Астра - Избегнув чар Сократа
— Вот видишь, — тихонько наклонилась к ней Тина. — Такое Сверхсовершенство и так обрушивается на людей! Изобличает в пороках, с которыми им не справиться, и грозит карами, повергая всех в истерику? Чем не воздействие страхом?
Астра согласно кивнула головой. Подруга Тины, которую за глаза почему-то называли «почтальонкой», выразительно посмотрела на обеих.
— Что я говорила? Мы на крючке и беззащитны перед ним.
Астра промолчала. Она давно поняла, что тоже проглотила наживку и работала изо всех сил, но, казалось, увязала глубже и плотнее. Вновь вернулись пытошные дни. Особенно люто бывало в метро, где не защищала родные стены: стоило прикрыть глаза, как в грудь вонзались пылающие стрелы, лицо ее страдальчески искажалось настолько, что однажды молодая женщина, стоявшая возле нее у поручня, в порыве сострадания коснулась ее плеча.
— Что с вами? Вам плохо?
В другой раз цыганка, увидев ее муки, взвизгнула злобно и радостно.
— Тебя режут, режут!
Хаос и боль. Чуточку расслабиться можно было в темных, с погашенным освещением, вагонах, но они были редки.
В-нс продолжал.
— Плохой начальник предупреждает своих подчиненных «Работайте, а то уволю», хороший — «Работайте, а то уйду». Рассчитываете отсидеться?
Сзади послышались тихие вздохи-всхлипы.
— Если он уйдет, то и жить незачем. Без него нам конец.
— Вот видите, — снова посмотрела «почтальонка».
— Да нет же, все не так! — шопотом ответила Астра. — Помните, однажды он сам говорил, смеясь, что в детстве был задирой, от которого доставалось всему двору. Потом, по его словам, он это отработал. Но, — она провела рукой слева направо, — остались полпроцента, которых, при его мощи, достаточно для всех нас.
В зале, между тем, уже говорилось о том, что землянам мешают жить и совершенствоваться иновселеняне, захватившие Землю сорок тысяч лет назад, в Золотой век землян. Об этих противостояниях сохранились былины, сказания, эпос каждого народа как о битвах гигантов. Тогда сущность космических пришельцев была явственна по их облику, но постепенно они заселили тела многих землян, скрыв свою личину. Жестокость, алчность, волчьи порядки принесли они на Землю, в том числе и пшеницу, которая губительна для умственных способностей землян. Вот, в частности почему, согласно воззрению В-нса, тончайшая духовность сохранилась на Востоке, где употребляют чистую земную пищу, в основном, рис. И что землянам надо пройти и это испытание, научившись у пришельцев их сильным качествам. И победить.
— Здесь, среди нас, находятся представители самых зверских кланов этих захватчиков. Посмотрите на них.
Он поднял на ноги почти всех своих шумливых «приближенных» во главе с Тиной, Бобом и старостой.
Группа развеселилась.
Темные глаза Боба смотрели на Астру. Она тоже смотрела на него. Слишком долгим был этот взгляд и слишком значительным.
Зима продолжалась, с оттепелями, снежными заносами.
— Снег, снег, пушистый снег! — маленькая Тася с цветным рюкзачком за спиной, пританцовывала по тропке. — Снег, снег!
— Мяу! — послышалось откуда-то.
Она остановилась.
— Мяу, мяу, — донеслось снизу.
Она заглянула под скамейку.
— Ах ты, малыш! Кис-кис-кис!
Конечно, это был котенок. Совсем маленький, худенький, а хвостик… ну и хвостик! — хвостик у него был ярко-зеленый от высохшей масляной краски.
— Шалун, — Тася взяла его на руки. — Озорник ты, наверное.
«Узнаешь, узнаешь, — замурлыкал котенок. — Вот я и домашний, домашний».
«Красик» — это от слова «краска». Хвостик-то зеленый! Красенька, Крася.
— Тася, иди погуляй во дворе, — это мама.
— Нет, я лучше с Краськой поиграю.
— Тася, пойдешь на горку после уроков? — это подруги.
— Нет, я лучше с Красенькой побуду.
Холодно котенку без мамы. А Тася согревает его, кормит. Он так и решил, что она — его мама. Зубки у него росли остренькие, а коготки в лапках прятались цепкие. Поэтому руки у Таси были в сплошных царапинах. Хоть он и шутил с нею по-своему.
Чьи тетради самые чистые в классе? Тасины. А чьи красуются на школьных выставках? Тоже тасины. И вдруг мама заметила в них маленькие следы, в пять подушечек каждый.
— Это не дело, дочка, — строго качнула головой. — Учеба не должна страдать. Не место котенку на письменном столе.
— Да, мама, — Тася со вздохом сняла котенка на пол.
