Эмма Донохью - Чудо
– Их опускают в воду и протирают болячку или болящее место, – ответила Анна. – А после этого привязывают лоскут к дереву, понимаете? – (Либ покачала головой.) – Болезнь остается на лоскутке. Когда он сгниет, то, что вас беспокоило, тоже исчезнет.
Что означает – время исцеляет все болезни, подумала Либ. Хитроумная сказка, ведь ткань сгниет очень не скоро, и к тому времени недуг страдальца наверняка излечится.
Анна остановилась погладить живую подушку мха на стене или, может быть, перевести дух. Две птички клевали красную смородину, растущую в изгороди.
Либ сорвала гроздь блестящих ягод и поднесла ее к лицу ребенка.
– Ты помнишь их вкус?
– Пожалуй.
Губы Анны были от смородины на расстоянии ладони.
– Разве у тебя не текут слюнки? – вкрадчиво спросила Либ, но девочка покачала головой. – Эти ягоды создал Господь, верно?
Твой Господь, чуть не сказала Либ.
– Господь создал все, – ответила Анна.
Либ раздавила зубами несколько смородин, и ее рот моментально наполнился соком. Ей не доводилось пробовать ничего более великолепного.
Анна оторвала от грозди одну красную ягодку.
У Либ громко заколотилось сердце. Настал этот момент? Так просто? Обычная жизнь, близкая, как эти свисающие ягоды.
Однако девочка вытянула вперед раскрытую ладошку с ягодой посредине и дождалась, пока самая храбрая из птичек не схватила ее.
На обратном пути в хижину Анна шла медленно, словно двигаясь в воде.
Добравшись в тот день после девяти часов вечера до паба, Либ ощущала сильную усталость и не сомневалась, что едва приклонит голову на подушку, как уснет.
Однако неугомонный ум не давал ей уснуть. Ей пришло в голову, что накануне она могла ошибиться в отношении Уильяма Берна. Что такого он сделал, кроме того, что в очередной раз попросил о разговоре с Анной? Он совсем не оскорблял Либ – это она сама вспылила и насочиняла бог знает чего. Если бы он действительно считал ее общество таким уж скучным, то, наверное, говорил бы с ней коротко и только об Анне О’Доннелл.
Комната Берна была по другую сторону коридора, но он, вероятно, еще не лег спать. Либ хотелось поговорить с ним, как с интеллигентным католиком, о том, что последним приемом пищи ребенка было причастие. Дело в том, что она отчаянно нуждалась во мнении другого человека насчет девочки. Человека, которому Либ доверяла бы, – не Стэндиша с его враждебностью, не Макбрэрти с его странным оптимизмом, не ограниченную монахиню или безликого священника, не одержимых и, возможно, безнравственных родителей. Кого-то, кто мог бы сказать Либ, теряет она связь с реальностью или нет.
«Дайте мне попробовать», – снова зазвучали у нее в голове слова Берна. Дразнящие, очаровательные.
Он журналист, которому платят за то, что он сочинит историю, но разве не может он так же искренне хотеть помочь?
Прошла ровно неделя с тех пор, как Либ приехала из Лондона. Сколько в ней было самоуверенности – и как оказалось, неуместной. Она полагала, что к этому времени уже вернется в госпиталь и поставит на место главную медсестру. Вместо этого Либ по-прежнему заперта здесь, спит на тех же засаленных простынях, за неделю совершенно не приблизившись к пониманию Анны О’Доннелл. Только еще больше запутавшаяся, утомленная и обеспокоенная своим участием в этих событиях.
Перед рассветом в понедельник Либ подсунула записку под дверь Берна.
Придя в хижину ровно в пять, она увидела Китти, которая по-прежнему лежала на лавке. Горничная сказала, что, поскольку сегодня религиозный праздник, нужно сделать только самое необходимое.
Либ задержалась около нее. Это был реальный шанс поговорить с Китти наедине.
– Наверное, ты любишь кузину? – тихо спросила она.
– Конечно, как можно не любить нашу малышку?
Слишком громко. Либ приложила палец к губам.
– Она когда-нибудь намекала тебе, почему не хочет есть? – (Китти покачала головой.) – Ты когда-нибудь уговаривала ее что-нибудь съесть?
– Ничего я не делала. – Поднявшись, горничная в испуге заморгала. – Перестаньте меня обвинять!
– Нет-нет, я только хотела…
– Китти?
Из закутка послышался голос миссис О’Доннелл.
Что ж, она испортила все дело. Либ сразу проскользнула в спальню.
Дитя все еще спало, укрытое тремя одеялами.
– С добрым утром, – прошептала сестра Майкл и показала Либ ночную запись.
Обтирание мокрой губкой.
Выпила две чайные ложки воды.
– У вас утомленный вид, миссис Райт.
