Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах
И с победным видом повесил трубку, жулик!
– Ну как? – явно ожидая похвалы, развязно спросил у меня Блудов, и я, готовый до этого рассыпаться в комплиментах, осекся на полуслове. Его отношение ко мне, как к молодому да раннему, мною давно уже ощущалось. Этот толстый мальчик, по всей видимости, всякий день свой начинал с вопроса «за что ты, жизнь, ко мне так равнодушна, а к этому младенцу столь щедра?». Поэтому я посуровел и хотел было отчитать его за излишнюю самодеятельность, но, подумав немного, решил не распаляться. В конце концов, мне нужны деньги, я здесь хозяин, и срываться на каком-то жалком Блудове – это не есть столичный бизнесменский шик. Такое поведеньице скорее подошло бы какому-нибудь завистливому карьеристу в ранге начальника отдела продаж компании «Жопа и Говно», чей офис расположен по адресу: Промзона-8, строение 2. Начальника, приревновавшего успех своего подчиненного – менеджера отдела продаж компании «Жопа и Говно», офис которой действительно расположен по адресу: Промзона-8, строение 2, в присутствии коллег менеджера по продажам, также менеджеров по продажам компании «Жопа и Говно» – реально существуюшей, чей адрес никогда не менялся, как и название.
– Говорил ты неплохо, – с ленцой протянул я. – Правда, кое-где перегнул палку, где-то почти нахамил, но в целом звучал твой тромбон убедительно. Поглядим теперь, каков будет результат. Слова только тогда чего-то стоят, когда они превращаются в цифры финансовой отчетности. В противном случае – это то же самое, что случается с собачьим лаем. Жучка гавкнула, ветер унес. – Я зевнул и уже на пороге своего кабинета закончил: – Меньше слов, больше дела, так нам партия велела.
И хлоп дверью!
Дверь – тонкая преграда из прессованных опилок, обитая кожей покойной свиньи. Черная дверь, сквозь которую неплохо проходит звук. Я припал к ней ухом, ожидая услышать едкий комментарий Блудова, сочувствие Сары, хмыканье юриста, замечание бухгалтерши, но я не услышал ни-че-го, и это меня успокоило. Их молчание означало – уважают и боятся. Уважают как собственника, как работодателя, боятся потерять место. Хорошая тенденция, иначе клянусь: услышал бы хоть мышиный писк от кого-нибудь из них, тут же уволил бы к чертовой матери. Я не люблю вспоминать армию – этот многоуровневый дурдом, где всякий нормальный человек с независимым нравом рискует потерять свою индивидуальность навсегда (сломают), но вот меня не сломали. Я никогда никого не бил, не обижал, ни перед кем не пресмыкался, я учился ставить себя среди людей без кулаков, без манерного подыгрывания – дешевого и паскудного, силой одного лишь красноречия. О, это великая сила! Тот, кто умеет убедительно говорить, добивается в этой жизни многого, даже если больше он не умеет вообще ничего. У него всегда есть эта существенная пауза между первым очарованием работодателя от красоты и правильности его слов и разочарованием, перерастающим в жгучее желание работодателя избавиться от «балабола». Красноречивый жулик – это жулик в квадрате, или архижулик. Такой использует паузу с толком для себя: отожмет по максимуму, отжулит все, что в его силах, и будет на полных чемоданах, позевывая, ждать увольнения. А может, и не будет. Красноречие порождает в неопытных сердцах доверие, чем жулик всегда непременно пользуется, и нет ни одного капиталиста, которого не взгрел бы по крайней мере один жулик. Именно в таком пустом красноречии я не без основания подозревал Блудова и дал ему понять, что он для меня вовсе не является тайной за семью печатями. Единственное доказательство твоей нужности в бизнесе – это бабло в кассе родного предприятия, которое ты приволок и сдал под роспись, ничего не отжулив по дороге. В этом случае в конце месяца ты получишь взамен сданной добычи ее маленький кусочек, тогда как львиная доля достанется мне, твоему нанимателю. И это правильно, это справедливо, это категорично, и на этом стоит мир, а вовсе не на твоих, пока что ничего не стоящих словах. Если честно, то я думал, что у Блудова ничего не выйдет, что никто не придет. Я думал так еще и потому, что впервые встретился с этой беспримерной торгашеской витиеватостью, которой зарабатывает на жизнь всякий, кто избрал для себя стезю что-либо впаривающего автомата. Но-но, не обижайтесь на меня, многочисленные менеджеры по продажам винаколбасымочалоксапогчасов и бритвенных принадлежностей для женщин. Я уважаю ваш труд, так как без вас у меня ничего не было бы, ведь это вы зарабатываете деньги для таких, как я. Просто тогда, подслушивая под дверью, я стыдился признаться самому себе в том, что я позавидовал блудовскому красноречию. Я не умел так! Я никогда бы не придумал те несколько гениальных зигзагов диалога, что так легко и вместе с тем виртуозно, давались ему. «Главное, чтобы вся эта ложь не была лишь во имя лжи», – закуривая и держа зажигалку в подрагивающих от волнения пальцах, пробормотал я и принялся ждать 15 часов и 25 минут, развлекая себя игрой в компьютерного персидского принца.
