Пьер Клоссовски - Бафомет
Как Диана, безмятежное божество, могла когда-либо войти в контакт с подобной мерзостью? По размышлении; и Диана — в некотором более сложном смысле, нежели Паллада — является одной из тех теофании, в которых полнее всего отразилась сущность божественной природы. Итак, Диана смотрит в это демоническое зеркало и становится тем самым объектом воображения Актеона.
Что же происходит в этом отражении, как не сообщение между идиомами Дианы и идиомами демоническими: бесстрастная по натуре богиня принимает страстность демона в момент отражения своей женской божественности в теле, от которого она хочет зримости, но и осязаемости, обусловленной непоруганностью, но и насилуемости, обусловленной целомудрием. Ее целомудрие вдруг ограничивается пределами демонического тела; тогда как демон-посредник, присваивая себе отражение богини, взамен снабжает ее собственным сластолюбием, каковое тут же распространяется на всю ни с чем не соизмеримую натуру богини. Результатом чего становится сей одноипостасный союз, донельзя вызывающий для смертных, которые более уже не могут полностью различить в этом нерасторжимом сплаве, к кому восходит высокомерие, а к кому целомудрие. Ответственность за все это должна целиком лечь на Диану: под маской своего демонического тела она может тайно отдаться, или поэкспериментировать инкогнито с эмоциями, которые исключает ее собственный непреложный принцип, в том числе и с эмоциями целомудрия; так что без ущерба для присущего ей эфирного и незримого тела, неразлучная со своим божественным принципом, бесстрастная из-за своей неосязаемости, но зрительница — ибо Диане более других богов свойствен вкус к зрелищу, — она присутствует при собственных приключениях — приключениях, в которых испытанию подвергается ее целомудрие.
Спина Артемиды
Не смотри на Артемиду лицом к лицу: под ее взглядом ты исчезнешь. Ибо если на виду все ее тело, ее сущность объемлю уже я сам; набросить вуаль мне не дано только на ее взгляд: для всех вас это смерть. Взамен присматривайся к ней, если сможешь, искоса; или в профиль; но лучше всего — со спины: дело не в том, что она не может тебя увидеть — я далек от подобной нелепицы, — но, пусть ей даже придется рассматривать тебя через плечо, со спины она тебя все же стерпит: и, кто знает, там она, возможно, обязана тебя выдержать; ибо через меня согласна она появиться, через меня, позаимствовав тело, которое должна принять таким, как оно есть, смирившись, вопреки своему самодовольному бесстрастию, в этом единении с волнующими меня движениями, каковые становятся впредь моими собственными. И будь уверен, что мое кокетство, основанное на ее целомудрии, отнюдь не из последних среди того, что возбуждает ее любопытство: чем больше она отказывает себе в низменных эмоциях, потрясающих нас, демонов и смертных, тем более терзается впредь эмоциями стыдливости, каковая была для нее всего-навсего идеей; она не знает, что рискует со мною не слишком приятными сюрпризами, но воспринимает их с тем любопытством, каковое дозволяет себе ее бесстрастная сущность: если она бежит без устали, и охота здесь не более чем предлог, то лишь для того, чтобы забыть ссуженное ей мною зримое тело, тело, как ты знаешь, соблазнительное: посмотри же на этот затылок под забранными в шиньон волосами, кольца которых прикрывают уши, посмотри на непринужденно высвобожденную шею, на линию спины, разорванную высоким поясом, пропущенным под старательно скрываемой грудью: раз за разом вырываюсь я из этого корсажа, когда вся моя кипучая злокозненность собирается в одной из грудей, и топорщусь. Но пойдем ниже: рассмотри узкие бока, зад, скроенный как у прекрасного юноши: О, она — из скромности — упрекала меня при первой прикидке за эти упругие и округлые, аккуратно подобранные ягодицы, свободные от дурного вкуса излишеств, которые обнаруживает Афродита… Осмелюсь ли поведать, что именно здесь у тебя больше всего шансов преуспеть, поскольку я спускаюсь по этим бедрам, о, самым длинным и тем не менее самым изящным в их сдержанности; посмотри на крепкое колено, попирающее диких зверей; на эти икры, лодыжки, пятки, которые сулят разгром, как и подобает богине, более быстрой, чем мысль, чем гром и молния. Ну а эти плечи и руки, эти длинные кисти, ужасные, когда хватаются за лук, столь нежные, когда ласкают женский лоб в муках деторождения. Знай, что здесь тоже имеется слабое, если я осмелюсь сказать про нее такое, место; кожный покров на ее ладонях и пальцах; стоит ей прикоснуться к себе во время купания, и она вздрагивает, удивленная касанию ссуженных мною ей форм: ибо я вложил в ее руки всю возбудимость, от которой сам так страдаю, — изящные суставы ее запястий оказались бессильны вырваться из когтей Геры, когда та ее порола, — именно в ладонях этих рук, как и в ложбинках подмышек, бедер и колен, мой вклад весомее, чем вклад ее бесстрастной натуры.
