Астра - Избегнув чар Сократа
Ей, Астре, при всем напряжении последних недель, уже удавалось проникать в подсознание, где тончайшая эротика вершит бал, и бьет в голову, точно шампанское. Радость, печаль, любое переживание, высокое, низкое, — все им сладостно, все выгодно, как брокерам на бирже. Иными словами, Эрос оказывается едва ли не единственной валютой в Космосе. Лишь уровни его разные, от материальных до самых высших абсолютов, ощутимых как вихри над головою или стремительные цветные потоки. Так-то. Или не так? Вопросы, вопросы.
Потом всей кучей побежали они по эскалатору, чтобы успеть за В-сом, который, по обыкновению, никого не ждал. Ждал их, почему-то, поезд. Все успели вскочить в один вагон и гроздьями повисли на поручнях над В-нсом, который весело говорил о чем-то, сидя на диване. Вой колес заглушал его речь. Астра отошла в сторонку и села поодаль, к Тине.
— Не получилось, — сказала та.
— Чего не получилось?
— Хотела сесть в другой вагон и не смогла. Тянет.
— Я это понимаю.
— Ты? — Тина кинула на нее странный взгляд.
… Астра накрыла сковородки крышками, погасила газ, нарезала хлеба, налила в детский стакан ряженку, чтобы нагрелась к приходу ребенка. И как была в косынке и переднике, уселась на табурет, покачиваясь, прижав ладони к щекам, локтями в колени, свою любимую позу.
О самом главном она подумает сейчас. Время «свое гонять», как выражаются подростки.
Сон прошлой ночью. Будто бы В-нс, его узнаваемая специфика. Он сердит на нее, а она оправдывается, почему не бывает на занятиях, почему «отстает на фазу».
— Это ре… (неясное слово). Это кустами бывает. Кто там рядом живет?
И заикаясь, робея, она перечислила всех, кто живет поблизости к ней из группы, выдала добросовестно, как доносчик или безнадежно испуганный человек.
Милый сон.
— Это главное. Вот насколько я безответна, трепещу перед ним, — заключила она. — Могу ли я, глядя ему в глаза, не волнуясь, поговорить о своих делах? Или возразить? Никогда! Чем он держит? Почему невозможно оторваться от него? Уже и я боюсь не выполнить его распоряжения по еде или питью, боюсь пропустить занятия, «а вдруг отстану, вдруг не разовьюсь». Сплошное суеверие!
Волнуясь, Астра поднялась, сделала два-три резких наклона с поворотом. Подтянулась на домашнем турнике, перевернулась в вис. И в таком положении, вниз головой, вдруг представила В-нса, а над ним группу, из которой неслись к нему тончайшие прозрачные нити-струи. Вот оно! Она поскорей уселась на коврик и сосредоточилась. И постепенно увидела себя и других лежащими в маленьких камерах, словно в соседствующих пеналах; все лежали и молились ему, одновременно и с наслаждением выделяя сладкую патоку, словно тли для муравьев. Все происходило на высочайших абсолютах, в плотных огнево-вязких средах перед глазами, в которых тонет и ничего не видит взор. Вот то, что посвящают идолу, высшей идее. Вот она, наша выгода, вот оно, наслаждение и головокружение.
С этого дня нетерпение бежать на занятия рассеялось. Она заскочила слишком далеко, чтобы восторженно внимать вселенским новостям. Но осталось крепкое «надо». Она ехала в метро, замечая, что перестала понимать, почему ей «надо» быть на этих занятиях. И работала, напрягалась над этим «надо» и своим непониманием, пока не ощутила и в этом «надо» тонкую, словно пьезокристалл, специфику В-нса. В груди, словно отверстая рана, горела душа. Не приходить было невозможно! Вот она, ловушка, вот он, наркотик! Итак, работай, работай, никто не сделает этого за тебя!
Однажды она пришла в школу и, крадучись, с сапожками в руках, легко взбежала на второй этаж, чтобы посмотреть, как к дверям здания подойдет В-нс. Дождалась и пронаблюдала, как натянулась в ней «веревка боли» при появлении его силуэта на светлом снегу. Что в этой «веревке»? Страх — семьдесят процентов, обожание — двенадцать, эротическое влечение — четырнадцать. Убойные составляющие! Служба, самая настоящая Служба, не службишка!
— Астра! — окликнули ее в полутьме.
— Боб?
— Я видел, как ты поднялась мимо всех. Полюбила одиночество? А В-нс уже пришел.
— В том-то и дело, Боб.
Он понял мгновенно.
— Не хочешь его видеть?
— Не то слово. И ничего не могу с собой поделать.
— Я тоже.
— Ты?! Давно ли?
— Давно.
Он прошелся по темному паркету, блестевшему елочкой от редких уличных фонарей.
— Нам надо поработать, Астра.
