Салчак Тока - Слово арата
Силач-победитель заплясал вокруг поверженного, будто говорил: «Вот я какой здоровый, глядите все!» Изгибая свой стан и разводя руками, он протанцевал к навесу, забрал с одной из тарелок каких-то кушаний, отведал их, причмокивая губами, потом, как сеятель, стал своим угощением посыпать землю перед зрителями и приплясывать с еще большим воодушевлением.
— Ой, какая жара! Нога у меня поскользнулась, — жаловался Манлай-оол, подымаясь с земли.
Он встал и сокрушенно покачал головой, глядя то на угощения, то на место, где был побежден, словно думал: «Вот сейчас придут и выручат меня: может быть, еще раз выпустят бороться».
Но куда ему! Даже стройный и ловкий Чадамба вскоре был побежден.
Побежденными ушли отдыхать и остальные шестьдесят два борца, хотя все они были «прославленные» и легко ломали что-нибудь очень прочное. На арене остались восемь секундантов в разноцветных халатах и только два соперника. Только два сильнейших: табунщик богача Содунам-Балчира по имени Билчир-оол и лама Верхнего монастыря на Чадане по имени Чанман, прозванный Арзыланом. Каждый из них ухватился теперь за полы четырех секундантов, и все пляшут, как ошалелые.
Секунданты одной стороны возгласили:
— Выпускайте противника Билчир-оола. Силачу невмоготу спокойно сидеть!
Я смотрел на силача Билчир-оола: какой высокий, на затылке торчит косичка, вся в белых проталинках, кости на плечах выпирают из мускулистого тела, как будто выросли не по мерке. Трусики не очень завидные, на них даже нет отличительного знака, но взгляд у силача гордый и уверенный: «Вот я этого Чанмана, этого льва!»
Но если сравнить Билчир-оола с Чанманом Арзыланом, то похож он на двухлетку рядом с отяжелевшим волом. Такого жирного толстяка, как Чанман Арзылан, я никогда не видел. Жир на животе и на боках навис над бедрами. Так и есть: бурдюк с водой! Ноги — толстые колотушки, шея — точно у быка, даже головы не может поднять, глаза выпучил. Он тоже себе на уме, смотрит исподлобья на Билчир-оола, будто хочет сказать: «А ты что за суслик такой?»
Постояв, два силача пустились в пляс. Секунданты делают вид, что не могут устоять от воздушных вихрей, поднятых двумя сильнейшими борцами, и рассыпаются в разные стороны. Между тем силачи, обойдя в пляске арену, притихли, потоптались на месте и уставились друг на друга, будто высматривали место на теле противника, за которое надо прежде всего ухватиться. Силачи схватились. В общем шуме и гаме не разберешь, кто встает, кто садится. Куда падают борцы, туда, как во время прибоя на море, перекатывается волна зрителей. Секунданты волнуются, мечутся вслед за борцами, поучают и поощряют своих силачей, поругивают и подбадривают их. Силачи сделали один круг. Билчир-оол рванул, чтобы опрокинуть противника, но Чанман ухватился за его ногу, и оба рухнули. Зрители заспорили: «Этот упал, тот упал». Чуть не дошли до драки. Из толпы кричат: «Ничья!» Другие голоса гремят еще пронзительнее: «Пускай сначала! Сначала!» Секунданты бегут к судьям. После того как судьи вынесли приговор, секунданты откланялись и вразвалку подошли к силачам. Борцы вторично схватились. С разных сторон неслись возгласы:
— Правильно хватай, Билчир! Правильно хватай!
— Правильно хватай, Чанман! Правильно хватай!
По всему видно, что силачи сильно устали. Еще раз рванули, но ничего не получилось. Но вдруг Билчир-оол, ухватил Чанмана Арзылана за вздрагивающие икры, вскинул и повалил. Кто-то из толпы крикнул, словно произошло ужасное несчастье:
— Ай, беда! Ай, беда! Какое несчастье! Пропал Арзылан!
— Так ему, подлецу! Молодец Билчир-оол! — неслись похвалы с другого конца.
Билчир-оол легко-легко отплясал свой победный танец, отряхнул прах с Чанмана [70] и быстро скрылся в толпе, как будто еще не верил случившемуся и опасался, что заставят переигрывать схватку. Поклонники победителя высоко подняли его и понесли к палатке бережно, как носят святого.
В палатке тоже заспорили. Каждый хвалил своих силачей. Высокопоставленные гости совсем забыли о том, что они члены правительства. Буян-Бадыргы и Содунам-Балчир по-настоящему сцепились. Другим пришлось их разнимать…
На следующий день были назначены бега на верхнем плато Хем-Белдира — в Оргу-Шольской степи. Уже давно привели сюда лучших из отборных коней всей Тувы. Суток десять их готовили, а теперь заплели хвосты, причесали гривы — можно запускать. Коней, которые побегут на дальние расстояния, поручили босым мальчишкам в коротких штанишках. На вид ребятам лет по восемь — десять. Они ликуют, заняв свои места на седлах.