– Неужели? – вскинулась Либ.
– Люди видели, как вы бродили по всей округе.
Монахиня имеет в виду, что ее видели одну? Или с журналистом? Местные уже начали судачить?
– Прогулки на воздухе улучшают сон, – солгала она.
Когда сестра Майкл ушла, Либ некоторое время изучала собственные записи. Гладкие белые страницы, казалось, смеются над ней. Цифры не имели смысла, они говорили лишь о том, что Анна – это Анна и не похожа ни на кого другого. Хрупкая и худенькая, с пухлым лицом, живая, улыбчивая, такая маленькая. Девочка продолжала читать, раскладывать карточки, шить, вязать, молиться, петь. Исключение из всех правил. Чудо? Либ шарахалась от этого слова, но начинала понимать, почему некоторые люди так ее называют.
Анна широко раскрыла ореховые глаза с янтарными крапинками.
– Ты хорошо себя чувствуешь, дитя?
– Очень хорошо, миссис Либ. Сегодня праздник Успения Девы Марии.
– Да, я знаю, – сказала Либ. – Когда Она вознеслась на небо, правильно я говорю?
Анна кивнула, скосив взгляд на окно:
– Сегодня свет такой яркий и все предметы окружены цветными ореолами. А запах этого вереска!
Комната казалась Либ сырой и пахнущей плесенью, а пучок лиловых растений в кувшине не имел запаха. Но дети так открыты эмоциям, это дитя в особенности.
Понедельник, 15 августа, 6:17.
Мне доложили, что спала хорошо.
Температура под мышкой низкая.
Пульс: 101 удар в минуту.
Дыхание: 18 вдохов в минуту.
Показатели колеблются, но в целом ползут вверх. Это опасно? Либ в точности не знала. Делать выводы – задача врачей. Правда, непохоже, что Макбрэрти справляется с этой задачей.
Рано утром в комнату вошли О’Доннеллы вместе с Китти, сказав, что отправляются в часовню.
– Поднести первые плоды? – с горящими глазами спросила Анна.
– Конечно, – ответила ее мать.
– Что это такое? – из вежливости спросила Либ.
– Хлеб, испеченный из первых колосьев пшеницы, – ответил Малахия, – и туда добавляется чуть овса и ячменя.
– Не забудьте чернику, – вставила Китти.
– И несколько молодых картофелин с кончик большого пальца, благослови их Господь, – сказала Розалин.
Либ смотрела через закопченное окно, как компания отправилась в путь, фермер шел за женщинами. Как могут они думать о празднике на второй неделе этого надзора? Означает ли это, что их совесть чиста, размышляла Либ, или они – бессердечные чудовища? Китти не показалась ей бессердечной, скорее, та беспокоилась за кузину. Но, побаиваясь английской сиделки, Китти неправильно поняла вопрос Либ и подумала, что ее обвиняют в тайном кормлении девочки.
В это утро Либ вывела Анну на прогулку только в десять часов, потому что это время было отмечено в записной книжке. День выдался великолепный, лучший с ее приезда – яркое солнце, как бывает в Англии. Взяв девочку за руку, Либ очень осторожно повела ее.
Либ поразило, что Анна движется как-то странно, выдвинув вперед подбородок. Но было заметно, что девочка наслаждается всем окружающим. Принюхивается к воздуху, словно вокруг розы, а не коровы с курами. Гладит каждый замшелый камень, попадающийся на пути.
– Что сегодня с тобой, Анна?
– Ничего. Я счастлива. – (Либ посмотрела на нее с недоверием.) – Дева Мария изливает на все так много света, и я почти ощущаю его запах.
Может ли полное или частичное голодание открывать все поры? Обострять чувства?
– Я вижу свои ноги, – сказала Анна, – но так, словно они принадлежат кому-то другому. – Она посмотрела на изношенные ботинки брата.
Либ крепче взяла девочку за руку.
В конце тропинки, не видимый из хижины, показался силуэт мужчины в черном сюртуке. Уильям Берн. Он приподнял шляпу, и его кудри рассыпались по сторонам.
– Миссис Райт…
– Анна, думаю, ты знакома с этим джентльменом, – очень осторожно произнесла Либ. Знает ли она его на самом деле? Комитет может отстранить ее за организацию этой встречи, если об этом узнает кто-то из его членов. – Мистер Берн, это Анна О’Доннелл.
– С добрым утром, Анна.
Берн пожал девочке руку, и Либ заметила, что он рассматривает ее распухшие пальцы.
Либ начала с банальных пустяков про погоду, а сама обдумывала дальнейшие шаги. Куда им пойти, чтобы их не заметили? Когда семья вернется с мессы? Она увела Берна с Анной в сторону от деревни. Они вышли на проселочную дорогу, которой, судя по всему, редко пользовались.
