Дэвид Гилмор - Что сказал бы Генри Миллер...
Готовясь к тому, чтобы показать «Позднее шоу» Джеси, я наткнулся на рецензию Полин Кейл 1977 года в журнале «Нью-Йоркер». Картина Кейл понравилась, но она не очень себе представляла, к какой категории ее следует отнести. «Назвать этот фильм в полном смысле детективом, — писала она, — было бы неверно, эта картина уникальна в своем роде, она как поэма о любви и ненависти к подлости».
Лента «Друзья Эдди Койла» вышла на экраны кинотеатров в 1973 году и очень быстро сошла с них. Теперь этот фильм практически невозможно найти в магазинах видеофильмов, даже в таких специализированных лавочках, где держат финские фильмы ужасов. Его поставил режиссер Питер Йэтс («Детектив Буллитт» тоже его работа), и фильм стоит посмотреть, потому что мелкого воришку Эдди Койла в нем играет кудесник с сонным взглядом Роберт Митчэм. Мы все были знакомы с кем-то, похожим на Эдди — парнем, рожденным для того, чтобы постоянно принимать неверные решения. К тому же типу «рецидивистов» относится и дядя Ваня.
Чем дальше, тем лучше, кажется, становится Роберт Митчэм — и грудь колесом, и глубокий голос, и эта его манера «двигаться» по фильму с грациозной легкостью кошки на вечернем приеме. Он обладал незаурядным талантом, но ему почему-то доставляло какое-то болезненное удовольствие отрицать этот факт. Он часто повторял: «Я следую трем принципам: посмотри направо, посмотри налево и прямо перед собой». Чарльз Лотон, который ставил «Ночь охотника» с участием Роберта, говорил, что его показная грубоватость на съемках не имеет ничего общего с истинным обликом актера. Роберт Митчэм, по его словам, был образованным, добрым и великодушным человеком, в таком совершенстве обладавшим искусством декламации, что мог бы сыграть Макбета лучше любого современного актера. Сам Митчэм говорил об этом по-другому: «Разница между мной и другими актерами состоит в том, что я больше времени провел в тюрьме».
Когда мы смотрели с Джеси эти фильмы, иногда у меня возникало такое чувство, что в этот раз он сидит со мной скорее из чувства долга, а не потому, что ему интересно. Через полчаса после начала картины «Звездные воспоминания» Вуди Аллена мне стало ясно по позе сына, по тому, как он упирался локтем в кушетку, что ему скучно, что он смотрит этот фильм ради меня, чтобы побыть это время со мной.
— Угадай, кто снимал «Звездные воспоминания»? — обратился я к Джеси.
— Кто?
— Князь Тьмы.
— Гордон Уиллис?
— Тот же оператор, который снимал «Крестного отца».
— Тот же оператор, который снимал «Клют», — иронично проговорил он, копируя мой тон.
Дипломатично выдержав паузу, я мягко сказал:
— Мне кажется, он не снимал «Клют».
— Это был тот же оператор.
— Спорю с тобой на пятерку, — предложил я, — что Гордон Уиллис не снимал «Клют».
Поняв, что выиграл пари, Джеси повел себя вполне достойно — он без всякого позерства встал с кушетки, взял пять долларов и сунул банкноту себе в задний карман, не глядя мне в глаза.
— Мне всегда казалось, что «Клют» снимал Майкл Баллхаус, — покорно сказал я.
— Я прекрасно тебя понимаю, — кивнул он. — Ты, наверное, думал о ранних работах Фассбиндера. Он снимал их в технике крупной зернистости.
Я воззрился на Джеси в упор и смотрел до тех пор, пока он не поднял на меня глаза.
— Что ты сказал? — спросил я, хотя прекрасно знал, что именно сын имеет в виду.
ГЛАВА 13
ОСЕНЬ 2005 ГОДА. Хлоя поменяла специализацию, перевелась на факультет административного управления и уехала учиться дальше в тот же университет в Кингстоне, провинция Онтарио. Вскоре после этого Джеси сказал мне, что хочет оставить работу в ресторане и на месяц уехать на север, чтобы там писать музыку с приятелем-гитаристом, которого я почти не знал. Отец этого парня работал адвокатом, специализируясь в области увеселительных мероприятий, и у него был большой дом на озере Кучичинг[49]. И катер в придачу. Ребята могли там ничего не платить за жилье, а на жизнь зарабатывать мойкой посуды в каком-нибудь местном ресторанчике. Что я по этому поводу думаю? Я и Джеси, мы оба знали, что вопрос этот был чисто риторическим. Естественно, я сказал сыну, что он может ехать.
