Николай Беспалов - Встречи на ветру
– Ну-ка встали оба!
Подчинились. Стоят рядом. Тут я вижу, что у Мэрилин по колготкам что-то течет. Какой срам! Она описалась.
Потом я прошла в комнату, нашла коробочку Наума и вернулась на кухню.
Такую картину я застала там: Виктор и его подружка сидят у окна на табуретах, окно открыто, оба прикрыты снизу какой-то тряпкой, а Артем стоит у газовой плиты и что-то греет на ней в кастрюле.
– Артем, – удивлено спрашиваю я, – ты решил тут суп варить?
– Кипячу её чулки и его трусы. Воняет же.
Опять в квартире раздается наш смех. А входную дверь мы закрыть позабыли. Соседи не глухие и очень любопытные: по какому поводу в квартире профессора такое веселье. Первым пришел, правильно, Иван.
– Чего ржете? – спросил он, не видя ни Виктора, ни его подругу.
– Ваня, – радушно отвечаю я, – проходи. Мы с Артемом в гости к Вите пришли, а он тут… – подбираю слово. Артем опередил:
– Молодые люди так много выпили, что не успели дойти до гальюна.
– Да, воняет тут у вас, как в параше. Что отцу скажешь, Витя? До чего докатился! А ты, Машка, – вот как зовут Мэрилин, – чего намазалась, как шлюха? – У неё мать больна, одна её поднимает. От рук отбилась. В школу не ходит, болтается по вокзалам, ложится под командированных. Мать на работу, она в дом тащит кобелей. Эй, Машка, ты в диспансере была, как я велел?
– Да кто ты такой, чтобы я тебя слушалась?
Поразительная реакция у бывшего зека: ему хватило нескольких секунд, и вот уже на голый зад Маши сыплются хлесткие удары ладони Ивана. Она молчит, дергает головой так, как будто хочет увидеть, как её бьют, и только.
– Катись домой. Завтра приду с участковым. Определим тебя в спецприемник для несовершеннолетних.
Потом наступила очередь Виктора. Иван схватил того за ворот рубахи и отволок в комнату. Оттуда послышалось плаксивое:
– Дядя Ваня, вы моим родителям не говорите, я больше не буду.
Сопляком оказался с виду мужественный студент.
– Ира, – это уже после того, как Иван свершил «правосудие», – познакомь с товарищем.
Мне не пришлось представлять Артема, он это сделал сам.
– Значит, Артем батькович, ты на Севере служишь? Мне севера знакомы.
– Проходили службу на Северном флоте?
– Нет, браток, я другую лямку тянул.
Я увидела, что Артем догадался, какую такую лямку тянул Иван.
– Мой двоюродный дед отбывал срок по 54-й статье тоже на Севере, в Колымлаге.
– Политический, – понимающе отвечает Иван. – Мы по уголовке. Медвежатник я, если знаешь, что это такое.
Я прервала их беседу.
– Товарищи, не пора ли нам уходить отсюда?
– Девушка права, – ответил Иван. – Пошли ко мне. Я как раз чай собирался пить.
Мы вышли. Впереди Иван, следом, как утята за уткой, мы с Артемом.
Всего-то надо сделать пять шагов, но за это время Артем успел шепнуть мне:
– Он бывший вор, а каков, а?
Я тоже успела ответить:
– Он ужасно начитан.
Какой слух у Ивана!
– Я же тебе говорил, Ира, какая у нас в колонии библиотека была.
В комнате Ивана стерильная чистота и обстановка аскета. Окно задернуто плотной шторой, на подоконнике цветок алоэ, у окна письменный стол – на таком я делала уроки, – на столе лампа с зеленым абажуром, стопка книг и чернильный прибор из малахита.
– Этот прибор мне подарил мой товарищ по колонии, большой мастак он резать камень.
– Иван, – спрашиваю его, – у тебя и на затылке есть глаза?
– Не одни вы, женщины, умеете видеть боковым зрением. Когда живешь в стае бешеных волков, не захочешь, а выучишься так глядеть.
Артем как вошел, так и стоит у двери.
– Чего встал? Проходи. – Иван добродушен. – Книги посмотри. Их у меня немного, но все классика. Так сказать, каждой твари по паре. – И неожиданно прочел: – Завыла буря, хлябь морская клокочет и ревет, и черные валы идут, до неба восставая. Похоже, мореход?
– Похоже, – несколько оторопев, отвечает Артем.
– Похоже, – передразнивает Иван. – Евгений Абрамович Баратынский был сыном генерал-лейтенанта, что родом из Польши, а родовой их замок звался Боратынь, оттуда и фамилия, – мы с Артемом переглянулись: каков Иван. – Ты, Ирина, послушай, как пишет бывший шляхтич о любви. – И опять стал читать наизусть: – Сей поцелуй, дарованный тобой, преследует мое воображенье: и в шуме дня, и в тишине ночной я чувствую его напечатленье. Каково сказано, – что за восторг в тоне Ивана! – напечатленье! – Это слово он проговорил по слогам.
Прервав свою речь, неожиданно и мрачно Иван вышел из комнаты.
– Он ненормальный какой-то, – тихо говорит капитан-лейтенант.
– Я тоже раньше таких людей не встречала, – тут я вспомнила слова Ивана о каком-то комсомольском секретаре, которого при Сталине расстреляли. Не просто так он упомянул о нем. А что, если этот Косарев его отец? Прикинула в уме: Ивану лет двадцать восемь, это значит, он родился в тридцать восьмом году, а когда был репрессирован Косарев?
– О чем задумалась? – спрашивает Артем.
– Вспоминаю, когда расстреляли Косарева, – говорю быстро, опасаюсь, что вернется Иван.
– С чего это тебя интересует этот вопрос?
Ответить не успела, вошел Иван с расписанным красными петухами чайником и большим блюдом.
– Заждались, гости дорогие, чай пить будем с оладьями. Они, правда, немного остыли, но чаек горяч.
– Интересно, мы будем пить одну заварку? – думаю и получаю от Ивана – как всегда, он угадал мои мысли, – ответ.
– Чай я завариваю по-нашему, по-зековски. Зато выпьешь такого чая и улетишь.
– Иван, – решила я пошутить, – мне улетать не хочется, я не героиня пьесы Островского. Мне ближе проза жизни, так, чтобы и хлеб с маслом, и дом теплый, и, конечно, немного развлечений.
– Благословен святое возвестивший! Но в глубине разврата не погиб! Какой-нибудь неправедный изгиб сердец людских пред нами обнаживший. Две области – сияния и тьмы – исследовать равно стремимся мы. Плод яблони со древа упадет: закон небес постигнул человек. Так в дикий смысл порока посвящает нас иногда один его намек.
– Это Вы к чему? – возмутился Артем. Все-таки эти военные лишены чувства прекрасного.
– Так просто. Командир, чего вскинулся? Пей чай и кушай оладьи.
Тут я сообразила, оттуда у Ивана оладьи: их испекла Лариса Александровна. Теперь все встало на места: велика сила любви. Иван молодец, наизусть читает стихи никому сегодня не известного поэта.
Чай был цвета дегтя, но пила я его с большим удовольствием. Немного сердце постучало, а в остальном все прекрасно, и никуда я не улетела. Иван стихов не читал, сидел, угрюмо уставившись в окно, штору раздвинул и открыл форточку. Вечерний воздух освежил наши головы, издалека доносились звуки города; редкие гудки автомобилей, подвывание троллейбусов, голосов людских слышно не было. До поры. Когда часы на стене пробили девять вечера, а из-за стены раздались позывные программы «Новости», со двора донесся женский голос:
– Пашка, гад! Если ты сейчас уйдешь к этой стерве, домой не возвращайся.
– Слышь, командир, какие у нас страсти? – тут Иван, бывший вор-медвежатник, вновь поразил нас: он прочел такой стих: – Издержки духа и стыда растрата – вот сладострастье в действии. Оно безжалостно, коварно, бесновато, жестоко, грубо, ярости полно, – он передохнул. – Поняли, какие страсти? Высокие чувства.
В этот момент внизу раздалось:
– С тобой, ведьмой, жить?! Да пошла ты… – и дальше мат.
– Иван, – говорит Артем, – это ты называешь высокими чувствами? У нас боцман – и тот такого не позволяет.
– Браток, то флот, там все строго. Тут быт, – Иван и философ, открываю я его. – Мой товарищ из уголовки говорит, что больше всего преступлений совершается на бытовой почве. Настоящий вор на мокруху не пойдет, а тут раз-два – и кухонным ножом по глотке.
Весёленький вечер поучился у нас.
Мужчины продолжали обсуждать перипетии быта, а я задумалась о своем: где мне переночевать.
– Так что, командир, в быту все сложнее, чем на флоте. Я за базар отвечаю.
Я ляпнула:
– Это точно, мне, например, сегодня ночевать негде.
– Как это негде? – искренне удивился Иван.
Я объяснила и получила тут же ответ:
– Что же я, зверь какой, чтобы тебя на улицу выгнать? Ляжешь на мою шконку, а я на полу. Не привыкать.
Вижу, как напрягся Артем. Ах ты, боже мой, да он втюрился в меня! Ишь, как ревнует. Заметил это и Иван.
– Браток, береги нервы, я не фраер. К девочке не подойду. – Вижу, как затуманились его глаза, знамо дело, по ком он сохнет.
Через минут десть мы с Иваном проводили Артема до входной двери и распрощались. Шагнув в темноту лестничной площадки, Артем сказал мне:
– Послезавтра буду ждать тебя у кинотеатра «Баррикада», – и исчез в темноте. Хороши жильцы, повывинчивали лампочки.
