Татьяна Соломатина - От мужского лица (сборник)
В общем, наши «деловые» отношения можно было даже назвать приятными. Хотя, сойдясь с ним в хитросплетениях взаимных услуг чёрного рынка, я и не предполагал тогда, что всё это была хорошо продуманная система. И название у неё было, как и для всего у них, — СПК — Система Провокационного Контроля.
Только узнал я об этом позднее, обнаружив однажды в Транспочтовой камере своего номера ящик спиртного отличного качества и несколько листков бумаги, на которых корявым почерком кратко были изложены цели и стратегия СПК. То, что письмо было без обращения и без подписи, — это понятно, — всегда можно сослаться на ошибку Центрального Коммутатора. Но как старик смог отправить мне всё это по официальным каналам, я даже предположить не мог. До сих пор не понимаю. А сам старик исчез. От того запаса, что он прислал мне тогда, ещё оставалось пять литровых бутылей, так что я пока не озабочивался его пополнением. Вот что меня действительно расстроило, и расстраивает по сей день, так это то, что я даже имени его не знал. Старик и Старик. Впрочем, более тягостных ощущений в связи с его исчезновением у меня почему-то не возникало. Вместо этого на ум всё время приходила одна и та же фраза: «Меняю славу на вечность», которую он произносил к месту и не к месту. «Я же «меняла», — объяснил он мне как-то в начале нашего знакомства, — люди сразу должны это понимать».
— Давай выпьем сначала за Старика, — доставая литровую пластиковую ёмкость и наливая по глотку в стаканчики, сказал я. — Потому что если бы не он, то… — я задумался на мгновение. — То выпить нам сейчас точно было бы нечего.
— А кто этот старик?
— Старик?… Старик — это грустный образ, растаявший среди прочих. Зато от него осталось наследство в виде нескольких бутылок отличного средства для «закрытого» употребления.
— Ну что ж… за печальный, но весьма практичный образ.
— Да уж… — и вспомнив, добавил тихо: — Славу на вечность… — Мы выпили.
— Что ты сказал? — спросила Маша, возвращая мне стаканчик.
— Я спросил, что ты там говорила о семье?
— О семье? Разве? — В её тоне замелькала так хорошо знакомая мне ирония. — Может, ты мне расскажешь?
— О «контрактниках»?
Дело в том, что «контрактниками» называли официально зарегистрированные супружеские пары. Происхождение термина очевидно из его собственного значения.
Периоды так называемых «матриархатов» и «патриархатов», циклично сменявших друг друга, канули в прошлое. Ещё остававшиеся на памяти человечества последствия демографического взрыва напрочь вытравили из истории и даже из мифологии сказания о последних романтиках. Методология разумно довершила «естественный» ход событий — о продолжении рода и совместном временном существовании с каких-то пор стало проще договориться. На первое место в институте брака вышел Контракт. Пока всё устаканивалось, мнения и пожелания сторон ещё как-то принимались в расчёт. Но потом, как обычно, была найдена универсальная форма, учитывающая все мыслимые и немыслимые ситуации, удовлетворяющая любые запросы. УБК — Универсальный Брачный Контракт. Срок действия которого ограничивался возрастом СНП отпрыска. Отдельно, конечно, оговаривались ситуации, когда пара желала завести второго ребёнка. Но о таких случаях сообщали, как о сенсационных, потому что пойти на это могли только известные, то есть очень богатые люди. И на первого ребёнка лицензия стоила немало. Обычным людям, желающим обзавестись вторым, пришлось бы заложить имущество, себя, и всех своих родственников, включая первого ребёнка. Так Закон боролся с последствиями демографического взрыва, чуть не погубившего на Земле всё живое. Да, к слову сказать, вообще мало кто заводил детей. С какого-то момента появилась мода на так называемые «свободные пары». Для таких в Закон внесли поправку, снизив срок Контракта до условных трёх лет. С точки зрения Методологии — оптимальное время для удовлетворения всех сексуальных притязаний партнёров друг к другу. И всё чаще ходили слухи, что они готовятся внести изменения, уменьшающие этот срок до полутора лет.
— Ну, если семья в твоём представлении — это Контракт, то давай о нём.
— Мне понятен твой сарказм.
— Если бы он был тебе непонятен, меня бы здесь и не было. Такая мысль тебе в голову не приходила?
— Приходила… похожая.
— Если два разнополых ренегата оказываются в одно время в одном месте — это значит, что они встретились для чего-то большего, чем просто сказать друг другу «Здрасьте!», тебе так не кажется? Или ты считаешь, как и все, что между мужчиной и женщиной нет и не может быть ничего, кроме рассчитанной ответственности перед человечеством за лимитированное продолжение рода и совместного бюджета на срок, определённый Законом?