— Готовы ли кони? Готовы ли кони? — выкрикивали распорядители, важно разъезжая по кругу.
Будто заржал целый табун — столько голосов отдались эхом в прибрежной роще Тонмас-Суга: «Готовы, готовы!» Взад и вперед бегали мальчишки, которым доверено первыми испытать быстроту и выносливость лошадиных ног и сердец. Рядом крутились взрослые, чему-то учили ребят, работая больше руками, чем языком.
Вскоре три всадника пустились вниз по реке и замахали руками. Увидев условный знак, мальчики на скакунах с лихим посвистом вереницей поскакали вслед. Прошло много времени, а между небом и землей, куда ни посмотришь, все пространство застлал желтовато-серый туман, поднявшийся к небу, — так стелется дым от большого пожара. В непроглядной дали послышались возгласы мальчиков: «Кууг-кууг!» Поняв, что пущенные кони уже возвращаются, с десяток всадников бросились им навстречу.
Впереди всех летел мальчик на темно-гнедом коне. Далеко за ним два-три коня, остальных еще не видно. Один из выехавших навстречу, поравнявшись с первым мальчуганом, повернул назад своего жеребца, подстегивая тяжелой плетью. И хотя его конь был совсем свежий, он никак не мог нагнать темно-гнедого скакуна.
Только когда ребенок подъехал к рубежу и осадил своего коня, нагнал его встречавший всадник и сунул подарок.
Это был хозяин скакуна Ужар-Мадыр из Элегеста. К нему со всех сторон съехались баи. «Ой-ой! Задавишь!» Куда там! Подлетали все новые, толкались, просили уступить бегуна, обещая за него пять отборных коней, а если мало, то еще в придачу добрую корову с двумя телятами.
— Зачем тебе, такому бедняку, беговой конь? Нет у тебя ни имени, ни звания. Нет у тебя ни добра, ни пожитков, — бормотал, раскачиваясь в седле, подвыпивший сайгырыкчи Тевер-оол.
Ужар-Мадыр посмотрел снизу на Тевер-оола. Потом погладил себя по лысине и не спеша, будто хотел напомнить: «Все-таки мой конь пришел первым», — ответил:
— Хоть у меня ни имени, ни звания нет, но я подданный моей народной республики. Не кичитесь, сайгырыкчи, Все равно не подниметесь выше народа…
— Невежда! — бай скрылся среди всадников.
Ужар-Мадыр крикнул ему вслед:
— Не выходи из рубежей, не выплывай из берегов!
Солнце уже садилось, когда мы, еле волоча ноги, возвращались домой.
— Ну, как прошел надым? Как ты находишь? — спросил Кок.
— Замечательно! И силачей видел, и на бега смотрел!
— Ну и сказал! Это всякий знает, а вот послушай, что я тебе скажу.
Мне было интересно, что он хочет сказать.
— Победивший силач — табунщик Билчир-оол. Хозяин обогнавшего коня — бедняк Ужар-Мадыр. Что ты об этом думаешь?
— Сильный побеждает, быстрый обгоняет — не так ли, товарищ? — сказал я, не задумываясь.
— Эх ты! Не так-то просто. Это значит — взошло солнышко беднякам, а для богатеев солнце-то заходить начало. Понял? — весело засмеялся Кок.
В самом деле, прошедшие дни стали праздником победы бедняков, закалившихся в революционной борьбе.
Глава 5
В казарме
Указом правительства была образована Народно-революционная армия. Теперь мы были уже не посыльные стрелки, а народоармейцы. Из нескольких старых юрт перекочевали в одну новенькую казарму. Появились у нас железные кровати, чистая одежда. На строевых занятиях стали встречаться с бывшими солдатами-фронтовиками и партизанскими командирами. Кюрседи пригласил их помочь в учении молодым цирикам. Надо сказать, в учении, особенно в соблюдении воинских правил, нам приходилось трудновато.
Накануне первого занятия Кюрседи познакомил молодых цириков с инструктором Веденеем. Меня назначили переводчиком.
Командиры ушли. Мы остались одни. Все были очень оживлены, даже взволнованы. Стали наперебой обмениваться мнениями о происшедшем.
— Этот инструктор нам беды наделает, недаром сказано: военный порядок строгий! — чуть не плакал Шилаа.
Кок тоже был смущен:
— Посмотришь на сторожевых цириков у партизан, так они, бедняги, выбегают ни свет ни заря, вытягивают шеи, топчут ногами и размахивают руками, как птица, которая не в силах подняться в воздух. Их все время повертывают: то говорят «направо», то говорят «налево», то говорят «стой», то говорят «ложись» — беда настоящая. Если нас тоже так будут вертеть, не останусь ни одного дня.