Наталья Романова - Если остаться жить
Так вот зачем она его не пускала к себе.
Ире уже кажется, что и работать она сможет по специальности. И что ее возьмут, несмотря на то что она не работала столько лет.
— Только зачем тебе? — говорит Сева, — ты ведь хорошо пишешь. Больше всего мне нравится, как ты пишешь о насекомых: точно и поэтично.
В комнату входит Марк. Это фотограф. Он делал фотографии к Ириному диплому. Сидел вечерами. А потом Ире попало от лаборантки, потому что у Марка в это время была сессия. А теперь Марк такой солидный. И уже не фотограф, а кандидат наук. Ну конечно же Марк узнал Иру.
Марк пришел поделиться новостью: он обнаружил у амфибий закономерность в соотношении недифференцированных частей с дифференцированными.
— А я это на рачках наблюдала, — сказала Ира.
— И у вас сохранились материалы?!
— Только в необработанном виде. Я тогда не успела к диплому.
— Ира! Как удачно вы пришли! Кстати, вы будете выступать на юбилее? Мы собирались вас разыскивать.
Ну конечно, она здорова.
Она долго не была на кафедре. Но другие ведь тоже не были. А она все-таки пришла, и никто тут не смотрит на ее худые ноги и низкие ботинки. Здесь ее воспринимают такой, какой она отсюда ушла. Для них она Ира, которая кончила их кафедру. И не просто кончила, а кончила с отличием, и не просто защитила диплом, а защитила с отличием. Для них она та, которая стала писать. А они следили за ней. И даже включили ее в список выступающих на юбилее кафедры!
Ира ехала обратно и ничего не видела вокруг. Ей представлялось, как она стоит на кафедре и выступает. Пусть они не думают, что она бросила биологию и зря училась в университете. Она все та же, только теперь она занимается не сравнительной эмбриологией, а новейшей наукой — этологией. Она изучает поведение животных. Да, она его изучает. Ведь она биолог, и ее наблюдения — это наблюдения биолога, специалиста, и она все описывает. И разве не этим же сейчас занимаются крупнейшие биологи мира?!
Мысли все текли и текли, воображение разыгрывалось. И Ира придумала, о чем она будет еще говорить: она расскажет о том, как еще в университете, когда она делала диплом, то никак не могла себя заставить написать его по правилам. И вместо того чтобы дать название главам, сделала отбивки, как это делают в литературных произведениях, но никак не в научных работах. А еще в ее дипломе — было «лирическое отступление»! Правда, это «лирическое отступление» сейчас бы уже не было названо «лирическим», а было бы названо экскурсом в этологию, ибо Ира описывала тогда, как плавают рачки, как плывет по лиману желтая икра и как скачут у берега науплиусы (дети рачков).
Но, может быть, именно то, что Таисия Константиновна тогда не отругала Иру за все ее «отклонения от нормы», а приняла их и даже похвалила, сказав, что ее диплом читается как детектив и что это совсем не снижает его научной ценности, — может быть, именно это и сыграло потом роль в Ириной литературной судьбе.
Ира не могла дождаться того момента, когда она наконец доберется до дома. Ей ужасно хотелось позвонить поскорее Боре и рассказать ему все: и про Петроченко, который спешил в Чехословакию, и про лекарство, а главное, про то, как Иру встретили на кафедре.
Придя домой, Ира тут же начала набирать Борин номер.
К телефону подошли соседи.
— Кто его спрашивает?
— Знакомая, — сказала Ира.
— Его нет дома.
Ире ответили, что Бори нет дома, но ответили не сразу, а после того, как узнали, кто его спрашивает. И по тому, как у Иры спросили, «кто спрашивает», и как потом молчали, прежде чем сказать «его нет дома», Ира поняла, что Боря дома и не хочет подойти. Ира даже представила, как это все было. Соседка спрашивала, Боря стоял рядом, потом соседка прикрыла трубку рукой и прошептала: «Знакомая» — и Боря жестом ей показал, что его нет дома.
Если бы это был не Боря, а кто-нибудь другой, Ира бы, наверное, так не отреагировала. Но Боря! Боря, с которым у нее установились такие взаимно доверительные отношения… Как же он мог?.. И почему?..
Ира снова сняла трубку. Первая она бы никогда не стала его обманывать, но в ответ… Ира набрала Борин номер.
— Попросите, пожалуйста, Борю, — позвала Ира низким голосом.
И конечно же Боря оказался дома.
Ира решила не выяснять по телефону, почему он скрывается от нее, она выяснит все, когда он придет. Но Боря не может прийти. У Бори болит зуб.
— Я заговорю вам зуб, — пытается шутить Ира, — приезжайте на такси, у меня есть деньги.
Но Боря ничего не хочет.
— Я вам больше никогда сама звонить не буду, — говорит Ира. Она ждет, что Боря начнет оправдываться, разуверять ее, уговаривать.