Он туда и уехал. Я тогда, помню, подумал, что в девятнадцать лет люди так и поступают. По крайней мере, Джеси знал, что Майкл Кертис снял две концовки «Касабланки» на тот случай, если одна не сработает. Хоть это должно было помочь ему выжить в нашем мире. Теперь никто не сможет меня упрекнуть в том, что я позволил сыну уехать беззащитным.
Впервые голубая спальня на третьем этаже дома в китайском квартале опустела. Как будто в одночасье кто-то высосал все жизненные соки нашего жилища. Но позже — недели через две после отъезда Джеси — мне это даже стало нравиться. Не было больше вечного бедлама на кухне, на ручке дверцы холодильника не появлялись грязные пятна от пальцев, никто в три ночи не топал по ступенькам на третий этаж.
Время от времени сын звонил домой, как будто ненавязчиво исполнял не очень приятную обязанность. С деревьев облетела листва, вода в озере стала очень холодной, но с работой все шло отлично. Да и в остальном все тоже неплохо складывалось — он с Джоэлом (так звали друга-гитариста сына) уже сочинил кучу песен. Джеси по ночам заворачивался на катере в одеяло и смотрел на звезды, а приятель его бренчал на гитаре. Может быть, они снимут себе на двоих квартиру, когда вернутся в город. А на выходные к ним однажды приезжала Хлоя.
Как-то раз (когда велосипедисты снова ездили в перчатках) позвонил телефон, и я услышал голос Джеси. Его голос дрожал, как у человека, заблудившегося в настоящем, который шел по льдинам, выскальзывающим из-под ног.
— Меня только что бортанули, — сказал сын.
— С работы выгнали?
— Нет. Хлоя. Она меня отшила.
Они постоянно ругались по телефону (из-за его бессмысленной жизни, друзей его неудачников — Хлоя их называла «официантами и грузчиками в аэропортах»). Кто-то после этого бросал трубку. Обычно перезванивала она. (Такое случалось и раньше.) Но после последнего разговора она перезванивать не стала.
Прошло несколько дней. На третье утро — в ярком солнечном свете, когда листва деревьев отливала медью, — он проснулся в полной уверенности — как будто видел это в кино, — что она нашла себе другого приятеля.
— Я позвонил ей на сотовый, — продолжал Джеси. — Она не ответила. Было восемь утра. — Не лучшее предзнаменование, подумал я, но ничего сыну не сказал.
Он звонил ей весь день из кухни в ресторане, оставил несколько сообщений на автоответчике. Позвони мне, пожалуйста. Я оплачу междугородние переговоры. Пока он пытался дозвониться Хлое, его убежденность, эта его уверенность разрасталась во всем его существе как чернильная клякса, как ощущение того, что происходит что-то очень серьезное; Джеси казалось, что он попал в такую передрягу, в которой раньше ему никогда не приходилось бывать.
В конце концов, ближе к десяти вечера Хлоя ему перезвонила. Она говорила из какого-то шумного места. В трубке звучала музыка, слышались приглушенные голоса. Где она была? В баре, наверное, каком-нибудь.
— Она звонила тебе из бара? — не удержался я от вопроса.
Джеси спросил ее, что случилось. Голос его при этом срывался от волнения.
— Нам надо с тобой кое-что обсудить, — сказала она ему так, будто говорила со случайным прохожим.
Ни к чему не обязывающие слова. Причем, как ему показалось, она произнесла их, прикрыв трубку рукой и одновременно заказав у бармена мартини. Без всяких обиняков Джеси сразу же перешел к сути дела (он всегда поражал меня этой своей манерой).
— Ты хочешь, чтобы мы расстались? — спросил он.
— Да, — ответила Хлоя.
Тут он допустил серьезную промашку — повесил трубку. После этого стал ждать ее ответного звонка, из глаз его катились слезы. Он ходил из угла в угол, меряя шагами гостиную в том коттедже на севере, не сводя взгляда с телефона. Он вслух что-то говорил, обращаясь к ней. Но телефон молчал. Тогда он сам перезвонил ей.
— Что у нас происходит? — спросил он Хлою.
И тут она сыграла свою роль. Она много об этом думала, сказала девушка, и решила, что они друг другу не подходят. Она молода, ходит в университет, перед ней открываются «прекрасные служебные перспективы». Она выдавала ему одно затертое клише за другим, причем все это было произнесено новым тоном девушки, обреченной идти по пути жизненного успеха. Джеси и раньше подмечал у нее такие интонации, но теперь у него уже не возникало желание ее за это придушить — теперь он начал ее бояться.
— Ты пожалеешь об этом, Хлоя, — сказал он.
— Может быть, — беззаботно проговорила она.
— Если это так, можешь считать, что меня в твоей жизни нет.
Рассказав об этом разговоре, Джеси добавил:
