Алексей Колышевский - Взятка. Роман о квадратных метрах
Старые мышастые пердуны, которые привыкли мыслить скупо и жить по принципу «не надо нам тут пестроты», те самые пердуны, которые руководят этим городом и из всех прочих цветов предпочитают цвет своих членовозов – черный, именно они придумали «московскую палитру». Им наплевать, что Москва далеко не южный город, что здесь скверная погода и очень мало солнечных дней в году. Разрешенная пердунами расцветка московских зданий лишь подчеркивает эту мрачность, делая Москву унылым, осенним городом, настоящей отрадой для некрофилов и поклонников Ницше. Помните Незнайку? Он жил в Цветочном городе, а был там еще город Солнечный и еще, кажется, какой-то в этом роде. Москву никак нельзя назвать городом солнечным. Именно поэтому осень в Москве бывает так прекрасна, ведь Москва своей расцветкой как нельзя лучше совпадает именно с этим временем года: умирающим, скупым, тонкогубым. Москва – злой город, она дает это понять всем своим обликом. Здесь даже красивые, авторские особняки теряются на фоне пепельных, темно-коричневых, песочных громадин. Серый тоннель Тверской упирается в терракотовый Исторический музей, и лишь желтизна дворцового ансамбля за кремлевской стеной дает обманчивое впечатление о палатах доброго царя, ведь только добрый царь может жить в желтом доме. Или дурак… Но желтого в Москве мало, почти совсем нет розового, салатового, изумрудного, кремового: серость господствует в моем городе, и на фоне этой серости наивной попыткой обмана кажутся яркие рекламные щиты, лучше всего доказывающие своей недолговечностью, что в сером городе нельзя верить яркому. Все яркое здесь – обман и попытка развести на деньги скромных мирян, подсознательно клюющих на все что угодно, лишь бы это было поярче намалевано.
Существует куча постановлений насчет того, в каком цвете и что именно можно строить. Перечислять их в этом высокохудожественном произведении было бы опрометчиво. Но, в принципе, проект розового с белым дома, стоящего во дворе и не видного с проезжей улицы Космонавтов, вполне можно было бы попытаться протащить через всевозможные комиссии и городской комитет по архитектуре и градостроительству. Я решил покамест не забивать свою голову всеми этими житейскими проблемами: всему свое время. Вместо согласований и связанных с этим трат личных средств, которых стало мучительно жаль, я решил вначале собрать средства на строительство дома как такового, а уж потом без всякой головной боли начать сражаться с бюрократами путем подмазывания им некоторых мест самой надежной, самой высокоэффективной денежной мазью. Конечно же, я кое-что расскажу и об этом, но чуть позже, а пока что, благодаря своей явной принадлежности к волчьей стае, я решил как следует попасти овец и в том преуспел.
Я нанял ловкого, оборотистого и беспринципного негодяя по имени Коля Блудов. Этот парень стал первым, официально принятым на работу сотрудником «Гринстроя», не считая, разумеется, меня, соседа-токаря, одной бабули и деда: почившей в бозе семейной пары, чьи паспорта мне продал за бутылку водки их сын-пропойца. В таком уж районе я проживал, так он и назывался «Пьяные дворы». Приличные московские барышни с юго-запада, обучающиеся в престижных учебных заведениях, называли таких, как я, «быдло с окраины», о чем я узнал чуть погодя, когда они одна за другой стали мелькать в моей жизни, чаще всего в совершенно натуральном виде, и всех их отличало чрезвычайно аккуратное соблюдение канонов лобковой прически.
Таков был закон: не менее трех учредителей должно было быть у всякого предприятия. Теперь я думаю, что, сделав учредителями одну деклассированную и две мертвых души, я заранее обрек «Гринстрой» на дурную судьбу. Некоторые могут посчитать, что я уже тогда, в самом начале, задумывал коварную аферу, готовил пути отступления, прятал концы в воду и прочее подобное, но я отвечу «нет». Я элементарно опасался пули в голову, опасался того, что, сделав себя учредителем строительной компании, я буду вынужден радикально изменить свой образ жизни и изменить своему главному жизненному принципу: «не выделяйся». Того, кто стремится к публичности, ко всей этой дешевой славе, ожидает ад кромешный: публичная слава – это концентрированное вещество, оно быстро растрачивается, и тогда наступает обратный процесс. Кажущееся счастье сменяется горем, множимым с быстротой размножения микробов в унитазе. «Был на коне, а нонче в дерьме» – жестокая и верная на все сто поговорка. Поэтому я решил сперва присмотреться, не неся при этом никакой ответственности. Заместителя генерального директора сажают в редких случаях.