— Вы правы, — говорит Боря спокойно.
Ира бросила трубку. А теперь ей невыносимо от этого. Ира снова снимает трубку. Она сейчас позвонит ему и попросит прощения. Ведь у человека действительно может болеть зуб. Да так болеть, что он и соображать ничего не будет.
— Попросите, пожалуйста, Борю, — говорит Ира своим голосом.
— Кто его спрашивает?
— Знакомая.
— Его нет дома.
Ира больше не звонит и не меняет голоса. Зачем? Ведь она теперь уже точно знает, что Боря дома и открыто ей хамит.
Ира лежит на диване. Она устала. Болит голова. Все, что было хорошего сегодня, исчезло куда-то. И Сева, и кафедра, и Марк со своей просьбой — все это сейчас как мираж. А реальность — Боря. Ира уже поняла, что случилось. Она сама во всем виновата: ведь она сама ему указала, «к какому берегу надо плыть». Что же она теперь от него хочет? Наверное, он сейчас с Галиной. И дальше будет с Галиной. Ирина дружба больше не нужна. Нужна одна Галина.
А Ире нужно спокойствие. Нужна мама. Нужен Илья Львович. Значит, она выбрала то, что для нее важнее.
Ира убирала раскиданные по всей комнате ботинки, чулки, шапки, когда дверь открылась и вошел Илья Львович. От неожиданности Ира вздрогнула: она не слышала, как папа пришел домой.
— Испугалась? — спросил Илья Львович, и по тону, каким он спросил, Ира сразу поняла, что он выпил.
Илья Львович вообще-то не пил, только по особым случаям, и всегда любил рассказывать, как ему никогда не удается провести Иру: «Представляете, достаточно мне выпить рюмку, чтобы Ира уже почувствовала». Но сейчас Ира видела, что Илья Львович выпил не одну рюмку.
— Что будет? — спросил Илья Львович, глядя прямо Ире в глаза.
Ира ничего не ответила. Тогда Илья Львович начал делать круги вокруг кресла, повторяя на разные лады: «Что будет? Что будет?»
Когда Илья Львович выпивал, он любил шутливо изводить Иру, повторяя одну и ту же фразу то басом, то нараспев, то еще как-нибудь. Но раньше это была фраза «Где мой маленький Пусик?», которая произносилась то ласково, то с угрозой: «Где мой маленький Пусик!!!»
Это неважно, что его маленький Пусик сейчас лежал в больнице. Раньше бы это не имело значения, раньше он бы все равно повторял эту, и только эту, фразу. Ведь когда он повторял эту фразу, он всегда знал, где его маленький Пусик.
Но сегодня он забыл эту фразу. Зато он придумал другую: «Что будет?»
В последнее время Илья Львович вспоминал про Инну Семеновну, только когда разговаривал по телефону с кем-нибудь из родственников. Вспоминал, чтобы сказать с раздражением: «Ей лучше, но она ведь очень мнительная».
Ира привыкла, что мнительная — она, Ира, и вдруг мнительной стала мама. Ее мама, которая бегала всегда за всех, бегала из последних сил, не замечая, где и что у нее болит.
Ира была ошеломлена несправедливостью слов Ильи Львовича, обвинявшего Инну Семеновну в мнительности. Но потом поняла: слово «мнительность» просто орудие в руках Ильи Львовича против того, кого он решил уничтожить.
— Что же будет? — уже не говорил, а распевал на разные голоса Илья Львович.
Ира молчала.
— Молчишь?! — Илья Львович сел в кресло. — Когда я умру, тоже будешь молчать? Я тебя спрашиваю? — настаивал Илья Львович.
— Не говори чепухи.
— Это не чепуха. Я так жить больше не могу. Не могу!
Илья Львович произнес последнее слово четко и по складам. Потом встал и вышел.
Ира слышала, как он лег на свою кровать и через некоторое время засопел, как сопят люди во сне.
Сначала Ира бездумно слушала это мерное сопение, и вдруг в ее памяти всплыл эпизод из детства.
Ире было тогда тринадцать лет и она училась в шестом классе. В тот год впервые она увидела папу. Нет, не Илью Львовича, а своего родного папу. Папу, которого арестовали, когда ей было три года. Ира знала, что папу обвинили несправедливо.
И вот прошло десять лет, Ире исполнилось тринадцать, и Ирин папа приехал в Москву. Ира очень хорошо помнит тот день, когда Ирин папа позвонил в дверь, дома кроме Иры был только Илья Львович. Ира, конечно, не могла узнать своего папу, но папа сам узнал ее и, когда она остановилась в недоумении перед открытой дверью, сказал ей: «Я твой папа, Ирочка». Ира не бросилась целоваться, даже не сказала «здравствуйте». Она вошла в комнату и сказала Илье Львовичу: «Выйди, там приехали…»
