предрассудков. Говорят, в таких браках рождаются самые красивые, умные и талантливые дети.
— Твои внуки не будут татарами!
— Главное, чтобы они были порядочными людьми. — Отец подошел к дочери и сказал: — Твоя жизнь. Твои решения. Твои ошибки. И отвечать за все это придется тебе одной.
— Спасибо. — Айгуль обняла отца и нерешительно взглянула на мать. Та лишь плечами пожала: она впервые осмелилась оспорить решение мужа, но под давлением привычки и воспитания все равно вынуждена была с ним согласиться. Отец снова направился в кабинет, но в дверях остановился, обернулся, посмотрел ласково на жену:
— Кстати, жаным[8], у нас ведь есть Саматик. Так что от внуков-татар ты не отделаешься.
Он исчез в тишине кабинета, а Самат заметил, что складка между бровями у матери неожиданно разгладилась. Она смотрела на сына и мечтательно улыбалась. В ее душе снова воцарилось умиротворение, между тем как в его душе — смятение и растерянность: теперь он стал тем, кто обязан был оправдать ее надежды. К тому же отец ясно дал понять, что и он рассчитывает на правильный подход сына к институту брака. Из всего произошедшего Самат сделал очевидный вывод: если сестре сделали поблажку, то он на подобную мягкость мог не рассчитывать. Самат был обязан жениться на татарке.
До появления в его жизни Иры он не слишком часто об этом вспоминал. Романы были несерьезными, девушки исчезали из его жизни, не оставляя глубоких следов, да и он старался не заводить отношений ни с кем, кого могла ранить их скоротечность. Именно поэтому, когда понял, что его чувства к Ире не смогут ограничиться скороспелой влюбленностью и взаимным разочарованием, а непременно закончатся чем-либо серьезным, он постарался избежать такого развития событий. Он избегал встреч, пытался ограничить общение, но сражение проиграл. Он был побежден, бесконечно счастлив и в то же время глубоко несчастен: теперь не было и дня, чтобы он не думал о том, что станет с его любовью в будущем.
И сейчас, сидя на кухне, слушая мать и уплетая горячий пирог, он ощущал неимоверное облегчение от того, что вся его проблема оказалась надуманной, от того, что он снова свободен и независим. Он чувствовал себя хозяином жизни и испытывал неимоверную благодарность к матери. Он встал, порывисто обнял ее и прошептал на ушко:
— Мамочка, ты лучшая!
— Я знаю, — удовлетворенно кивнула та. — Для настоящего татарина лучшей женщиной всегда остается мать. Ты уж постарайся это объяснить своей избраннице. Она не должна обижаться. В конце концов, она станет главной для своего сына, так что и на ее улице будет праздник.
Самат рассмеялся, но вдруг спохватился, засомневался:
— Мам, а как же папа?
— А что папа?
— Он ведь сказал, что я должен подарить вам татарских внуков.
— Твой папа был женат на русской, ты забыл? И, насколько я понимаю, он считает, что требовать от детей не делать того, что делал сам, — это непедагогично. — Она озорно подмигнула сыну, и он снова ощутил горячее желание прижаться к ней в безудержном порыве признательности.
Теперь он знал: с Ирой их ждет такое будущее, какое они построят сами. И можно было ничего не бояться, и смотреть вперед широко открытыми глазами, и заходить так далеко, как им этого захочется. И он решился: предложил ей махнуть в Питер. Загадал еще: если будет думать, колебаться, значит, не готова еще, значит, стоит повременить, подождать, не торопить события. Но девушка и не думала сомневаться, только спросила:
