Валерий Митрохин - Афорист
У Достоевского страдают, у Солженицына страдают, но как по–разному! Первый видел и предсказал страдания, которые пережил и описал второй. Но в этом ли причина разницы?
Пишите, писаки! Но не пророчьте, хватит! Видите, к чему приводит ваш дар! А страдает кто? Ведь в центре горя, которое вы предполагаете, оказывается и ваш брат, то есть, в сущности, вы сами. Поскольку вы ведь сами — страдательный залог. Накликанный на вашу голову вашими же коллегами–предшественниками. Остановитесь, братья!
Жизнь моя выше морали! Параскева.
Хакхан — высокий, седой, по–старчески сутулый и, как бывает в таком возрасте, легкий — походит на профессора, хорошо напуганного жизнью, отрёпанного карьерой. Внешне и в манере общения Хакхан — сама предупредительность, интеллигентность. Однако проницательный взгляд мог бы в нём если не разглядеть, то хотя бы заподозрить глубоко спрятанный, так никогда и не преодолённый страх. Хакхан знает чего бояться. И он боится этого, и всегда и весьма искусно прячет свой страх, потому что ещё больше боится, что эту его тайну узнают те, кто считает его бесстрашным, кто верит в него, рассчитывает на него.
— А у тебя каренькие глаза! Значит, отзывчивый ты. Вы только посмотрите: слушает внимательно! — говорил раскосый блондин с головой, перевязанной черной лентой.
— Наверное, из аборигенов, — вторил за лидером круглолицый чернявый коротун.
— Лучше не приставайте! Я знаю вас! — сказал продавец книг. И не скрыл страха, просквозившего в голосе. Подвязанные хвостом жидкие длинные волосы, казалось, стали совсем серыми.
— Ничего удивительного! Слава всегда впереди героя бежит, — включился в беседу худосочный в чёрных очках.
— Ты сам сейчас побежишь отсюда, — справился с ознобом продавец книг и полез в карман.
— Ладно! — сказал узкоглазый. — Нечего тут рассусоливать, — Денег давай.
Продавец вынул свисток и поднёс к губам.
— А флейту убери, не то нечаянно проглотишь ещё. А потом живот будет болеть, — рассмеялся круглолицый.
Продавец убрал свисток.
— Нету у меня денег.
— А как же ты бесплатно, что ли, товар отдаёшь?
— Сегодня пока ничего не продал.
— За полдня ничего? — не поверил блондин.
— Книги мало покупают.
— А на кой тебе такой бизнес тогда?
— Из любви к литературе.
— Ха! — рассмеялись все.
И продавец окончательно убедился, что эта троица — хорошо спевшийся коллектив.
— Ладно, торгуй. Мы подойдём попозже, — миролюбиво произнес предводитель.
— А если кто начнёт приставать, скажи, что тебя охраняет Яков — Лев, сразу отвяжутся.
— Понял! — ответил книголюб.
И троица пошла прочь походкой негра.
— А сколько? — понеслось ей вслед.
Остановились.
— Берёте за услуги?
— Мы берём, сколько подают!
И снова хором миролюбиво рассмеялись.
А я им позавидовал. И, впрямь: не сеют, не жнут, а нос в табаке.
И победителей побеждают. После чего их судят.
— Неужели всем даётся?
— Бог одаривает каждого без исключения.
— Но люди ведь не знают об этом.
— Знают. Другое дело, знание это проявляется только у тех, кто хочет знать, хоть что–нибудь знать. Хотя бы пустячок какой–нибудь. С мелочи начинается познание себя, а потом всего мира, и того, главного знания.
Основное — это контролировать себя, то есть свой страх. Тот, кто струсил и показал это, пропал. О, сколько людей и народов сгинуло от испуга!
Дискотека:
— За кем ты стреляешь?
— Я хочу сразить вон того, кучерявого. Выше всех выпрыгивает.
— Он же абориген!
— А! Лишь бы красоту мою ценил!
— Какая ты легкомысленная. Говорят, он причастен к убийству, вроде бы это из–за него погибла Ва и её мать!
Пиза:
Что значит самоутвердиться? Ты для них готовишь свои блюда. Перед тобой нелёгкая задача — приучить их к своему вкусу. И со временем, если ты упорен, они привыкают к этой пище. И тут начинается самое трудное — поддержание престижа. Тебе надо удержаться на высоте, которой достиг. Чтобы они ели и хвалили тебя и удивлялись притом, что только в твоём заведении ничего не меняется, то есть у тебя кормят по–прежнему вкусно.
Только так ты сумеешь справиться с любой конкуренцией.
Сердце — это часы, заведённые на всю жизнь. Гений.
Ему нравится, когда спичка, догорая, обжигает пальцы.