И бросила на пол клубочек ниток. Ух, что тут началось! Футбол! Обувь в прихожей разлетелась в стороны, со стен сами собой отскочили кусочки обоев.
— Уймись! — кричала Тася.
А он уже под шкафом, выглядывает и смеется. Да, смеется! Глазами.
— У вас котенок появился, да, Мариночка? — с нежностью спросила Астра.
— Ох, не говори. Глаза бы не смотрели. Таська принесла. Всех-то она любит, всех-то она лечит и привечает. Доктором будет.
— Наверное. У меня тоже всегда кошечки жили, — вздохнула Астра. — И дома, и в Усть-Вачке, даже в тайге, огромный котище!
— Ты бы посмотрела на этого! Тощий, лапы высокие, хвост в краске. Но пушистый, глаза зеленые, с приподнятыми уголками. Едва уговорила Таську оставить его, пойти гулять.
— А как же скворец? Это не опасно?
— Скворку выпросили в живой уголок в кукольном театре. Он уже встречает детей своим «Здр-р-равствуйте, дети, пр-р-роходите на пр-р-редставление!»
— В артисты подался! Не скучает она?
— Куда! Теперь у нее котенок.
— Вот я и говорю, наши дети свою жизнь живут, без нас, полны своих чувств и мыслей. Мы для них — питательный бульон.
Марина рассмеялась.
— Питательный бульон, скажешь тоже! Но пусть так.
Они сидели, подстелив под себя пачку газет, на скамейке у детского городка и беседовали, будто давно не видались. Был зимний вечер, на аллее горели фонари, просвечивая сквозь обледенелые ветви берез. Два-три фонаря были темны, потом стоял один исправный, после него опять два-три не работали. Поэтому под единственным светильником лежали на снегу тени ветвей и сучьев, сплетенные в широкие узоры, похожие на огромные кружева из крепких тросов.
— Как твои занятия? — спросила Марина. — Не страшно поздно возвращаться?
— Страшновато. Но есть мысль заниматься до рассвета, всю ночь, пока метро не откроют. Отсыпаться потом не знаю как.
— Не ходила бы ты никуда, подруга. Смотри, как изменилась, чужая, задумчивая. Ты нам нужна, Астра, сильная, смелая.
— Я и сейчас смелая, Марина.
— Твое напряжение заметно. Извини, но с тобой все в порядке?
— Конечно. Не обращай внимания.
— Не обращай… Я волнуюсь. А Кир куда смотрит? Почему не запретит тебе?
Астра промолчала. Ей было страшно. Хаос и боль вновь задували в душу. Нет, она не сойдет с ума, не потеряет рассудок, нет-нет. Она работает, продвигается. Разве не так?
Марина поспешила умаслить, смягчить резкие слова.
— Кир твой как развернулся, мощный такой, выглядит лет на пять старше. Не ревнует?
— Он? Нет, зачем.
— Я бы на его месте…
— Ах, Марина! Мы давно уже обо всем договорились.
— Как?
— Так. Молча.
— О чем же?
Астра стряхнула с шубки снежные блестки, вздохнула и обворошила меховую шапку пестрыми рукавичками.
— О чем? Хотя бы о том, что женщины поначалу верят в то, кем они представляются мужчинам, но потом, когда жизнь обнаруживает нас далекими от их мечтаний, мы, женщины, живем как бы сами по себе. В юности мне вообще казалось, что мужчины лишь при мне говорят о пустяках, а между собой умны и высоки.
— А теперь?
— Ну… то в юности. Конечно, для мира в семье мы прогибаемся под них, пусть себе вершат и правят, но и не мешают нам.
— И получается?
— Ох, подруга…
Астра прислонилась к ней, положила голову на плечо. Марина молча погладила ее по рукавичке.
— Нежная ты моя.
— Знаешь, — Астра смотрела впереди себя, — Кир хочет еще ребенка, и еще.
— Намерен кормить большую семью. Похвально. Такому важному мужику нужно иметь большое гнездо. Хорошо бы он пошел в свою матушку, а не в Рыжего Котика-Васика.
— Ты о чем?
— О том самом. Извини за прямоту, ты не боишься, что Кир может изменять тебе на объектах?
Астра опустила глаза. Ей ли не бояться, не помнить, как это бывает?
— Я ему верю, по-женски верю, но если что и происходит, то я не желаю об этом слышать, — сказала холодновато. — Даже если узнаю, то… в общем, как-то так, что не оскорблюсь. Век прожить — не поле перейти и не речку перебрести.
— Мудреешь, золотце, прямо на глазах.
— Да нет. Мне всегда так казалось.
— А скажи, Кир для тебя — необыкновенный?
— Н-нет, Мариночка. И не был никогда, — Астра усмехнулась. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Нет, нет. Он — муж родной. Сразу так стало.
