Герман Кох - Летний домик с бассейном
— Вы посмотрите, — говорил он тогда, и на губах его возникала мечтательная усмешка. — Ну разве же не хороша?
Что правда, то правда. На снимках с Эмманюель что-то происходило. Она как бы отделялась от самой себя. От своего физического существа, преимущественно вялого и безразличного. Я видел, с каким самозабвением Стэнли смотрит на ее фотографии. Словно вы́резал портрет из журнала. Одного из тех, которые подростки прячут под матрасом.
В иные дни мы с утра до вечера сидели возле бассейна. Ближе к полудню Ралф разжигал барбекю, а Юдит приносила из холодильника первые банки пива и бутылки белого вина. Тогда мы наслаждались «легкой трапезой» на террасе. Потом все устраивались в шезлонгах вокруг бассейна, где большинство вскоре засыпало. Мальчики протянули со второго этажа канат к трамплину для прыжков. Вылезали в окно и на руках спускались по канату вниз, а очутившись над бассейном, разжимали руки и падали в воду. Под аплодисменты наших девочек, которым мы запретили пользоваться канатом. Пока возился с барбекю, Ралф оставался в шортах, но было заметно, что он ждет не дождется конца обеда, чтобы их скинуть. Вода выплескивалась через бортик, когда он с громким криком нырял в бассейн. Я неизменно наблюдал за этим первым нырком с особым вниманием. Как врач. Лет этак двадцать назад нас решительно уверяли, что сразу после еды лезть в воду не следует. Теперь этот взгляд устарел. Теперь считается, что долго выжидать как раз незачем. Пищеварение достигает полной силы лишь через час. Через час реально возникает опасность. Кровь приливает к желудку и кишечнику. Мозговая активность падает. Процесс мышления замедляется, а в конце концов даже полностью замирает. И к другим частям организма поступает слишком мало крови. Слишком мало кислорода. Из-за его нехватки ноги слабеют. Руки и плечи покалывает, они теряют чувствительность. Человек, который в разгар процесса пищеварения плавает в море, рискует стать игрушкой волн. Или предательские течения могут унести его в открытое море. Но сразу после еды опасные явления еще почти не проявляются. Желудок, конечно, полон. И это тоже несколько рискованно. Блюда с расплавленным сыром могут разом застыть. Сыр слишком быстро остывает, превращаясь в плотный комок. Перекрывает привратник. Выход в кишечник оказывается заперт. Соусы будут перекатываться туда-сюда, как нефть в трюме исполинского танкера. Во время шторма этот танкер угодил в передрягу, налетел на скалы и разломился надвое. Соусы плещутся о стенку желудка, по пищеводу поднимаются вверх. Пловец рискует захлебнуться собственной рвотой. Рвотные массы попадают в дыхательное горло. Он еще успевает высунуть руку из воды, зовет на помощь. Но на пляже нет никого, кто бы его увидел. Никого, кто бы услышал. Он исчезает под водой, и лишь спустя дни (а нередко и недели) волны выносят его на другой пляж, на расстоянии многих километров.
Так я смотрел на Ралфа, когда он нырял в бассейн. Каждый раз принимая в расчет, что он не вынырнет. Или с размаху ударится головой о дно и будет парализован от шеи до ног. Но он всегда, кашляя, фыркая и хрипя, всплывал на поверхность и по лесенке выбирался на бортик. Потом стелил в шезлонг полотенце и укладывался на солнце обсохнуть. Не прикрываясь. Лежал расставив ноги, его большое тело в шезлонге не умещалось, ноги свисали по бокам — все открыто, обнажено, чтобы загореть на солнце.
— Вот это отдых так отдых! — говорил он, рыгал и закрывал глаза. Минутой позже рот приоткрывался и раздавался громкий храп.
Я смотрел на его живот, на ноги. На его член, лежавший сбоку, на бедре. Потом смотрел на своих дочерей. На Юлию и Лизу. Их это словно бы ничуть не раздражало. Они затевали в бассейне игры. Играли в салки с Алексом и Томасом. Или Каролина бросала в воду монетки, за которыми они ныряли. Я спрашивал себя, может, я и вправду ханжа. Может, я сам виноват, что нахожу скабрезным обнаженный член Ралфа Мейера в столь непосредственной близости от моих юных дочерей. Никак я не мог разобраться, а пока не разобрался, считал скабрезным. Помню, однажды в полдень пришел слесарь из квартирной конторы. У нас возникли проблемы с напором воды: к вечеру из душа только капало. Не надев шорт и даже не прикрывшись полотенцем, Ралф встал из шезлонга, за руку поздоровался со слесарем. Я заметил, как слесарь смотрел. Вернее, не смотрел. Ростом он был минимум на две головы ниже Ралфа. И находился ближе к Ралфову хозяйству, чем человек нормального роста, менее тридцати сантиметров разделяли его голову и болтающийся между ног Ралфов член — опусти он взгляд всего на несколько миллиметров, и эта штука почти целиком заполнит поле его зрения. Ралф сунул ноги в шлепанцы и впереди слесаря поднялся по лестнице. Оба скрылись в доме, а когда минут через пятнадцать снова шли по лестнице, Ралф по-прежнему ни штаны не надел, ни в полотенце не завернулся.
— Резервуар на крыше, — сказал он. — Засорился, видите ли. Вдобавок и дождей, мол, почти не было.
Наутро душ в ванной вообще не работал. Как и краны и душ у бассейна. Ралф чертыхнулся и схватил мобильный.
— Мы, черт побери, платим за эту дачу бешеные деньги, — сказал он. — Пускай придумывают, как быть. Меня их проблемы не колышут!
Но в конторе на звонок никто не ответил. Ралф снова надел шлепанцы, в порядке исключения он уже был в шортах.
— Поеду к ним, — сказал он. — Все выложу, что думаю про этот их резервуар.
Тогда-то Каролина и вызвалась вместе со мной съездить в контору. Ралф запротестовал, но она добавила:
— Заодно мы с Марком зайдем в магазин, купим кое-что. Сегодня вечером ужин готовим мы.
При этих словах она смотрела на меня. С улыбкой, но по глазам я понял, что дело серьезное. Что-то пробормотал, а потом пошел в палатку за ключами от машины.
20
По дороге Каролина говорила мало. У выезда на шоссе я хотел повернуть налево, в направлении квартирной конторы, расположенной на окраине ближайшего городка, но жена тронула меня за локоть:
— Нет, сперва позавтракаем. На пляже.
Немногим позже мы сидели на воздухе, за столиком того ресторана, где в первый вечер столкнулись с Мейерами. Каролина окунула круассан в большую чашку кофе со сбитым в пену молоком.
— Наконец-то вдвоем, — со вздохом сказала она. — Вот этого мне и хотелось.
Что да, то да, в правоте ей не откажешь. Волей-неволей мы оказались вовлечены в суматошный быт дачного дома, который делят между собой человек десять. В эту суматоху включаешься незаметно, она захватывает тебя, как подводное морское течение, невидимое для невооруженного глаза. В такой обстановке редко удается побыть одному, а то и не удается вообще. Личная жизнь сокращена до минимума, как дежурный огонек в газовой горелке. Раз-другой я попытался в одиночку съездить в деревню за хлебом, но всегда кто-нибудь увязывался за компанию. Как правило, Ралф. «Ты в деревню, Марк? Отлично! Нынче базарный день. Заодно купим свежей рыбки и фруктов». В результате я еще минимум полчаса стоял с ключами возле машины, ждал его. «Мальчики тоже поедут, — объявлял Ралф, наконец появившись наверху лестницы. — Помогут нам тащить покупки. Минутку. Алекс еще в душе».