Иная женщина так вот трепещет в иных руках, нанося своим огнём сладостную боль тому, кто её крепко держит.
Автор — Пизе:
Не надо никакой борьбы. Не надо больше крови. Минует время, и никто не вспомнит этот эпизод. Ты полагаешь, брат, что я говорю о борьбе аборигенов за Цикадию?! Вовсе не о том речь. Даже не о судьбе земли вообще. Я веду речь о масштабах Вселенной, где и звёзды — пыль.
После этого я увидел сходящего с неба иного Ангела. Земля озарилась его великолепием. Облечённый великой властью, он вскричал: «Пал Вавилон — великая блудница, став обиталищем бесов, убежищем всякому нечистому духу, пристанищем всякой нечисти и отвратительных птиц, ибо все нации напоены вином гнева Божия.
Цари земные любодействовали с ней. Купцы разбогатели благодаря роскоши её».
Тут же другой голос небесный сказал: «Выйди из этого города, народ Мой, чтобы не соучаствовать в грехах её и чтобы не пострадать от напастей, посланных на неё.
Грехи блудницы вздымаются до самого неба. И Бог помнит все её преступления.
Воздайте же ей так, как поступала она с вами, отплатите ей вдвойне за то, что она сделала. Приготовьте для неё вино вдвое крепче, чем то, которое она приготовляла для других. Сколько славилась она и роскошествовала, столько же мучений и горестей воздайте ей. Ибо и сейчас она продолжает говорить о себе: сижу царицей на престоле, я не вдова, чего мне бояться. В один день постигнут её всякие бедствия — великий голод, горькие рыдания, казнь. Сгорит она в огне, ибо могуч Господь Бог, судящий её.
И восплачут, и возрыдают о ней цари земные, блудодействовавшие с нею, когда увидят дым от огня, в котором она сгорит. Держась от Вавилона на расстоянии, ужасаясь её муками, они скажут: «Горе, горе тебе, великий город Вавилон! О город крепкий! В один час постигло тебя наказание!»
Восплачут и возрыдают о ней все торгаши мира, потому что без неё никто у них товаров больше не купит. Товаров золотых и серебряных, камней драгоценных и жемчугов и виссона (полотна), и шёлка, и багряницы (красных тканей), и всякого благовонного дерева и всяческих изделий из слоновой кости, и дорогих пород дерева и меди, и железа, и мрамора.
И ни корицы и фимиама, ни мирра, ни ладана, ни елея, ни муки и пшеницы, ни скота, ни овец, ни коней, ни колесниц, ни тела, ни души человеческих.
А ни плодов, угодных душе твоей, не стало у тебя, и всё тучное и блистательное покинуло тебя. И уже никогда тебе не обрести их.
Торговцы всем этим, обогатившиеся благодаря блуднице, будут стоять в отдалении, страшась её мук, плача и рыдая, говоря: «Горе, горе тебе, великий город, одетый в виссон и порфиру, и багрянец, украшенный золотом и драгоценными каменьями и жемчугом. В один час погибло такое богатство!»
И все кормчие, и все, кто плавает на кораблях и все моряки, и все, кто живёт морем, держась в отдалении, кричали, глядя на дым от огня, в котором сгорала она: «Какой был город!» И посыпали голову пеплом, и вопили в слезах: «Горе, горе тебе, город великий, драгоценностями коего обогатились все, имеющие корабли. Ибо опустел ты в один час!»
Веселись же небо, ликуйте апостолы, пророки и вся святые. Ибо свершился суд Божий!
И поднял могучий Ангел камень размером с комету и бросил его в море, говоря: «Так будет повержен Вавилон. И не будет его никогда. Никогда больше не будут слышны тут звуки арфы и других инструментов, голоса свирели и прочих труб. Никогда тут не будет художника и какого–нибудь искусства и ремесла. Не раздастся шум жерновов. Никогда не озарит его свет лампы, не прольются голоса женихов и невест.
Торговцы твои были вельможи мира сего. Все народы были обмануты гипнозом твоим.
Блудница ты! И повинна в крови пророков, святых и всех тех, кто убит на земле».
Мы все движемся по одной дороге, по дороге в Рай. Правда, многие из нас опрокидываются на обочину, так и не добравшись до места.
Больше всего знает и ценит женщину, разбирается в ней лишь тот, кому более других не везёт на любовном фронте.
Самые живучие — это замухрышки. Хагенбрудер.
Я часто замечаю то, чего не замечают другие. Хакхан.
Губами делал звуки, как сверчок. Гений.
Это верблюда можно поставить на колени. Женщина, если не захочет, никогда не станет. Мужчина, кстати сказать, тоже. Вот и приходится время от времени доказывать, что ты не верблюд. Автор.