…Ровно в оное время к нам заявился первый посетитель. Им оказался молодой клерк, торгующий водкой Smirnoff, уже обремененный женою, но не обремененный детьми, хотя и обремененный планами на жизнь. Фамилия его была Рейтузов. Аркадий Рейтузов. Это имя врезалось в мою память, словно плуг в чернозем, и пропахало там глубочайшую борозду: хрен забудешь. Первый посетитель оказался еще и первым покупателем. Рейтузов внес аванс! Я лично принял деньги из его влажных ладоней. Рейтузову была предложена чашка чаю, от которой он отказался, сославшись не помню на что, схватил свой экземпляр договора и был препровожден сияющим Блудовым к выходу, так же, как часом ранее был им встречен у проходной. Водка Smirnoff: «почувствуйте разницу», баба в кафешантане, пузырь на подносе, трепетная рука официанта, кошка, увеличенная через бутылку до состояния пантеры – я люблю тебя! Ай лав ю, водка Смирнофф, етить твою растудыть: как же я нажрался-а-а. В тот же вечер. В офисе. Вместе с Блудовым, который, вне всякого сомнения, был героем мизансцены, с юристом, со старой девой, с Сарой, организовавшей массовку-толчею перед крыльцом департамента, в которой принимали участие студенты-художники, ее сокурсники, надевшие свое лучшее платье и деловито судачащие о прелести нашего предложения. Гениальный трюк, о котором они мне ничего не сказали, готовили сюрприз. В тот вечер я понял, что люди, которые работают на меня, – это хорошие люди. Они верили в то же, во что верил и я: в наш успех. Я нашел в себе силы после какой-то, еще не фатальной рюмки выгнать всех из офиса, и они пошли праздновать в одно место, а я в другое, дабы не ронять перед ними себя, но я был выше всех высот земных в тот вечер. Потому, что заработало! Потому, что вот они – первые деньги: лежат в моем кармане, и на эти деньги я начну свое дело. Я застрою всю Москву, я подарю людям радость новоселья, я, я…
Я заблевал такси, и возница в зеленом, набитом вьетнамским пухом армяке отхлестал меня по щекам перчаткою. Я выполз на тротуар, лег на спину и отбивался от него ногами. Помогло. Потом была долгая дорога и дама бубен приглашала меня в свою опочивальню, и прыгали из темноты фонари, похожие на глаза собак из сказки про огниво. Но я дошел, я нашел свой дом по приметам: заросшая бурьяном церковь без креста, лапти Хомы Брута и дурно пахнущие последствия его испуга. Я отчего-то бредил этими образами, когда мама приводила меня в чувство несколькими столь же старыми, как пьянство, способами. Но мне было наплевать.
Заработало!
4
В течение следующего месяца половина виртуальных квартир нашла своих хозяев: взамен все эти люди получили договор, в котором черном по белому им было обещано ровно столько квадратных метров, сколько они оплатили. Среди наших покупателей попадались большие оригиналы: кто-то даже потребовал показать ему нашу исходно-разрешительную документацию, или ИРД, но невозмутимый и дико поднаторевший в различных способах накалывания граждан Блудов, и глазом не моргнув, заявил, что проект дома находится в предпроектной стадии согласования и в данный момент проходит последнюю инстанцию.
– Ну вы же знаете этих теток из «Центркомприроды», – по-свойски сказал Блудов любопытному клиенту, – они долго рассматривают. У них таких, как мы, тьма кромешная, и все требуют поскорей, всем срочность подавай, а так не бывает. Да вы не волнуйтесь, можете туда позвонить, вам там ответят, что все реально, и я вам говорю абсолютно серьезные вещи. Если вы имеете отношение к строительству, то поймете меня с полуслова.
– Нет, – ответил клиент сдавленным голосом, – по счастью, я к строительству отношения не имею. Я симфонический музыкант.
Сдулся музыкантишка, блядь! Это он перед визитом к нам с кем-то там проконсультировался, мол, «как бы не надули, проверить бы их надо», и, получив на свой конкретный вопрос откровенное фуфло, сказанное уверенным блудовским голосом, он сразу же перестал что-либо понимать, его напугала перспектива куда-то там звонить, ему стало скучно так, как становится скучно всякому творческому человеку, когда при нем заходит речь о вещах насущных и практических. А Блудов продолжал осыпать его терминами, гвоздил аббревиатурами, тиранил громкими в строительном мире фамилиями, и музыкант, окончательно присмирев, подмахнул договор, отмусолил денежки и был таков. К счастью, таких заебистых «музыкантов» было немного. Попадались еще энергичные, до боли в сердце напоминавшие мне Аллу женщины от сорока и старше, но вот уж с ними-то разговаривал я. Это был мой любимый «нежный возраст», я знал, как надо себя вести с этим, лишь на первый взгляд проблемным контингентом. Под слоем косметики, нагулянного стрессами жирка и суровой мины скрывается обыкновенное бабье сердце: трепетное, ранимое, жаждущее ласки и внимания. Энергичные женщины уходили от меня похожими на яблони в цвету, и я даже в шутку называл себя непризнанным светилом психоанализа.
