Евгений Пузыревский - Седьмое лето
8) Умерли все.
9) Осталась одна Таня.»
Всё ёмко и минималистично – так как и должно быть.
Лишнее излишне.
Ведь «Краткость сестра таланта»[34] – ещё одна опошленная потомками фраза.
Дай мне великое высказывание великого (пусть даже эта великость будет для меня великовата) и я её поставлю великолепным статусом в социальных сетях.
«Вели» на то и придумана, чтоб делиться.
Павлик же, в данную минуту, делился солёным огурцом с жирафиком Стёклышкиным, но тот, из-за своего высокого роста, согнувшись в три погибели, чувствовал дискомфорт в маленьком пространстве ямки и отказывался от вкусного дара.
32
В свой киевский период, Семён Семёнович познакомился с Наташенькой Понеделко – миниатюрной стройной девушкой семнадцати лет, с огромным внутренним позитивом, не пропорциональным её невысокому росту.
В шестнадцать, сказав своим интеллигентным и образованным родителям несколько фраз из серии «Не учите меня жить», хлопнула дверью и на два года пропала из их поля зрения. Скиталась по квартирам знакомых, знакомых знакомых, незнакомых знакомых, знакомых незнакомых, ну и остальных хороших и добропорядочных людей. Любила выпить, но при этом не до горизонтально-неадекватного состояния, а так – для поддержания компании, статуса, настроения и чувства прекрасности этого радужного мира.
Сблизилась Наташенька с одноногим юношей достаточно быстро.
Где-то (оба не помнят где) познакомились. Потом случайно столкнулись на улице, прогуляли всю ночь, проделав весь «туристический путь» от Андреевской церкви по одноимённому спуску на Контрактовую площадь, затем на Почтовую, Речной вокзал, далее по набережной к памятнику основателям Киева, после чего, обогнув Киево-Печёрскую Лавру, дошли до Крещатика и в конце вернулись на исходную позицию, чтоб встретить рассвет на холмах, сидя на земле и уже во всю целуясь.
В данный момент она жила у Тольки Спицына, двадцатилетнего парня, у которого Бабий Яр забрал родителей и зрение правого глаза, помутневшего от нервов, но подарил, взамен, их квартиру и полную свободу.
Хозяин жилплощади был парнем хорошим, но сначала не очень-то обрадовался, когда однажды его сожительница, пропав на ночь, утром привела какого-то одноногого парня и уверенно сказала, что теперь он живёт с ними.
И ведь не возразишь ей.
Так три парохода плывущие по реке жизни, добрались, до очередной излучины.
Двое любили одну, а одна любила двоих.
По переменке.
Толька с Сёмой, несмотря на тщательно скрываемую ревность (Наташенька жестко пресекла любые попытки её наружного проявления), подружились, найдя в друг друге полное взаимопонимание, которое раньше почему-то не встречали в других людях.
Все шушуканья и взгляды в спину, троица упорно игнорировала – словно это обычное жизненное явление, такое же, как растущие деревья или выпадающий зимой снег. Не будешь же ты сугробу доказывать, кто прав, кто виноват или пытаться что-то объяснить берёзе.
В итоге, эта счастливо-беззаботная коммуна, которую, смеясь, участница прозвала «Кружок дефектных недобитиков» (сама она очень комплексовала из-за своего невысокого роста) просуществовала ровно сто дней.
Пока её треть не забеременела.
С самого первого раза, который открыл Наташеньке глаза на новые и пока еще не изученные особенности её тела, ни о каком предохранении не могло быть и речи.
Не потому, что это как-то претило, а просто казалось лишним, недостойным внимания и задумывания.
И ведь проносило все эти годы.
А тут, дружище с хвостиком взял и прошел все стадии пенетрации. Давно готовый, ожидающий организм с радостью запустил обратный таймер и с упорным рвением принялся производить свои сложнейшие сакральные процессы.
После задержки, не до конца ещё осознавшая, будущая мамаша сообщила о своём положении двум будущим отцам.
Шоковая терапия, алкоголем, на неделю, поглотила тройную ячейку общества.
А затем, как оборвало.
Причиной послужила предложенная Наташенькой игра – «Кто из вас сможет свернуть альбомный лист пополам больше семи раз, за того я выйду замуж».
Новоявленные женихи за весь вечер перевели не один альбом, пьяными руками и мозгами пытаясь справиться с поставленной задачей, даже не догадываясь, что это невозможно.
А на утро, проспавшись, обнаружили отсутствие вещей своей маленькой леди и присутствие, на столе, от неё записки – «Повернулася до батьків. Прошу більше мене не турбувати і нетурбуватися самим. Якщо дитина народиться з однією ногою, то буде Семеновичем, якщо однооким – то Анатолійовичем, якщо здоровим і повноцінним, то Миколайовичем – на честь мого батька. Щастя вам. Цілую. Помийте посуд, а то зовсім усвінячілісь»
Вот так, вот и всё – не о вечности же, несуществующей, мечтать.
Что же в итоге повернулось в голове у Наташеньки, сподвигшее на решение вернуться обратно к родительскому очагу, внятно ей было не объяснить даже самой. Но в тот момент, когда она, веселясь, наблюдала за двумя любимыми мужчинами, что словно дети, на скорость, соперничая, складывали листы бумаги, то одна из шестерёнок в отлаженном механизме беспечности, вдруг сколола пару зубчиков, стала рывками прокручиваться, теряя остальные, пока, наконец, не «облысела» окончательно, нарушив полноценную работоспособность всей системы.
И беременная задумалась – а нужна ли ребёнку такая жизнь?
Утреннее бегство ответило за неё.
«Спасибо вам святители, что плюнули да дунули,
Что вдруг мои родители зачать меня задумали»[35]
Ровно в восемь часов утра, в Киевском роддоме номер два, прочищая криком свои дыхательные пути, на свет божий (если конечно не зря ему приписывают сиё творение) появилась Людочка Понеделко – три четыреста живого веса.
Глаза с ногами были по парам и здоровые, так что в свидетельстве о рождении она была записана Николаевной (в честь деда), а несуществующий «папа Коля» стал героем Украины, который то полярник, изучающий ну уж очень дальний север, то космонавт «бороздящий космические просторы» (всё зависит от того, кто рассказывал).
Так Люда и росла, создавая, на многочисленных рисунках, образ героического папы, спасающего всё и вся (от пингвинов от жары, до целых городов от фашистских захватчиков), пока, ей не исполнилось десять лет и, в подарок на день рождения, мама не преподнесла настоящую историю отцовства.
Были слёзы, были обиды, было прощение, и был образовавшийся подкожный жир из детского чёткого осознания – ребёнку нужен отец, которое, под давлением временного взросления, спрессовалось в маниакальный постулат.