Признания Демона Дианы
Отец богов предоставил в свое время Артемиде сохранение вечной девственности; не успел он на это согласиться, как оказалось, что подобные притязания его дочери чреваты не более и не менее, как пересмотром вопроса о множественности личностей в недрах божественности: Артемида стала отождествлять божественную целостность с целомудрием. Что со стороны Артемиды сводилось к затребованию всей божественности себе одной и, соразмерно тому, что она фигурирует в ряду других богинь, к свершению акта автомонотеизма. Отец богов и не подумал поразмыслить о непоследовательности своих поступков или обещаний: тем не менее, будучи ответственным за равновесие на Олимпе, пусть его и ничуть не волновало лишнее противоречие в собственных поступках, он, как обычно, во всем положился на судьбу и непредсказуемость своей импульсивной натуры и внял уроку, предуготовленному ему его собственной беспорядочностью: внезапно воспылав к Каллисто, дражайшей подруге Артемиды, не менее целомудренной, нежели его дочь, он решил, что лучшим способом одной рукой вернуть себе то, что он неосмотрительно дал другой, будет обмануть нимфу-охотницу в обличий своей дочери. Тем самым он одновременно собирался подвергнуть торжественному опровержению столь ограниченную концепцию, вздумавшую отождествить божественную сущность с целомудрием. С восстановлением равновесия, а вместе с ним и новым подтверждением незыблемой природы божественного, олимпийское бесстрастие было бы не пустым звуком.
Но будет ли он, точнее, может ли он действовать так, чтобы Артемида об этом не знала? Теофании Отца богов никогда не происходят без того, чтобы одновременно в них не была вовлечена и общая божественность Двенадцати богов. Божественный принцип требует присутствия всех в деяниях каждого, даже если они должны этими деяниями на мгновение противостоять друг другу, как то всегда и кажется рассудку смертных, каковые, подчиняясь условиям промежутков пространства и времени, не способны уловить подобную противоречивую одновременность. И тогда Зевс посылает к Артемиде Гермеса: и вот какую странную сделку поручено предложить богине крылоногому богу: Отец богов с превеликим сожалением согласился, чтобы ты осталась девой; взамен он просит тебя (чего, впрочем, ни в коей мере не обязан делать, но о чем, из уважения к твоей божественной воле, ходатайствует как о свидетельстве дочерней любви), чтобы ты позволила ему принять на время твой облик. Артемида догадывается о плагиате. Она отказывается. И Гермес: Если ты заупрямишься, я не отвечаю за настроение Отца богов; не подтолкнешь ли ты его к развязыванию какого-нибудь куда более тяжкого скандала, нежели тот, которого ты хотела бы избежать? Разве остановится он перед тем, чтобы пойти на клятвопреступление, оспорить твое девство; поощрить уж не знаю какое святотатственное в отношении тебя предприятие, которое ты не сумеешь стереть никаким наказанием: ведь это же он — хранитель твоего обета целомудрия, ведь это же в нем помещается само твое бытие? Артемида уступает — то есть уступает Зевсу меня самого, меня, того демона, который прикидывается перед людьми ее телом. Она уступает Зевсу собственную теофанию. И в то же время, так ли уж необходимо было Зевсу облекаться в тело своей дочери — мною ей предоставленное, — чтобы добиться своей цели? Разве не мог он принять форму какого-нибудь послушного животного — лебедя, быка, — которого, когда ей захочется, Каллисто без всякой боязни могла бы приласкать? Но независимо от нежелания второй раз подряд использовать одни и те же средства, его демонстрация не достигла бы цели. Если Гермес в конце концов убедил Артемиду, то благодаря следующему доводу: Вспомни, о богиня, что, перед тем как родиться на Делосе, или, скорее, родиться от Лето, ты пребывала в своем первоначальном состоянии — и никогда не перестаешь в нем пребывать, — состоянии древнего божества плодовитой Ночи, и что Отец богов, овладев тобой, несмотря на твое нынешнее целомудрие, сделал тебя матерью, разродившейся тем богом, которого ты лишь хулишь без меры теперь, в твоей нынешней теофании, богом, имя коего, хоть он и твой сын, заставляет тебя краснеть, когда его называют: Эрос, материнство которого ты дозволила бесстыдно приписать себе Афродите.