Мысли о том, где именно снять офис, разнообразием не отличались, точнее, здесь не могло быть совсем никаких вариантов, и вместе с Блудовым мы обосновались в тех самых комнатах, что прежде до нас снимали… Да-да, Илья Кириллович и Мишенька. Я сделал это из чистого суеверия: фактор «намоленности» сыграл свою роль. Есть такие места, где из года в год совершается одно и то же действие: где-то молятся, где-то парятся, где-то обстряпывают темные делишки – это такой своего рода фэн-шуй. Я тогда ни о каком фэн-шуе и слыхом не слыхивал, да и сейчас, как и всякий прочно стоящий на земле мужчина, не чувствующий скачков кровяного давления, отношусь ко всем этим модным течениям эфира с крупной долей скепсиса. Я всегда доверяю лишь собственной интуиции, ни разу меня не подводившей.
Блудову было под тридцать. Он отличался солидной комплекцией, уже был обременен брюшком и претолстыми ляжками. Росту выше среднего, волос густой с рыжинкой, лицо «правительственное»: чувствовалась в нем суконная чиновничья непоколебимость, которой добавляли правдивости высокий лоб и большие «профессорские» очки. Блудов носил двубортные пиджаки, брюки с напуском и длиннополое черное пальто. На свои годы он не выглядел; ему запросто можно было дать лет сорок, и лишь блеск его глаз, едва различимый за толстыми дымчатыми линзами, выдавал в нем человека еще весьма нестарого. Он приехал из Ростова-на-Дону, о котором вспоминать не любил, и тщательно боролся со своим южнорусским акцентом, для чего говорил очень медленно, и это шло на пользу его образу человека солидного, положительного, серьезного, основательного, респектабельного, уверенного, проницательного, вдумчивого, рассудительного, любомудрого, волевого, семейного, небрыкливого, каменножопого, мелкопенисного и целлюлитного. Блудову в его родных пенатах было тесно: его тщательно скрываемая под обманчивой маской суетливая жуликоватость требовала столичного масштаба. В Ростове он занимался темными делами: сперва подвизался помощником нотариуса, проворачивающего сомнительные делишки совместно с местечковой преступной группировкой, а после того, как группировка в полном составе, включая нотариуса, сгорела в одной из саун на левом берегу Дона, Блудов некоторое время поработал в качестве риэлтора-одиночки. О своей деятельности в то время он рассказывал с явной неохотой, и очевидно было, что от его услуг многие клиенты остались, мягко говоря, не в восторге. Причем до такой степени они хотели возблагодарить обманчивого Блудова, что тот едва ноги унес, смывшись из Ростова на попутной машине с чемоданчиком, в котором лежали наличные и пара белья. Его настигли в дороге, наличные отобрали, наваляли по полной, но оставили жизнь. Коля отлежался в захолустной больнице, откуда вышел слегка постройневшим и непримиримо бедным. Спасла его от голодной смерти одна сердобольная женщина – завмаг, на которой Блудов обещал жениться, но обещания своего не сдержал, так как все еще страстно мечтал о столице. Вместо женитьбы он вскрыл у своей мадам Грицацуевой одну из ее многочисленных заначек и, будучи человеком малокультурным, а следовательно, не начитанным, не оставив никаких успокоительных записок с подписью «твой суслик», канул в Лету, всплыв в Москве. Что до вероломно брошенной им женщины-завмага, то после короткого и страстного знакомства с Блудовым она озлобилась, вступила в легион свидетелей Иеговы и сделалась бисексуальной лярвой. Что с ней случилось потом, никто не знает, она умерла для истории, так как история – дама с претензиями и запоминает лишь тех, кто хоть чем-то себя проявил. Зато Блудов, с шиком въехавший в столицу на попутной фуре, по прибытии своем купил газетенку из тех, что публикуют объявления о найме, и звезды легли так, что в числе прочих им было отмечено и мое объявление. «Крупная строительная корпорация объявляет конкурс на замещение вакантных должностей…» Далее шел перечень всех тех, кто требовался «Гринстрою» перво-наперво, и Блудов, увидев в этом рабском перечне должность «риэлтор», немедленно втиснулся в телефонную будку (в 94-м они еще кое-где оставались) и, что называется, «позвонил по объявлению». Не трудно догадаться, что трубку снял я, к тому времени вот уже два дня как сидевший в кресле, еще помнившем задницу Ильи Кирилловича.
– Алло, – официальным тоном сказал Блудов, – беспокоит Блудов Николай по поводу объявления. Вам еще нужен риэлтор?