Она молчала.
— Есть запрос. Может быть, на эту проблему, может, и нет. Но когда работают двое, отрабатываются целые пласты.
— Я знаю.
Он обнял ее, коснулся щеки. И вдруг оба с такой страстью прильнули в поцелуе, словно стремились друг к другу чуть не всю жизнь.
— О-о, — выдохнул Боб.
Они спустились в зал вдвоем. Пусть, кому надо, понимают, что они работают вместе.
Но залу было не до них. В зале шла перебранка.
— Вы, В-нс, нарочно так делаете, что мы и не хотим, а приходим! — кричала «почтальонка», — это нечестно. Вы давали нам запретные знания, о которых мы не просили, а теперь… у вас много умных слов против меня, но я чувствую, нутром ощущаю, как вы посадили меня на крючок, лишили воли и свободного соображения! Получается, что есть мы, неосмысленная толпа, и есть вы — высота и свет. А, по-моему, не так. Есть жизнь, и в ней есть вы и есть мы, разновысокие относительно друг друга.
— Рабами сделали, послушниками, — вторила ей Тина. — Обучаете свободе в пределах рабства перед вами. Что вы у нас берете, какую энергию? Признайтесь. Молчите?
В-нс с улыбкой стоял посередине. Потом поднял палец правой руки.
— Не ищите недостатков у нас, ищите недостатки у себя. Вот что бывает, когда задеваются самые глубокие, самые береженые и любимые прошивки: встают на дыбы, как ревнивые жены. «За это можно жизнь отдать!», как поется, вместо того, чтобы отработать и сменить себя на новую, свободную от… Кстати, от чего? Кто и что увидел в этом выступлении? Ситуация дается на всех.
— Гордыню.
— Агрессивность.
— Неуважение к Учителю.
— И к залу.
— Самоуничижение.
— Страх.
— Злобность.
В-нс кивал головой.
— Всех зацепим! Меня на всех хватит. А теперь поблагодарим наших товарищей за то, что высветили для нас и для себя столько необходимой работы и начнем занятия. Если вы заметили, на прошедшей неделе произошли крупные общественные движения в странах Латинской Америки. Кто из вас почувствовал… — и занятия, по обыкновению, круто пошли вверх, чтобы завязаться с неожиданной проблемой нападений на Землю из прошлого или будущего, которую возможно отработать только всем вместе в этом зале, оставив большую часть для домашних размышлений.
Астра смотрела на Тину. Низко опустив голову, та сидела на своем коврике и тихо плакала. С честью выдерживали испытание ее накрашенные ресницы. «Почтальонка» же, собрав вещички, покинула зал, бесшумно притворив за собою дверь. Потянувшись, Астра коснулась тининого плеча и изобразила губами поцелуй. Ответом ей была благодарная улыбка.
На неделе Боб вызвал Астру на прогулку. Они сходили в кино, обсудили проблему фильма, она рассказала ему о своей попытке пройти к В-су, о портрете, не упоминая о схватке с самим Бобом, он тоже много рассказывал, веско, умно. «Работа вдвоем» началась.
— Ходят слухи, что ты печатаешься? — спросил он.
— Чуточку.
— Тогда слушай мои стихи. Мы с тобой на время работы есть едина плоть и единый дух. Творчество и любовь — самые яркие заменители жизни.
— Сам надумал?
— Не помню.
— Навряд ли так. Любовь, творчество, жизнь — уравнение из трех неизвестных. Хотя, если отработать творчество и любовь… ах, не знаю, не знаю. Но интересно как!
— Кто знает… Слушай.
Его чтение напоминало камнепад, несвязные сильные смыслы, они катились с обрыва и даже грамматика, казалось, прогибалась, чтобы уступить им. О благородстве и призвании человека, о тысячелетиях испытаний, о непобедимости того, кто носит имя Человека, о его месте во Вселенной. И это говорил представитель самой «зверской» цивилизации!
— Начиная со следующей пятницы, мы будем заниматься всю ночь, — сказал он на прощанье. — Вначале, как обычно, лекция, а затем до самого утра — фильмы, подобранные В-нсом к насущной проблеме. Вот. У меня есть ключ от директорского кабинета. Ясно?
Он поцеловал ее упругими губами.
Была уже весна. Размок до весенней грязи мягкий сквер, все гуляли по выложенным каменным дорожкам. Вдоль аллеи бежали ручьи с корабликами из бумажек и щепок. Пора было думать о летнем отдыхе, о десятках мелочей. Но Астре было не до них. Страсть сжигала ее. Боб, Боб… картины разворачивались в воображении одна жарче другой, а она-то считала себя достаточно искушенной! Надо было что-то делать. Сидя на коврике, она пыталась разобраться, и вдруг увидела, почувствовала перед собой темные глаза Боба.