— Никогда я так не считал.
— «Никогда» — слишком вызывающее слово.
— Слово как слово. Ты просто придираешься.
— А тебе было бы больше по нутру, если бы я напоминала мирно жующую… ой, прости, пьющую корову, которых никто из нас в глаза не видел, кроме как на ярлыках полуфабрикатов еды?
— Я этого не говорил.
— Как ты думаешь, есть ещё где-нибудь настоящие живые коровы?
— Понятия не имею.
— Но ведь они были?
— Ну разумеется.
— Разумеется — для тех, у кого разум имеется! Ладно. Не обижайся. Не в коровах дело, а в том… — Маша запнулась, как бы остановив сама себя. — А в том, чтобы выпить ещё по стаканчику твоей волшебной эссенции.
— Разумеется, — слегка передразнивая, но с улыбкой, сказал я и потянулся за бутылью.
— На самом деле мне очень хочется, чтобы ты услышал мамину историю. Она рассказывала её долго. Иногда возвращаясь к каким-то деталям, если я просила, иногда перемежая с воспоминаниями о своих собственных детских ощущениях. Часто отвлекалась. Кое-что я даже спустя несколько лет записала по памяти… — Маша замолчала, задумавшись.
Я подал ей стаканчик — и мы выпили в тишине.
— Жаль, что я не могу повторить тебе всё слово в слово, чтобы ты понял, что я чувствовала тогда каждый вечер, лёжа с мамой под одеялом.
— Я пойму.
— Хорошо. — Она закурила. — Тогда слушай. Я расскажу всё, что помню…
Рассказ первый
«В далёкие-далёкие времена стоял на Земле Город. В том Городе жила девушка. И звали её Маша… Точно как тебя и меня. Не знаю, почему уж так вышло, но это не важно. Она была немного старше тебя и немного младше меня, но такая же красавица и умница, как мы с тобой.
И было так, что Город, в котором жила Маша, не занимал всю Землю, как сейчас, а лишь небольшую её часть. И если бы кто-нибудь решил не останавливаясь пойти пешком, то обязательно добрался бы до места, где Город заканчивался. А если бы он решил идти дальше, то дошёл бы до места, где начинался другой Город… Если бы… Если бы…
Да, да. Давным-давно, в стародавние времена, стояли на Земле недалеко друг от друга два Города.
Не удивляйся, просто это действительно было очень давно. А в те далёкие времена многое было не так, как сейчас. Людей было поменьше. Дома были пониже. Солнце светило ярче, и маленьким девочкам, таким, как ты, было веселее. В общем, прекрасная могла бы быть жизнь у людей, если бы не одно обстоятельство — в Городе, где жила Маша, всё время дул сильный ветер. Дул, никогда не утихая, ни днём ни ночью. И что самое поразительное — никогда ветер не менял своего направления: всегда дул с севера на юг.
И в другом Городе, в который можно было попасть, если идти целый день и целую ночь, и ещё день и ещё ночь, тоже не переставая дул сильный ветер. Маша хоть и не была ни разу в том, другом Городе, но слышала от других, что и там людям негде спрятаться от вечного проникающего беспокойства ветра, который тоже никогда не утихал и никогда не менял своего направления. Только дул он в противоположную — с юга на север — сторону. И сколько люди помнили себя и знали свою историю — так было всегда.
Никто не мог объяснить, почему так происходит. Маше и всем остальным приходилось всю свою жизнь подстраивать под это необъяснимое явление природы. И как ты уже, наверное, догадываешься, главное, о чём им приходилось постоянно беспокоиться, переходя из одного места в другое, — это как избегать направлений, при которых ветер дул прямо в лицо. Потому что это неприятно, когда, куда бы ты ни шёл, тебе в лицо постоянно дует сильный ветер. Даже целая наука существовала, занимавшаяся расчётами «Оптимальных траекторий движения тел в условиях постоянно действующей силы». Маша как раз и работала в одном из отделов подобного научно-исследовательского центра.
Там же работал и Машин сосед, живший с ней в одном доме, в соседней по этажу квартире — так раньше назывались номера. Его звали Математик, и он был её другом. Правда, у него был ещё друг в другом Городе, которого звали Философ. У Маши, кроме Математика, друзей не было. И в другом Городе она никого не знала. А о том, что там происходило, ей рассказывал Математик, которому, в свою очередь, рассказывал всё Философ…
